Олег оглядел широкое поле, укрытое глубоким снегом, в таком снегу пеший воин проваливается по пояс, а конь - почти по брюхо. Равнина, обрамленная с трех сторон лесом, была покрыта многими тысячами ратников, бившихся друг с другом либо спешащими в битву, которая кипела особенно яростно на узком пространстве между оврагом и крутым берегом Немиги, густо поросшим ольхой. Там, среди кустов, виднелся черный великокняжеский стяг с вызолоченным ликом Христа. Стяг Всеволода развевался на взгорье за оврагом. На склоне косогора переяславская дружина сражалась с полоцкими всадниками, которые все прибывали из леса и на рысях двигались к холму.
Киевская конница завязала в низкой пойме реки среди густого переплетения ивовых зарослей. С другого берега из березняка на киевлян надвигалась другая лавина полоцких всадников. Было видно, как бьются в рыхлом непролазном снегу лошади, погоняемые наездниками, как встают на дыбы или заваливаются на бок, не имея сил сдвинуться с места. Потерявший всякую стремительность конный удар походил скорее на руку смертельно раненного человека, которая из последних сил тянется к горлу ослабевшего от ран врага.
Как успел заметить Олег, у полочан были металлические некрашеные щиты, было много и деревянных, обитых кожей и железными пластинами. Дружинники Всеслава имели шлемы, не столь заостренные кверху, как у черниговцев и переяславцев, а пешие полочане в большинстве своем были в обычных меховых шапках. Далеко не все пешцы Всеслава имели на себе кольчуги или брони.
Пешие полки и конные дружины Ярославичей, блиставшие на солнце сталью панцирей и шлемов, алевшие, будто маков цвет, своими щитами на фоне белых снегов, резко отличались от разношерстной рати Всеслава.
Две тысячи черниговских дружинников вырвались из леса и стальным клином врезались в густые толпы полочан.
Смертельный вихрь кровавой беспощадной схватки закружился вокруг Олега. От мельканья множества мечей, топоров, дубин и копий зарябило в глазах. Конь храпел, чувствуя запах свежей крови и спотыкаясь о тела убитых. Олег ударил копьем какого-то бородатого полочанина в рысьей шапке, но наконечник застрял у того в щите. Бородач с размаху переломил древко копья топором, Олег схватился за меч. Возле самой его щеки просвистела стрела, другая вонзилась в щит.
Полочане нападали скопом, ловко орудуя топорами и метая короткие копья-сулицы. Олег замечал, как то одного, то другого черниговца выдергивала из седла длинная рогатина с крюком на конце. Замечал он и то, как сверкают длинные мечи его отца, Перенега, Регнвальда, Инегельда, как валятся от их ударов один за другим полоцкие ратники.
Расчищая себе дорогу мечами и копьями, черниговкая дружина медленно пробивалась на выручку изнемогающим в неравной сече переяславцам.
Недалеко от Олега бился Роман, круша мечом направо и налево.
Святослав осыпал Романа отборной бранью, видя, как тот рвется вперед.
Уже в самой гуще полоцкой пешей рати сражаются черниговцы, со всех сторон летят в них вражеские копья и стрелы, редеют их ряды. От удара кистенем в лицо повалился в снег молодой дружинник слева от Олега, другой свалился с лошади, насквозь пробитый сулицей. Олег еле успевал отбивать удары топоров и дубин, закрывался щитом от свистящих стрел и кистеней. Подвернулся под меч зазевавшийся полоцкий ратник, не дрогнула рука у княжича, кровь так и брызнула на снег.
До переяславцев уже рукой подать, но и полоцкие дружинники разгадали маневр Святослава, часть их ринулась навстречу черниговцам.
Две конные лавины сшиблись у подошвы холма на истоптанном и окровавленном снегу среди мертвых тел и брошенного оружия. У многих полоцких конников шлемы были со стальными глазницами, у иных кольчужная сетка закрывала все лицо, оставляя лишь узкие прорези для глаз. Кони полочан были защищены кожаными налобниками и металлическими нагрудниками.
Олег, не желавший отставать от Романа, оказался впереди старших дружинников. Его поразил боевой клич полочан, похожий на звериный рык. Полочане рубились с широким замахом, привставая на стременах. От звона мечей и криков воинов, казалось, дрожал воздух.
Олег схватился с полочанином, у которого вместо одного глаза было кровавое месиво, а шлем был помят от ударов палицей. Лицо одноглазого постоянно кривилось не то от боли, не то от ярости. Он с такой силой ударил своим мечом по мечу Олега, что едва не обезоружил княжича. Олег призвал на помощь всю свою выучку и сноровку, продолжая нападать на одноглазого, оскал белых зубов которого одновременно страшил и злил его. Олег так увлекся, что не заметил рядом другого полоцкого дружинника, который, замахиваясь на Инегельда, задел острием своего меча лоб и бровь Олегу. Кровь хлынула в глаза. В этот миг гнедой вскинулся на дыбы и княжич вывалился из седла.
Сидя у ног гнедого и стирая с лица кровь, Олег слышал, как продолжается над ним злая сеча: храпят кони, громыхают щиты, лязгают мечи. Рядом грузно упало на снег чье-то тело. Олег повернул голову и невольно вздрогнул: перед ним лежал одноглазый полочанин. На его мертвом лице застыла страшная усмешка.
"Так вот ты какая, смерть!" - тупо подумал Олег, нащупывая валявшийся рядом меч.
Он с трудом встал на ноги и взобрался на коня.
Дальнейшее произошло быстро. На Олега налетел всадник в черных латах с длинной темной бородой и здоровенными ручищами. От удара его тяжелой палицы рухнул на гриву своей лошади княжеский знаменосец. Только раз полоснул Олег мечом по щиту длиннобородого полочанина, замахнулся второй раз, но ударить не успел… Будто небо обрушилось на его голову: в ушах зазвенело, поплыли перед глазами красные круги и множество конских голов с оскаленными зубами. Потом все пропало.
…Маленький Олег мчится вместе с мачехой и сестрой на салазках с крутого берега Стрижени. Он сидит впереди, держась за изогнутые, как рога барана, березовые полозья, скрепленные поперечиной. За ним визжащая от страха и восторга Вышеслава, а за Вышеславой - Ода. Носки сапожек мачехи касаются локтей Олега. Ода звонко смеется и всякий раз вскрикивает, когда салазки подпрыгивают на ухабе.
Обычно салазки переворачивались сразу на льду Стрижени, но в этот раз, благодаря умелому балансированию Олега, они не перевернулись, а, промчавшись по льду, врезались в сугроб. При этом Ода и Вышеслава навалились на Олега, который притворился, будто потерял сознание.
Вышеслава перестала смеяться, глядя на неподвижного брата.
Ода склонилась над Олегом и озабоченным голосом повторила несколько раз: "Очнись, Олег! Очнись же!.." - рука Оды при этом легонько похлопывала Олега по щеке.
Олег с трудом приподнял потяжелевшие вдруг веки, ощутив в голове тупую боль. Сквозь пелену он увидел перед собой чье-то лицо. Пелена разорвалась, и на Олега глянул Роман.
- Ну, наконец очнулся! - заулыбался Роман. - Ох и напугал же ты нас с отцом, братец. Сутки пролежал в беспамятстве!
Олег взирал на брата непонимающим взглядом. В его ушах еще не стих тихий голос Оды и рассказ Романа о том, как его нашли на поле битвы среди мертвых тел, не укладывался в голове. Какая битва?.. Олегу с трудом удалось вспомнить подробности дня, который едва не стал последним в его жизни.
Роман старательно помогал ему.
- Помнишь, как спешно на коней садились поутру? Как в лесу стояли?.. Как врубились в пеший полк полочан?.. Ты все время был неподалеку от меня, а когда навалилась на нас полоцкая дружина, я потерял тебя из виду. - Роман тяжело вздохнул. - Много наших полочане посекли. Мне тоже досталось копьем в лодыжку. Инегельду голову повредили. Путяту Прокшича в грудь ранили. А рыжего Иллуге помнишь? Его насмерть топором порешили. Сигурду-Датчанину голову мечом отсекли…
Роман перечислял имена павших дружинников, а Олегу вдруг вспомнилось, как сильно искрился снег на солнце, когда он съезжал на салазках с горы, и так же сильно сверкал снег в день битвы. Пока снежную равнину не полили человеческой кровью и не завалили телами убитых…
- Много ли полегло полочан?
- Великое множество! - небрежно ответил Роман. - В иных местах грудами лежали. До темноты ведь бились…
- Где я?
- В Минске, - ответил Роман, - всех раненых сюда перевезли.
Олег закрыл глаза. Теперь он отчетливо вспомнил все, что с ним было до того момента, когда над его головой взлетела вражеская палица.
Вышеслава
В Чернигов Олег прибыл в середине марта, лежа на санях. Гридни на руках внесли княжича в терем и сразу уложили в постель.
Увидев обеспокоенные лица прибежавших мачехи и сестры, Олег со слабой улыбкой промолвил:
- Пока еще не умираю.
Слух о большой победе Ярославичей над Всеславом быстро облетел город. Но не было особенной радости от этого известия. В обозе, прибывшем из-под Минска, кроме награбленного добра и пленников, было немало и раненых ратников. Война с полоцким князем продолжалась, и могли прийти и новые печальные вести.
Состояние, в каком находился Олег вот уже много дней, действовало на Оду и Вышеславу удручающе. Давыд тоже ходил унылый. Он ожидал от Олега чего угодно: хвастливых или печальных речей, но не игры в молчанку.
- Оставь Олега в покое, Давыд, - заступилась за брата Вышеслава, - дай ему в себя прийти после всего.
Ода и Вышеслава обычно по очереди сидели у постели Олега, стараясь развлечь его беседой.
Олег охотно слушал мачеху и сестру, но сам говорил мало. В нем прочно осели еще большая замкнутость и какая-то угрюмая задумчивость, а взгляд стал тяжелым, что это даже слегка пугало Оду. Иногда Оде становилось страшно от некоторых слов Олега, сказанных в порыве откровения, - тогда она сразу вставала и под каким-нибудь предлогом уходила.
Ода не осуждала Олега за жестокость его высказываний, виня во всем суровую действительность, ломающую душевный настрой не только молодых юношей, но и зрелых мужей. Она чувствовала в себе перемены, притупившие ее чувствительность после прошлогодней смерти Ростислава и совсем недавней смерти княгини Анастасии. Обоих постигла безвременная кончина в расцвете лет.
Княгиня Анастасия скончалась в феврале через три дня после Сретенья Господня и была торжественно погребена в Киеве в десятинной церкви. Присутствовавшая на похоронах Ода пролила немало слез, ей казалось, что злой рок нарочно отнимает у нее самых дорогих и любимых людей. Это горе еще больше сблизило Оду с дочерьми Анастасии, Янкой и Марией. Девочки не скрывали своей готовности в недалеком будущем стать женами пасынков обожаемой ими Оды, Глеба и Романа. Наступил апрель.
У Олега постепенно прошли головные боли и головокружения, лекари стали разрешать ему выходить из терема на воздух.
Однажды, гуляя по стене детинца, Вышеслава призналась Олегу, что влюблена в младшего брата Оды Удона и ждет не дождется помолвки с ним.
Олег усомнился в возможности такой помолвки:
- Отец вряд ли захочет отдавать тебя какому-то немчину.
- Что значит "какому-то"! - возмутилась Вышеслава. - А ежели я люблю Удона и он - меня!
- Сколько лет твоему Удону? - спросил Олег.
- Семнадцать, как и мне, - ответила Вышеслава.
- Разве уже был разговор о помолвке с родственниками Оды?
- Не было. - Вышеслава вздохнула. - Матушка обещала поговорить об этом с тятей, когда он с войны вернется.
Олег нахмурился:
- Пустая затея, сестренка. Отец не даст своего согласия на этот брак. Ты же знаешь его отношение к Одиной родне и тем более к Удону. И чем он тебе приглянулся?
- О! - Вышеслава улыбнулась. - Удон красиво одевается, с достоинством держится, умеет вежливо разговаривать, не то что наш Ромка!
- Ромке и впрямь до него далеко, - усмехнулся Олег. - Только помяни мое слово, сестренка, отец будет против.
- Я знаю, - сказала Вышеслава, - но ему придется выдать меня за него.
- Почему? - Олег подозрительно посмотрел в глаза сестры. Вышеслава с выражением таинственного лукавства на лице привстала на носки и приникла губами к самому уху Олега.
- Я согрешила с Удоном, и теперь я жена ему перед Богом, - прошептала она.
Олег был поражен услышанным, но сохранил внешнее спокойствие.
- Ода знает об этом? - каменным голосом спросил он. Вышеслава кивнула.
- Как же ты позволила Удону такое, сестра! И куда смотрела Ода?
- Ничего я не позволяла! - Вышеслава обиженно надула губы. - Все случилось само собой. Как-то раз мы с Удоном остались ненадолго вдвоем: в тот день приехали герольды короля и все побежали во двор замка, чтобы их встретить. Он предложил мне посмотреть на герольдов из окна башни и повел меня по каменной лестнице куда-то наверх да так быстро, что я споткнулась и упала. Тогда Удон подхватил меня на руки и внес в небольшую круглую комнату с узкими окнами.
И когда я смотрела из окна вниз, Удон вдруг задрал на мне платье сзади… - Вышеслава запнулась, покраснев до корней волос. - Мне было больно и страшно. Я боялась вывалиться из окна с огромной высоты, а Удон говорил мне ласковые слова и продолжал со мной то, чего нельзя делать до свадьбы. Потом он мне признался, что сильно любит меня и желает видеть своей женой.
- Негодяй твой Удон! - сердито бросил Олег. - Попался бы он мне! А что же Ода?
- Олег, почему ты последнее время зовешь нашу матушку по имени? - осуждающе произнесла Вышеслава. - Это некрасиво.
- А дарить свою девственность кому попало красиво?
- Я же отдалась будущему своему супругу, - стала оправдываться Вышеслава. - Это не блуд. Матушка уверяет меня…
- Не будешь ты женой Удона, глупышка, - раздраженно перебил сестру Олег. - Отец не допустит этого и правильно сделает. А Оде за то, что она недоглядела за тобой, думаю, ой как достанется!
- Олег, милый, ты же не станешь доносить тяте, - Вышеслава умоляюще сложила руки.
- Рано или поздно все станет известно и без меня, - проворчал Олег и обнял сестру за плечи. - Даже подумать страшно, что будет, коль отец прознает об этом. Ты хоть не беременна?
Вышеслава сделала отрицательный жест.
После этого случая в душе Олега возросло предубеждение против людей латинской веры. Семена этого предубеждения посеял самый первый воспитатель княжича инок Дионисий, всходы окрепли благодаря непрестанным отцовским намекам на развращенность европейских нравов. Теперь Олегу представилась возможность убедиться в низменности латинян на примере поступка Удона.
"Значит, отец был недалек от истины и инок Дионисий тоже, - размышлял Олег. - Запад погряз в ересях и грехах! И кара Господня уже постигла западные королевства через нашествия венгров и варягов. Но зачем же тогда русские князья берут в жены латинянок? Может, мой отец потому так холоден с Одой, что ввел ее в свой дом уже не девственницей?"
Олег тут отогнал от себя эту мысль: думать плохо о своей мачехе он не мог и не хотел…
Май и июнь выдались дождливыми. Сквозь плотную пелену туч изредка проглядывало солнце, ненадолго освещая унылую картину: почерневшие от обильных дождей деревянные дома Чернигова, словно прилепившиеся к расположенному на холме детинцу с золотыми крестами Спасо-Преображенского собора, разлившуюся мутную Стрижень, в которой полощут ветви прибрежные ивы, дальние холмы за Десной, укрытые мокрым лесом.
От скуки Олег засел за книги. Первыми ему попались на глаза "Деяния апостолов". Но по-настоящему увлекла другая - "Книга об Александре". Обе книги были на греческом языке.
Сразу после утренней трапезы Олег поднимался в свою светелку и садился у открытого окна с книгой в руках.
Жизнь Александра Македонского, полная ратных подвигов, захватила княжича, пробудила в нем жажду дальних походов и на весь мир гремящих побед. Олег надолго задумывался, глядя из окна на деревья и крыши домов за мелкой сеткой дождя, пытаясь сопоставить нынешние времена с давно ушедшими, сравнивая полководцев времен Александра со своим прадедом Владимиром Святым, дедом Ярославом Мудрым, с отцом и отцовыми братьями. Что-то они долго воюют с Всеславом…
Уже больше месяца не было никаких вестей из Подвинских лесов и болот, где гонялись за Всеславом братья Ярославичи.
Неожиданно в конце июня в Чернигов возвратилось пешее войско Святослава, во главе с Регнвальдом. Вместе с войском вернулся в отчий дом и Роман.
Роман поведал братьям о том, как закончилась война с полоцким князем.
Оказывается, устав от войны и не видя иной возможности справиться с неуловимым Всеславом, Изяслав решился на святотатство. Он пригласил Всеслава и двух его сыновей в свой стан на переговоры. Перед этим Ярославичи, все трое, целовали крест послу Всеслава, обещая не причинять вреда полоцкому князю и отпустить его обратно.
Поверивший Ярославичам Всеслав явился с несколькими приближенными в их лагерь. По приказу Изяслава свита полоцкого князя была перебита, а сам Всеслав и его сыновья пленены.
- Всеволод Ярославич был возмущен таким вероломством и требовал отпустить Всеслава. Но Изяслав и наш отец его не послушали. Они сказали, что берут грех на душу не корысти ради, но для спокойствия в земле русской. - Роман не скрывал, что полностью разделяет мнение своего дяди Всеволода, поэтому с усмешкой добавил: - Чаю, не видать Изяславу ни Божьей милости, ни славы!
- А отцу нашему? - хмуро спросил Олег. Роман в ответ лишь развел руками.
- Коль пленили Всеслава по Изяславову слову, то на отце нашем вины нет, - вставил Давыд.
- Не забывай, что отец наш тоже крест целовал, - сказал Олег и осуждающе посмотрел на Давыда. - За такой грех, бывало, и дети, и внуки расплачивались.
- Что ты такое молвишь, Олег, - испугался Давыд. - Перекрестись! Не убили же Всеслава в самом деле, а лишь пленили. Что с ним будет, Роман?
- В Киев повезли вместе с сыновьями, - ответил Роман, - а что учинит там Изяслав, про то не ведаю.
Несколько дней спустя в Чернигове опять объявился барон Ульрих с двумя другими саксонскими послами. Он приехал договариваться от имени графа штаденского с князем Святославом относительно помолвки его дочери с младшим братом Оды Удоном.
За торжественным столом, накрытым по распоряжению Оды в честь дорогих гостей, барон предложил выпить за здоровье находчивого князя Изяслава, "захватившего и посадившего в клетку столь опасного зверя, как Всеслав".
- По дороге сюда я на один день останавливался в Киеве, мы останавливались, - с улыбкой поправил себя барон Ульрих, переглянувшись с двумя другими немцами, также сидевшими за столом. - Так князь Изяслав сказал нам, что живым он Всеслава из темницы не выпустит. При этом великий князь добавил что-то про воду… - Барон Ульрих нервно защелкал своими холеными белыми пальцами, пытаясь вспомнить. - Что-то про мутную воду…
- Великий кнэзэ сказаль, что довольно Всеславу воду мутить, - с улыбкой подсказал Ульриху немец с узким бледным лицом.
- Верно, Герберт! - воскликнул барон и засмеялся скрипучим ломаным смехом. - Князь Изяслав сказал точно так. Очень хороший выражений! Пьем за здоровье остроумного князя Изяслава!
Немцы подняли свои чаши, но тут же опустили их, видя, что пить собираются они одни.
Ульрих, обратив внимание на мрачные лица Олега, Давыда и Романа, вопросительно посмотрел на Оду, сидевшую во главе стола. Его спутники также были смущены явной холодностью княжичей.
Ода не стала ничего объяснять и занялась расспросами: