- Вижу, вижу, что летчик-истребитель, - ворчал врач, укладывая меня в постель. В голосе его я уловил отцовскую нежность. - Зачем показывать старику такие фокусы? Это может тебе сильно повредить… До чего разгеройствовался, даже пот прошиб…
Я тяжело дышал, облизывая языком выступившую на губах кровь. Мягкая подушка приятно охватывала потяжелевшую, уставшую голову. И, глядя виновато в добрые глаза врача, я сказал:
- Захотелось размяться… Может, еще повоюю.
- Не горячись, Аника-воин, не горячись! У тебя вся жизнь впереди, сейчас лечиться нужно. Успеется!
Успеется!
Он произнес это так, как будто наперед знал, что я думаю о фронте, о своем участии в новых боях. Старый, добрый доктор не скрывал своего неодобрения нетерпеливой молодости… Его право! Но в "успеется" умудренного жизнью человека слышалась еще другая нота, за которой стояла наша с ним полемика.
- Вот вы, молодежь, всегда куда-то торопитесь, - говорил мне врач накануне, - стараетесь побыстрее израсходовать свою энергию, не задумываетесь над тем, как бы это разумнее сделать. А впереди у вас сражения куда важней, чем этот Халхин-Гол. Ко мне недавно заявился молодой врач, задорный, вроде тебя: "Отпустите в Монголию, там бои!" Я отказал. Отказал потому, что у врача везде одна задача - спасать жизнь человека, а это посложнее, чем убивать… Он расстроился, уверяет, что-де, мол, ему совесть не позволяет быть рядом и не помочь товарищам. А я говорю: "Не терзайся понапрасну, береги силы против Гитлера. Конфликт у Халхин-Гола - только разведка боем перед большой войной". А он мне на это такую чепуху понес, что диву даешься: откуда у нашей молодежи такая недооценка противника? Он, видите ли, считает, что если фашисты на нас нападут, то отсюда, из Забайкалья, мы не успеем доехать до западных границ, как Красная Армия разобьет Гитлера, а рабочий класс Германии поднимет революцию и установит свою власть.
- Правильно, - подтвердил я. - Рабочий класс Германии обязательно повернет оружие против своих капиталистов. Он уже это делал в 1918 году, а теперь и подавно сделает.
- Соколик, соколик, - покачал головой врач. - Плохо ты знаешь тот мир. И коллега мой, удрученный отказом, и все вы, молодые люди, очень плохо представляете себе, против каких сил - я говорю не о вооружении - предстоит нам сражаться. Легкой победы не ждите, нет… Придется вам повоевать не меньше, чем нам в гражданскую…
Внутренне я протестовал. Недавно мне довелось прочесть книжку о будущей войне. Автор живописно нарисовал, как напали на нас капиталисты, как Красная Армия тут же перешла в наступление, как вскоре внутри капиталистических стран, напавших на нас, вспыхнула революция, как быстро мы отпраздновали победу… Я был согласен с автором. События, им изображенные, отвечали, в общем, и моим представлениям о будущей войне. Я взял книгу под свою горячую защиту.
- Недомыслие, - сердито возразил врач. - Глупость! Вы, кажется, комиссар среди летчиков? Комиссар эскадрильи? Да… - он выразительно опять покачал головой и, немного отодвинувшись, внимательно посмотрел на меня.
- В Германии расовым шовинизмом заражена не только молодежь, но и люди старого поколения. Гитлеровские молодчики уже начали шествие по Европе. Англия и Франция не хотят пресечь их агрессивные действия. Америка тоже благосклонна к Гитлеру. Весь капиталистический мир готов обрушиться против нас. Мы должны беречь силы и зря их не тратить. Вот здесь я слышу, как некоторые раненые недоумевают, почему так мало наших войск в Монголии, японцев, дескать, много больше. Не знаю, я там не был, но ведь ясно, что нельзя забывать и про другие наши границы. Гитлер, возможно, того только и ждет, чтобы мы здесь ввязались в войну.
- Но почему вы не верите, что если развяжется война, то мы быстро победим? Ведь нам помогут рабочие и крестьяне той же Германии, той же…
Я хотел сказать "Японии", но, вспомнив ожесточенные бои на Халхин-Голе, от ссылки невольно воздержался.
- Допустим, что японцы более воинственны. Это относится прежде всего к дворянской касте. Солдаты из рабочих и крестьян долго воевать не станут. Они поймут в чем дело и повернут оружие против своего микады, как это было у нас в 1917 году!
- Э-э, милый мой! Не так это просто делается, как вы, молодые люди, думаете, очень много обстоятельств должно завязаться в узелок… Вот отец у меня был рабочим, токарем, понимал толк в образовании и сумел устроить меня в гимназию. А в молодости люди легко поддаются агитации, особенно когда это касается патриотических чувств. И я, сын рабочего, когда началась русско-японская война, пошел на нее добровольцем, да так лихо воевал, будто действительно защищал свои интересы, интересы рабочего класса. Между прочим, заслужил Георгия, был ранен, проявлял недовольство порядками в армии, но все же в царя-батюшку верил… Учиться мне не дали, сочли неблагонадежным. И все-таки за веру, царя и отечество Российское я неплохо воевал и на германском фронте, до самого семнадцатого года. Немцев ненавидел, считал, что все они действительно мои кровные враги. Потом сам понемногу стал разбираться, а главное, большевики разъяснили, кто мои истинные враги. Отпал у меня аппетит воевать, принял сторону большевиков. Но ведь прежде-то сорок лет прожил, две войны прошел - и только после этого стал понимать, в чем правда. Да и большевики помогли… Видишь как! Вот я и думаю, что молодежь Германии, развращенную геббельсовской пропагандой, не так просто повернуть против Гитлера и всей его своры. А надо еще учесть, что там за правду о Советском Союзе сажают в концентрационные лагеря… Нет, на близкую революцию в Германии рассчитывать нельзя, сейчас там нет для нее условий. Не революция там готовится, а война против нас. Восемнадцатый съезд партии об этом прямо сказал, и мы должны готовиться к войне, а не уповать на близкую революцию. Вот когда мы в боях отобьем охоту с нами воевать, покажем силу нашей правды, тогда другое дело - это будет лучшей агитацией за наш строй… Одним словом, на бога надейся, а сам не плошай. Революции там может и не быть, а война-то против нас уже на носу, и будет она обязательно. Так что и ты, милый мой, не спеши на свой Халхин-Гол - там и без тебя обойдутся, а вот лечись-ка получше.
Я не сомневался, что капиталисты обязательно развяжут против нас войну, но взгляд доктора на перспективы пролетарской революции в капиталистических странах принять не мог. И сейчас хотел возобновить разговор. Но доктор на этот раз, видно, не был расположен к рассуждениям и только спросил:
- Треснутые ребра дышать не мешают?
- Немного мешают, но терпимо. Когда наклоняюсь - больно.
- Лидуша! Дай, пожалуйста, снимок грудной клетки!
Он молча посмотрел снимок, прочитал в истории болезни запись рентгенолога.
- Так, говоришь, когда наклоняешься - больно? Это тебя бог наказал, чтобы ты не устраивал гимнастических выступлений на этом коврике.
- Не буду, - покорно ответил я. - Даю слово, доктор.
- Ну хорошо! Верю. Только запомни: когда острые боли пройдут, физкультура будет необходима, иначе позвоночник начнет окостеневать и скует движения. Пояснице нужна будет постоянная разминка, но без резких движений. Никакие прыжки недопустимы. О парашюте не говорю - это смертельно.
Он осматривал меня в лежачем, сидячем и стоячем положении, простукивал молоточком и пальцами, велел дышать, делать наклоны, изгибаться… Потом сказал:
- Все идет как нельзя лучше! Сестра, - он посмотрел на Лиду. - Больного можно перевести в общую палату!
5
Общая палата, светлая и просторная, напоминала санаторную комнату в Подмосковье. Ее открытая веранда выходила на солнечную сторону, в небольшой скверик, откуда через открытую дверь доносился медовый запах лип.
Первый, кого я встретил, был худенький паренек без ноги. Он сидел на кровати с костылем в руке и довольно уныло представился.
- Петя, лейтенант, - скоро уволят из армии по чистой.
Второй сосед был на веранде. Завидев меня, он поспешил в палату и радостно вскрикнул:
- Разбиты нос и губы - значит летчик-истребитель, как и я! - И тут же он едва не схватил мою правую кисть, покрытую марлевыми повязками.
- Еще рука? Плечо? Невелика беда, заживет! Как фамилия-то? Такого не знаю. Наверно, новичок?.. Из какого полка?
- Из двадцать второго.
- Знаком этот полк! - Он назвал свою фамилию. - Звать Кирилл. Наверно, слыхал про меня?
- К сожалению, нет.
- Меня, как и Петю, еще в мае самураи поцарапали, - не без гордости сказал он, словно в этом была какая-то заслуга. - И вот с тех пор приходится в этом проклятом госпитале припухать, - он сделал гримасу.
- А что, плохо лечат или неважно кормят?
- Да нет! Лечат хорошо, а кормят все равно что на бекон… Надоело!
Ниже среднего роста, плотного сложения, неуклюжий, с каким-то туповатым выражением глаз, он был на редкость фамильярен. Через две минуты после нашего знакомства норовил уже по-свойски охватить меня за плечи и доверительно, как старому приятелю, говорил:
- Для аппетита и в честь нашего знакомства мы потом с тобой по маленькой тяпнем! Этот пехотный святоша, - он указал на лейтенанта, - не пьющий. Такая компания, представляешь? Только книжки читает да письма своей возлюбленной пишет… Не знаю, как они воюют…
- Но мы, пехота, в мае японцев разбили, а таких ухарцев, как ты, они проучили… Спеси-то немного поубавили! - спокойно парировал Петя.
- Ну, ну, поосторожней на поворотах, а то, не ровен час, поскользнешься… Дискредитировать советскую авиацию мы не позволим! - угрожающе заявил Кирилл. - Мы японских летчиков заставили отступить, а не они нас!
- Так что же ты хочешь, чтобы японцы, надавав вам по шапке, сели потом без горючего на ваши аэродромы? - резонно заметил Петя и впервые улыбнулся. - Самураи сделали дело и улетели к себе.
- Ты роли самурайского защитника на себя не принимай, - Кирилл снова пустил в ход угрожающую формулировочку. - Ты, я смотрю, вообще авиацию недолюбливаешь. Тебя покалечили, вот и злишься на летчиков!
- Да, не обожаю! Когда нас в мае японцы бомбили, вы над полем боя не показывались. Чем вы были заняты, я не знаю. Только нам не помогали. Хотя бы звено для приличия появилось, и то легче бы стало! Может, и я бы не остался без ноги. Это меня осколком бомбы… - заметил он смущенно, будто в этом несчастье - его вина. - Так что кому-кому, а нам, пехотинцам, очень хорошо было видно, как наши истребители работали в мае.
- Да вы тут устроили целый разбор майских боев! Резкие и здоровые суждения молодого наземного командира пришлись мне по душе.
- Он хочет показать себя умнее всех, вот и критикует… - сказал Кирилл. - Его не переспоришь, он упрямый как бык, - не смотри, что такой щупленький.
По их короткой словесной перепалке не трудно было понять, что они не первый раз схватываются по вопросу, давно уже ясному.
- Ты, Кирилл, не прав!.. Хочешь не хочешь, а надо признать, что в мае вы дрались неважно.
- Тебя не было, откуда ты знаешь, - пренебрежительно и зло проговорил Кирилл и назидательным тоном добавил: - Так отзываться о сталинской авиации недопустимо! Это подрыв ее авторитета и вообще не наши разговорчики…
- А вот представь, что наше высшее начальство как раз и осталось недовольно действиями авиации в мае, - заметил я. - Говорят, после вашей неудачи 28 мая из Москвы было даже специальное указание, чтобы истребители, пока не наведут у себя порядка, не летали. А наземные войска свою задачу выполнили, и неплохо!
Кирилл сразу заметно скис. Упоминание о Москве и высоком начальстве, нелестно отозвавшемся о майских воздушных боях, подействовало на него сильнее логики и фактов, для него очевидных. Он поспешно прикрыл поплотнее двери в коридор и на веранду.
- Как же так, ведь ТАСС сообщило, что в конечном счете японские самолеты вынуждены были поспешно отступать на свои базы.
- Вот об этом я и толкую, - спокойно сказал Петя. - Не могли же они летать над Монголией до тех пор, пока все горючее не израсходуют? Ну, что было - то прошло, теперь дело изменилось…
Время приближалось к обеду. Кирилл вынул из-под матраца бутылку портвейна.
- Давайте для аппетита тяпнем дамского! - Здесь такой "аракчеевский" режим, что даже нянечка отказывается покупать и приносить водку…
Он только хотел пустить в ход штопор, как раздался стук в дверь. Кирилл быстро сунул бутылку под матрац В палату вошла с пачкой газет седенькая заведующая библиотекой. Петя на одной ноге ловко прыгнул к ней.
- Вам врач разрешил читать художественную литературу, - любезно сказала мне библиотекарша. - Можете сделать заказ, книгу я принесу. А вы почему у нас не показываетесь? - спросила она Кирилла.
- Я еще своего "Спартака" не прочитал, - с тоской в голосе сказал Кирилл, снедаемый нетерпением.
Едва закрылась дверь за посетительницей, как Петя, молча просматривавший газету, радостно воскликнул:
- Ура! Самураям надавали по первое число! Слушайте сообщение ТАСС…
Он читал торопливо, глотая окончания слов, словно боялся, что у него заберут газету. Мы слушали с большим вниманием, не перебивая. То место, где говорилось о результатах сражения, Петя перечитал дважды:
"…В результате решительной контратаки советско-монгольских войск и авиации японские войска, переправившиеся на западный берег реки Халхин-Гол, к исходу 5 июля с большими для них потерями отброшены к востоку от реки Халхин-Гол…
Одновременно за 2 - 5 июля происходили воздушные бои крупных сил авиации обеих сторон. Во всех этих вооруженных столкновениях поле боя неизменно оставалось за советско-монгольской авиацией. Японская авиация за период боев с 2 по 5 июля потеряла сбитыми 45 самолетов. Потери советско-монгольской авиации - 9 самолетов.
По сведениям Штаба советско-монгольских войск, начальник бюро печати Квантунской армии Кавахара за опубликование лживых и хвастливых сообщений о мнимых успехах японской авиации смещен со своего поста и заменен полковником Вато"
Я не мог понять, радоваться сообщению или нет. Мне казалось, в нем была какая-то неопределенность. "Японцы только отброшены, а не уничтожены, - думал я, - значит, они еще не выброшены за границу? Они снова могут полезть?"
Противоречивые чувства поднялись во мне.
Конечно, я всей душой желал скорейшего разгрома противника. День, когда он будет разбит окончательно, наголову, так, чтобы у него навсегда отпала охота посягать на границы миролюбивого народа, будет для меня одним из самых радостных. Но ТАСС сообщает, что "японские войска… отброшены к востоку от реки Халхин-Гол…" Отброшены… Можно думать, что это не полная, только половинчатая победа. Я вспомнил свой последний вылет, все, что испытал и пережил в нем. Как нагло, безжалостно штурмовали меня, едва живого, три японских истребителя, вставших в круг… А потом дикое ночное нападение японца с ножом… Нет, такого врага нужно проучить… Передо мной открывалась возможность поквитаться с ним, и это радовало.
- Так как же это понимать: конец конфликта или нет? - спросил я у товарищей, желая уточнить свои догадки.
- Да нет! - не задумываясь ответил Петя. - Вчера привезли раненых, я встретил знакомых, так они рассказывают, что японцы 7 июля начали новое неожиданное наступление. Нашим пришлось немного отступить. А здесь говорится только про бои до 5 числа. Так что, скорее всего, там снова война…
- Может, мы еще с тобой успеем? - спросил я Кирилла.
- Дожидайся! Пока нас отсюда выпустят, от японцев пшик останется. - Он сунул руку под матрац, но бутылку не достал - в дверях появилась Лида.
- А почему вы не в столовой? - Кирилл и Петя были нележачие больные.
Кирилл при виде Лиды весь преобразился. Резкие черты его калмыцкого лица обмякли, как бы расплылись, в глазах засверкали огоньки - он просиял. Вместе с тем он, как я понял, почему-то очень опасался, что Лида захлопнет дверь с обратной стороны, и поспешил позвать ее. Она нехотя вошла. Петя, опираясь на костыль, услужливо поставил перед ней стул.
- Что вам, товарищ больной, угодно? - суховато, но вежливо спросила Лида, и было ясно, что никакие разговоры с Кириллом ей не интересны, но служба есть служба, и она слушает.
- Мы на тебя в обиде! - решительно, как старой приятельнице, заявил Кирилл. - Почему ты редко к нам заходишь?
Она и виду не подала, что ей претит такая фамильярность. Улыбнулась.
- Здесь же все были выздоравливающие, а теперь появился новый больной, - она сделала движение в мою сторону. - Буду навещать вас почаще: ему еще нужна помощь.
- Тогда и я снова сделаюсь лежачим! - воскликнул Кирилл.
- Можете свое счастье пролежать, - лукаво погрозив ему пальчиком, Лида обратилась ко мне, ничем не выдав нашего давнишнего знакомства. - А вам, товарищ больной, обед разве еще не приносили?
- Я сказал няне, что сам пойду в столовую.
- Вам врач не разрешил пока ходить.
- Мы ему поможем! - вмешался Кирилл.
- Ох эти летчики! Самые недисциплинированные, больные… Вам бы только головы девушкам крутить, а не лечиться.