Медленно оплывали толстые восковые свечи. Сгущались осенние сумерки за разноцветными венецианскими стеклами в узких окнах гридницы. Стекла эти были тайной гордостью Святослава. Немало серебра он отсыпал за них венецианским мастерам, проезжавшим в позапрошлом году через Чернигов от Лукоморья к Новгороду. В ясные погожие дни от этих стекол в тереме становится светлее и радостнее. Говорят, у византийского императора во дворце окна с такими же стеклами. Что ж, Святослав не прочь хоть в чем-то утереть нос спесивым византийцам.
В это же время на женской половине терема текла другая беседа.
В чистой уютной светлице с высоким сводчатым потолком и выбеленными стенами сидели в креслах друг напротив друга Глеб и Ода, молодая супруга князя Святослава. Ода приходилась мачехой Глебу, трем его братьям и младшей сестре Вышеславе.
Первая жена Святослава, темноокая красавица из древнего боярского рода, умерла, не дожив и до двадцати двух лет. Сильно любил ее Святослав, и плодами этой страстной любви стали четверо сыновей-погодков и дочь. При родах которой и отдала Богу душу горячо любимая Святославам Бронислава.
Ярослав Мудрый, отец Святослава, не дал сыну долго вдовствовать и через полтора года сосватал за него Оду, дочь графа штаденского Леопольда. Святослав не стал противиться отцовой воле, понимая, что за этим браком стоит важный замысел. Не за здорово живешь повыходили замуж за иноземных королей сестры Святослава Анна, Анастасия и Елизавета. Неспроста взял в жены полячку брат Святослава Изяслав, а другой его брат Всеволод женился на гречанке. И третий брат Святослава Вячеслав тоже не зря соединился браком с немкой. Со всеми соседними государствами хотел породниться мудрый Ярослав, всех могучих иноземных государей мечтал опутать родственными узами. И наперед спокойнее, с родственниками всегда договариваться легче, и для Руси почет великий.
Когда пышнотелая золотоволосая немка прибыла, наконец, в Киев, где должно было состояться венчание по православному обряду, Святославу-в ту пору исполнилось двадцать пять лет, а его юной невесте было всего семнадцать. Она не знала ни слова по-русски и первое время изъяснялась со своим суженым на латыни, которой в совершенстве владели оба. Святослав поразил Оду уже только тем, что всего за год выучил немецкий и письма к ее отцу писал на немецком языке. Оде же русский язык давался с трудом. Она бы, может, и быстрее освоила его, если бы не постоянные насмешки Святослава над ее произношением (Святослав смотрел свысока на всех чужеземцев, немцев же считал законченными тупицами.)
Первенец Оды и Святослава родился в тот год, когда умер великий князь киевский Ярослав Мудрый. В честь отца Святослав назвал своего пятого сына Ярославом. Княжил тогда Святослав во Владимире на Волыни, но по завещанию отца перешел на черниговское княжение.
В Чернигове Святослав выстроил двухэтажный просторный терем из белого камня на месте старого деревянного, расширил территорию детинца, приказав засыпать ров позади Спасского собора. При нем же обнесли стенами Окольный град, где проживал многочисленный торгово-ремесленный люд.
Чернигов Оде понравился вишневыми и яблоневыми садами, красивыми хоромами бояр с резными маковками на крышах, чудесным видом на речку Стрижень. Зеленые холмы и дубовые леса за речными уделами напоминали ей родную Саксонию.
Ода постепенно освоила русские обычаи, но, даже соблюдая их, не все одобряла и принимала к сердцу.
В своем тихом мирке среди прибывших с нею из Германии служанок Ода находила отдохновение от сплетен боярских жен и грубых шуток супруга, которого Ода уважала за многие качества, присущие в ее понимании рыцарю, но полюбить так и не смогла. Ода утешала себя тем, что и мать ее не любила отца, выйдя за него замуж в пятнадцать лет, когда ему было уже за тридцать. Она, как и Ода, впервые увидела своего будущего супруга за несколько дней до свадьбы.
Сердце чувствительной Оды по-настоящему встрепенулось, когда она увидела однажды белокурого красавца Ростислава. Случилось это четыре года тому назад на похоронах Игоря, самого младшего из братьев Святослава. Вместе с Ростиславом была его жена Ланка, дочь венгерского короля. Чисто по-женски Ода позавидовала ей. Да, наверно, и не одна Ода: Анастасия, жена Всеволода, тоже бросала украдкой долгие взгляды на статного кудрявого Ростислава.
На траурном пире Ода нарочно села рядом с Ланкой и сумела разговорить черноглазую венгерку. Она вызнала у Ланки, что Ростислав держит обиду на своего дядю киевского князя Изяслава: выгнал его Изяслав сначала из Новгорода, потом из Ростова, ныне держит на задворках во Владимире. Не любо Изяславу стремление Ростислава к первенству и особенно не любо ему, что взял Ростислав себе в тести венгерского короля, теперь приходится считаться с племянником. Поведала простодушная Ланка любопытной Оде и про горячий нрав Ростислава, про его любовь к охоте и к ратным делам, упомянула и про силу его недюжинную: "Подковы руками разгибает!"
А после пира Ланка познакомила свою новую подругу с мужем.
Оде только того и надо было.
Слов между ней и Ростиславом в первой их беседе было сказано немного, но чего нельзя было сказать словами, Ода постаралась выразить взглядом, так, чтобы Ланка этого не заметила. По глазам Ростислава Оде стало ясно, что старания ее были не напрасны: ей удалось заронить в его сердце искру того расположения мужчины к женщине, из которой со временем может вспыхнуть сильное чувство.
На другой день при расставании - Святослав с женой уезжали в Чернигов - Ростислав негромко сказал Оде: "Вот уж не думал, что у дяди моего Святослава столь дивная супруга!" И поцеловал Оду троекратно. Затем так же троекратно Ростислав расцеловался и со Святославом. Оде это очень не понравилось - мужчины целуются! - но у славян свои обычаи.
Второй раз Ода увидела Ростислава через год в Киеве на Пасху, куда собралось все Ярославово потомство от сыновей до внуков. Сильно тогда поругались Изяслав с Ростиславом, такого друг другу наговорили, что впору было за мечи браться. Пытались примирить их Святослав со Всеволодом, да безуспешно.
Когда же Ростислав вознамерился силой Новгород себе добыть, Ода утратила покой и сон, молясь за него. Видать, услыхал Бог ее молитвы, если не только уберег Ростислава от мечей и копий, но даже привел к ней в Чернигов. Принял беглеца Святослав не столько из расположения к нему, сколько из желания досадить Изяславу да еще по настойчивому внушению Оды. Она постаралась, настраивая мужа против киевского князя!
Понимала Ода, что разум потеряла, да поделать с собой ничего не могла. К одному шли отношения ее с Ростиславом, покуда он жил в Чернигове. Истомилась душа и плоть прежде, чем появилась возможность растаять в сильных объятиях Ростислава и принадлежать ему всецело. Случилось это единожды, когда Святослава не было в Чернигове, а затем Ростислав перебрался в Курск. Что только не передумала Ода, желая без мужниных подозрений в гости к нему выбраться. Наконец, придумала повод и в путь собралась, но прискакал гонец в Чернигов с печальной вестью: пропал ее любимый Ростислав, ушел из Курска вместе с дружиной.
…Ода сидела перед Глебом в длинном белом платье с узкими рукавами, голова ее была покрыта белым платком. Лоб княгини стягивал золотой обруч, на пальцах сверкали драгоценные камни перстней. Княгиня была спокойна, но то было внешнее спокойствие.
Ода чуть ли не силой увела Глеба от его братьев, которые уже пристали к нему с настойчивыми расспросами. По лицу старшего брата, по поведению отца и воеводы Гремысла они догадались: случилось что-то неладное, но что?.. Ода не дала развернуться их юному любопытству. Ей самой нетерпелось узнать побольше о человеке, который занимал все ее мысли.
- Мы расстались с Ростиславом почти дружески, - рассказывал Глеб. - Я подарил ему на прощанье свой Псалтырь. Как я понял, на Руси для Ростислава не осталось места по милости его дяди Изяслава.
- А про Курск Ростислав ничего тебе не говорил? - поинтересовалась Ода. - Отец твой на курский стол его сажал.
- Не говорил. Ростислав про Новгород упоминал, про Владимир и Ростов… В Новгород тянет Ростислава, ведь там погребен его отец.
Ода вздохнула про себя: знает ли Ростислав, что ее сердце тянется к нему? Чувствует ли он это в далекой Тмутаракани?
- Еще он о сыновьях своих сокрушался и о жене, - сказал Глеб. - Просил, чтоб уговорил я отца позаботиться о них, не дать излиться на них гневу Изяслава. Он же со своей стороны готов во всем подчиняться черниговскому князю, ибо признает за ним владение тмутараканское.
- А мне Ростислав ничего не велел передать? - спросила Ода, стараясь говорить ровным голосом. - Ни на словах, ни письменно?
Глеб вдруг смутился и слегка покраснел. В тонких чертах его лица появилось что-то наивное и мальчишеское.
- Ростислав извиняется перед тобой, матушка, за то, что оказался столь неблагодарным к твоему гостеприимству и…
- И что?.. - как эхо спросила Ода.
Ее большие глаза так и впились в лицо юноши.
- И кланяется тебе, матушка, - продолжал Глеб и опустил взор.
Но Ода была прозорлива: она прекрасно разбиралась в мужчинах.
- Наверное, Ростислав шлет мне не поклон, а нечто более приятное всякой женщине, - с мягкой улыбкой произнесла княгиня. - Не так ли, князь Глеб?
Юноша покраснел еще больше и кивнул головой.
- Ростислав шлет тебе свой поцелуй, - выдавил он, не поднимая глаз.
Сердце Оды от радости запрыгало в груди, улыбка стала еще краше.
- Неужели, Глеб, я так тебе неприятна, что у тебя не возникает желания поцеловать меня? - спросила Ода с еле уловимым акцентом, какой появлялся в ее речи при малейшем волнении.
- Мы же поцеловались с тобой, матушка, при встрече, - неуверенно промолвил Глеб и взглянул на Оду.
Конечно, ей не дашь двадцать девять лет и целовать ее приятно, если бы в приятности этой не было чего-то такого, что слишком уж кружит голову. За прошедшие четыре года мачеха Глеба еще больше похорошела, а может, это он стал старше и смотрит на нее теперь не как на свою приемную мать, но как на красивую молодую женщину. Ода поднялась с кресла.
Глеб тоже встал, решив, что разговор окончен и ему пора уходить. Но в следующий миг он понял, почему так пристально и с таким ожиданием глядит на него его прекрасная мачеха.
Глеб шагнул с решимостью обреченного и наклонился - Ода была ниже его на целую голову. Юноша хотел поцеловать щеку, но Ода подставила ему губы и, сама не сознавая, тем самым исполнила давнее заветное желание Глеба.
- Ростислав вряд ли поцеловал бы меня сыновним поцелуем, - пояснила Ода, серьезными глазами глядя на Глеба. - Он многим был обязан мне и… твоему отцу. Понимаешь?
- Не совсем, - откровенно признался Глеб. - Мне показалось, матушка, что Ростислав неравнодушен к тебе.
- Тебе только показалось. - Ода вновь улыбнулась и провела ладонью по щеке Глеба.
- Нет, не показалось, - возразил Глеб, теперь в нем заговорил ревнивый мужчина.
- Тогда прости его, - нашлась Ода, - ведь христианину пристало прощать своего ближнего. Если дьявол и искушал Ростислава моими прелестями, то он переборол себя и бежал от меня аж вон куда! Хотя, полагаю, истинная причина бегства Ростислава не во мне, ибо не было меж нами греха и быть не могло. - Ода так посмотрела в глаза Глебу, что разом убила все его подозрения, если они и были у него. - Я рада, мой милый, что промеж вас не было вражды, ведь вы двоюродные братья с Ростиславом. Нет хуже зла, чем проливать родную кровь. Ты хоть и молод, но, видать, тоже понимаешь это. А вот отец твой не такой человек…
И уже лежа в постели с мужем, Ода терзалась мыслями о том, как бы ей уменьшить гнев Святослава против ретивого племянника, как спасти красивую голову Ростислава от опасности, которая уже нависла над ней. Дружина у Святослава сильная, и грозен черниговский князь в рати. Даже Изяслав его побаивается.
Сон сморил Оду далеко за полночь. А когда она открыла глаза, в окна спальни глядел серый осенний день. На широкой скамье у стены рядом с ее одеждой лежала нижняя рубаха мужа, а самого Святослава не было.
Ода кликнула Регелинду, свою служанку. Та бесшумно появилась в дверях.
- Приготовь теплую воду, Регелинда, - приказала Ода и села на постели. - Чем занят мой муж? Где он сейчас?
- Господин поднялся очень рано, приказал седлать коней и отправился в Киев, - ответила служанка.
- Ступай, - сказала Ода и бессильно упала на подушки.
Она опоздала. Быстрые кони уже несут ее супруга к Изяславу, неприязнь которого к Ростиславу лишь сильнее разожжет пламя гнева в сердце вспыльчивого Святослава.
Ода уткнулась в подушку и заплакала от бессилия и отчаяния.
* * *
Встреча двух князей, двух братьев, произошла в белокаменном дворце, где некогда жил Ярослав Мудрый, который выстроил его для себя на высоком месте недалеко от Софийских ворот. Зная гордый нрав Святослава, Изяслав поднялся с трона навстречу брату, едва тот вступил в высокий просторный зал в сопровождении небольшой свиты. Черниговские бояре сняли собольи шапки и отвесили великому князю низкий поклон, лишь варяг Регнвальд поклонился не столь низко, как все.
Изяслав с радушной улыбкой обнял и расцеловал Святослава.
Глядя на двух этих людей, трудно было увидеть в них кровное сходство. Изяслава природа наделила высоким ростом и дородной фигурой, он был выше Святослава, носил длинные, расчесанные на прямой пробор волосы светло-русого оттенка, такого же цвета усы и бороду. Глубоко посаженные серые глаза Изяслава глядели с легким прищуром, унаследованным от отца, как и привычка при смехе высоко задирать подбородок. За пышностью в речах и одежде Изяслав не гонялся, и уже будучи великим киевским князем одевался скромнее многих своих бояр. Это качество Изяслав унаследовал от своего отца Ярослава Мудрого.
Святослав, в отличие от брата, был невысок, но широкоплеч и мускулист, держался всегда подчеркнуто прямо, ходил с гордо поднятой головой. Голубые холодные глаза были очень переменчивы, и по ним можно было определять его настроение. Волосы Святослава были темные, подстриженные в кружок. Бороду он не носил, зато имел длинные усы в подражание своему знаменитому прадеду. Святослав любил подчеркнуть свое княжеское достоинство богатством одежд и золотом украшений и ревниво относился к попыткам своих приближенных хоть как-то выделиться на его фоне.
Святослав не выносил долгих предисловий. Не стал он сыпать любезностями и на этот раз, а сразу перешел к деду. На известие, что Ростислав объявился в Тмутаракани, Изяслав отреагировал странным образом. Сначала рассмеялся, потом закивал головой, что-то при этом соображая, и вдруг заговорил совсем о другом.
Святослава это разозлило, и он прямо сказал брату, что приехал в Киев говорить о Ростиславе, все прочее ему не интересно.
Изяслав сделал удивленное лицо и развел руками.
- Так ведь распря с Ростиславом как будто разрешилась, брат, - сказал он. - Сел племянник наш в Тмутаракани, ну отдай ему Тмутаракань. По мне, там ему и место!
Изяслав глянул на думных бояр, стоявших полукругом возле трона, и прочел одобрение на их лицах. Однако такой оборот не устраивал Святослава.
- Отдай, говоришь? - с недоброй усмешкой произнес он. - Что ж, ты сам, брат, не уступил Ростиславу Новгород, откель он сына твоего едва не выбил?
Доброжелательность на лице Изяслава сменилась надменностью.
- Не понимаю я речей твоих, Святослав. Я завещанию отцову следую, из коего выходит, что старший сын киевского князя должен в Новгороде сидеть. Ростиславу же гордыня глаза застит, он мнит себя выше сыновей моих. Думает, погребен отец его Владимир в Софии новгородской, так значит и стол новгородский для него!
- А, лукавишь, брат, - улыбнулся Святослав. - Помнишь, когда отец первый раз занемог и призвал нас к себе, то просил соблюдать старшинство в роду нашем - передавать стол киевский от брата к брату. Про княжескую лествицу упомянул, а в конце добавил, чтоб Новгород был за Ростиславом и потомством его.
- Не помню я такого! - вдруг рассердился Изяслав. - Завещание отцово при мне, и там ясно прописано, что давал отец наш Ростиславу Ростов и Суздаль. Про Новгород нет ни слова!
- Да ты и эти города у Ростислава отнял! - запальчиво воскликнул Святослав. - Свел его в захудалый Владимир, хотя обещал в Смоленске посадить.
- Ты зачем пожаловал? - вскинулся Изяслав - Напраслины на меня возводить?! Я на киевском столе сижу и за всю Русь промышляю. И коль не угодил я, чем Ростиславу, в том не моя вина, а его беда.
- Ах вот как! - Святослав приподнял свои черные брови и ядовито улыбнулся.
- Да вот так-то, брат! - со значением поддакнул Изяслав.
- Так пусть твое величие промыслит и про моего старшего сына, - сказал Святослав, - посади-ка его в Смоленске. Тогда я, так и быть, уступлю Тмутаракань Ростиславу.
- Что же, в твоей вотчине для Глеба и стола не найдется? - недовольно спросил Изяслав.
- А вот хочется мне видеть сына своего в Смоленске! - дерзко ответил Святослав.
- Слава Богу, что не в Новгороде, - криво усмехнулся Изяслав и неторопливо зашагал к трону.
Бояре заулыбались, а толстый Тука даже захихикал в кулак.
Не доходя до трона, Изяслав обернулся:
- Знаю, давно ты метишь на смоленский стол, но там ныне сын мой княжит. Об этом ты подумал?
- А ты переведи Святополка в Туров иль Вышгород, - подсказал Святослав, - да хоть в том же Владимире посади.
Изяслав дара речи лишился: уж не издевается ли над нам Святослав!
Теперь уже не только Тука, но и брат его Чудин, а за ними и воевода Коснячко - самые приближенные к Изяславу вельможи - негромко засмеялись.
- В уме ли ты, брат мой? - вновь заговорил Изяслав. - Чтоб я стал княжескую лестницу рушить тебе в угоду! Да ты не пьян ли?
На скулах Святослава заходили желваки. Он сделал шаг вперед, собираясь ответить резкостью на резкость.
Но внезапно двери на противоположной стороне зала растворились и пред взорами князей и их бояр предстала княгиня Гертруда, жена Изяслава.
Она не вошла, а вплыла в зал, так легка была ее походка. За княгиней следовали служанки, две из которых держали за углы длинный лиловый плащ своей госпожи.
Гертруда была одета на немецкий манер в узкое платье-котту бирюзового цвета с поясом, спускавшимся на бедра. У платья был глухой закрытый ворот и узкие обтягивающие рукава. Голову княгини покрывал круглый платок из белой ткани с отверстием для лица, поверх платка через лоб шла повязка, украшенная драгоценными камнями. Служанки также были в узких платьях, но более скромных цветов.