Киш потерпел поражение, и царская власть отошла к Энанне (то есть Уруку)…
Затем Унуг (Урук) потерпел поражение, и власть перешла к Уру…
Затем Ур был разгромлен, и власть перешла к Авану…
Затем Аван был разгромлен, и власть перешла к Кишу…
Затем Киш потерпел поражение, и власть перешла к Хамази…
Затем Хамази потерпел пражение, и власть перешла к Унугу…
Затем Унуг был разгромлен, и власть перешла к Уриму…
Затем Урим был разгромлен, и власть перешла к Адабу…
Затем Адаб был разгромлен, и власть перешла к Мари…
Затем Мари потерпел поражение, и власть перешла к Кишу…
Затем Киш потерпел поражение, и власть перешла к Акшаку…
Затем Акшак потерпел поражение, и власть перешла к Кишу…
Затем Киш был разгромлен, и власть перешла к Унугу.
Эти фразы, без прикрас констатирующие факты завоеваний, ничего не рассказывают нам о том, что произошло на самом деле. Но у нас все же есть подробный отчет об одной значимой войне, хотя лишь с одной стороны – той, которая не упомянута в Царском списке. Это была война между городами Лагаш и Умма, и она тянулась больше 100 лет.
Разумеется, описания, которые у нас есть, созвучны древней культуре и верованиям Междуречья и нуждаются в некотором толковании. В Средневековье, раннем Новом времени и даже в наши дни политику вели и ведут люди, хотя все стороны в любом конфликте обычно провозглашают, что с ними Бог – обычно один и тот же. В мире древних шумеров, напротив, политику и ее продолжение – войну воспринимали как дело, которым занимаются боги; люди действовали лишь от их имени. Так, шумерская Столетняя война между Лагашем и Уммой была конфликтом между лагашским богом Нингирсу и уммским – Шарой. Люди сражались и умирали, и города разрушались, но реальный конфликт шел между богами.
Спор был из-за клочка земли – в надписях он назван полем Gu-Edin, "край степи". И хотя есть ссылка на орошенный участок пахотной земли, на самом деле изначально это была огороженная часть степи, которую использовали как пастбище. В Древней Месопотамии всегда не хватало такого дара природы, как пастбища, и за них сражались ожесточеннее, чем за земельные наделы для выращивания сельскохозяйственных культур, которые являлись, по сути, творениями рук человеческих. Землю в непосредственных окрестностях города отдали для выращивания зерна, и домашний скот должен был кормиться в степи, простиравшейся за полями. Но крупный рогатый скот и овцы, если их содержать на слишком маленькой площади, быстро делают ее бесполезной. Скот съедает зеленые листья с кустов и деревьев, а время от времени и их кору, в то время как овцы щиплют молодые побеги и подрост и таким образом мешают обновлению. Как только естественная растительность оказывается уничтоженной стадами, землю можно использовать только в сельскохозяйственных целях. Так, два города, которые изначально находились на достаточно приличном расстоянии друг от друга, могли попасть в ситуацию спора не из-за сельхозземель, а из-за оставшихся степных площадей, используемых под пастбища.
По-видимому, это и произошло с городами Лагаш и Умма, разделенными на первый взгляд приличным расстоянием 30 км, что тем не менее привело их к конфликту. И все же видеть в нем лишь разногласия по вопросу границ и права пасти скот – придавать, вероятно, ему меньшее значение, чем он того достоин. Ведь эти города боролись на самом деле за верховенство в самом Шумере. Геостратегическое развитие всей этой аллювиальной равнины было связано с их судьбой. Возможно, это могло показаться довольно тривиальной ссорой, борьбой за небольшой лоскут земли, но после того, как преимущество оказывалось то на одной стороне, то на другой на протяжении многих десятилетий, пришло время совершенно нового политического руководства, ознаменовавшего начало новой эры.
Конкретные детали этой долгой войны представляют интерес главным образом для специалистов: рассказ о том, как изначально некий Месилим, называемый царем Киша и поэтому номинальный правитель Шумера, получил от своего бога Кади приказ рассудить и определить границу между этими городами. Но тогда "по приказу своего бога энси [правитель] города Уммы Уш совершил налет и уничтожил Guedin – орошаемые земли, поле возлюбленной Нингирсу… вырвал пограничную метку и вступил на территорию Лагаша". Его жители ответили тем, что вышли сражаться во главе со своим вождем Эаннатумом, который "по приказу бога Энлиля накинул на них огромную сеть и собрал в кучу их тела на равнине… оставшиеся в живых обратились к Эаннатуму; ради своих жизней они пали ниц и зарыдали". Мирные соглашения заключались и без промедления нарушались: "Правитель Лагаша Эаннатум сражался с ним в Угиге – любимом поле Нингирсу. Любимый сын Эаннатума Энметена разгромил его. Урлума бежал, но он убил его в Умме. Его ослы – численностью 60 упряжек – были брошены на берегах канала Лумагирнунты. Кости их погонщиков были разбросаны по равнине".
Было ли достигнуто что-то после такого кровопролития? В память о том событии нам остался один из величайших шедевров древнемесопотамского искусства – Стела с грифами, названная так, потому что на ней изображены птицы, пожирающие трупы убитых. Это камень с округлой верхушкой чуть меньше 2 м в высоту, с одной стороны которого вырезаны скульптурные фигуры царя Лагаша Эаннатума, облаченного в боевые доспехи, пешего и в своей колеснице, ведущего своих суровых воинов в бой. На другой стороне стелы мы видим бога Нингирсу, захватившего в плен армию Уммы огромной охотничьей сетью и разбивающего головы воинов своей палицей. Работу завершает надпись, включающая подробный рассказ о сути спора, описание преступлений и вероломства жителей Уммы. Неудивительно, что эту стелу, находящуюся в настоящее время в Лувре, восстанавливали из многочисленных обломков, найденных при раскопках в Гирсу: в древности памятник был разбит на кусочки, очевидно жителями Уммы, которым не очень понравилось то, что про них написали.
Огромное количество времени и энергии, равно как и человеческих ресурсов, вероятно, тратилось на такие войны. Невозможно узнать, сколько людей выходило на поле боя в подобных конфликтах, но, согласно "Кембриджской истории Древнего мира", "один только храм в городе Лагаше выставил от 500 до 600 рекрутов из числа своих жителей". И это был, вероятно, не один из крупных центров. В сражениях целых армий могли быть задействованы до 10 тысяч воинов, а это большое число даже по современным меркам.
Стела с грифами – подобно другим крупным произведениям древнего искусства с изображением шумерских воинов и так называемого Штандарта Ура, который, вероятно, представлял собой украшенный звукосниматель музыкального инструмента, – изображает солдат, экипированных для ближнего боя: копьеносцев, защищенных кожаными шлемами, накидками и щитами, образующих плотную фалангу, их "большого человека" впереди с копьем, боевым топором или палицей с каменным наконечником. За ними катятся колесницы, хотя это слово дает ложное представление об их скорости и маневренности с учетом того, что они представляли собой приспособленные для двоих людей неуклюжие четырехколесные средства передвижения, запряженные ослами: они не могли двигаться намного быстрее, чем пеший человек. Возможно, лучше думать, что это были мобильные оружейные арсеналы – в пользу этого толкования говорит большое ведро спереди, в котором находятся предметы, похожие на дротики. Если это действительно метательные копья, то они являлись единственными метательными снарядами, представленными наглядно, что привело ученых к заключению: шумерские армии воевали врукопашную. Луки и стрелы не изображены в боевых сценах этого периода.
Но отсутствие доказательств не есть доказательство их отсутствия и может быть не более чем художественная условность. Археологические развалины вроде тех, которые нашли в городе Хамукаре в современной Сирии, подвергшемся нападению уруканцев в древние времена, дает совершенно другую и довольно неожиданную картину военных действий в древности.
Открытия в Хамукаре – доказательство того, что боевые силы Древней Месопотамии имели гораздо больше общего с современными армиями, чем мы думали, особенно в использовании метательных снарядов. На самом деле, оказывается, "пуля", которая ведет свою историю из Древнего Междуречья, имела такое же важное значение для шумерского воина, как и в случае с сегодняшним пехотинцем. Разница в том, что современные пули вылетают из автоматов, а в древние времена их метали из пращей, как описывается в одном из эпических сказаний тех времен:
Из города, словно из облака, дождем полетели камни;
Камни, пущенные из пращей, подобные дождю, выпавшему за год,
С громким свистом неслись со стен Аратты.
Когда Самуил (17: 50) описывает противостояние Давида и Голиафа, в котором первый одержал победу над филистимлянами ("пращой и камнем он поразил филистимлянина и убил его, и не было меча в руке Давида"), создается впечатление, что у него на вооружении была не более чем мальчишеская игрушка. Однако это совершенно неверная интерпретация: в хорошо натренированных руках праща оказывается одним из самых смертоносных вооружений.
Праща функционально увеличивает поражающую длину руки метателя камня. Современный игрок – подающий в крикете или бейсболе – может запустить мяч с максимальной скоростью свыше 150 км/ч. Праща, по размеру равная длине руки бросающего, удвоит скорость метателя снаряда, придавая ему скорость, равную почти 100 м/с. Это уже значительно больше, чем скорость стрелы, пущенной из большого лука, скорость которой лишь около 60 м/с. Нет причины сомневаться в том, что интенсивно обучаемый с детства пращник довольно легко мог приблизить скорость своего снаряда даже к начальной скорости пули, выпущенной из пистолета 45-го калибра – около 150 м/с. Более того, гладкий камень для пращи имеет гораздо большую дальнобойность, чем стрела (при полете ее оперение создает сопротивление), – до полукилометра. Современный мировой рекорд по метанию камня из пращи поставил в 1981 г. Лэрри Брей, который сумел послать его на 437 м и полагал, что мог бы преодолеть 600-метровую отметку с лучшей пращой и свинцовыми метательными снарядами.
Всегда считалось, что недостаток пращи как оружия состоит в отсутствии точности, равно как и неспособности камней пробивать доспехи. Но найденные в Хамукаре метательные снаряды опровергают эти представления. Их заостренная форма сообщает нам о двух вещах: они могли пробивать доспехи, и пращники, вероятно, знали технику метания их с вращением подобно винтовочной пуле, чтобы придавать им должную ориентацию во время полета к цели. Точность метания пращников можно сравнить с левшами-бенджамитами, которые упоминаются в Книге Судей Израилевых (20: 16), каждый из которых "мог метать камни очень точно и не промахиваться". Даже позже Лайви в своей "Истории Рима" писал, что пращники из Эгиума, Патр и Дим, "обученные метать снаряды в кольцо с большого расстояния, могли не только нанести ранения в голову своим врагам, но и в любую часть лица, в которую целились".
Так что нам следует рассматривать любую шумерскую армию как отряд, состоящий из центральной ударной группы – компактной фаланги численностью в несколько сот, а быть может, тысяч копьеносцев. Для того чтобы ими управлять, их обучать и поддерживать среди них должный боевой порядок, потребовалось бы много опытных и громкоголосых сержантов. Чтобы они шли в ногу, двигались постоянно вперед или маневрировали в сомкнутом строю, им была бы необходима музыка, вероятно корпус барабанщиков. А позади этой центральной ударной группировки должны были идти в более свободном строю еще около тысячи пращников – аналог современных стрелков, фузилеров или даже канониров, которые жужжали бы, как рассерженные осы, посылая смертельный град маленьких и больших метательных снарядов в гущу вражеского войска при поддержке боевых колесниц, запряженных ослами, везущих боеприпасы.
Городской Lugal, способный собрать такую армию, должен был быть поистине грозной фигурой.
Шумерское слово Lugal обычно переводится на английский язык как "король", как и в аккадских словарях более позднего периода. Однако совсем не ясно, в какой именно момент Dux Bellorum становился монархом в том смысле, в каком мы используем это слово в настоящее время. Между ними двумя существует большая разница. Военачальник – это, безусловно, богатая, несомненно обладающая весом в обществе, харизматичная и притягивающая к себе личность, но он всего лишь человек. Даже легендарному Гильгамешу потребовалось одобрение по крайней мере одного собрания горожан Урука перед началом войны с царем Киша Агой.
Царь или царица, с другой стороны, отмечены, по крайней мере официально, божественным ореолом. До конца 1820-х гг. французский монарх все еще прикасался к пациентам, чтобы чудесным образом излечить их от золотухи – туберкулезного шейного лимфаденита. Только после Второй мировой войны император Японии под нажимом США был вынужден публично развенчать воплощенную в нем божественную сущность, хотя он никогда не отрицал, что является потомком богини солнца Аматэрасу. Перейти из одного состояния в другое, обменять земную человеческую сущность на небесную полубожественную, пройти путь от человека до полубога – нелегкое дело. Чтобы соотечественники приняли ваш новый статус и действительно поверили, что вы теперь по сути своей отличаетесь от них, требуется, чтобы случилось нечто экстраординарное. В Южной Месопотамии в городе Уре, позднее названном родным городом Авраама, эта трансформация, по-видимому, была достигнута путем постановки выдающегося драматического зрелища – великолепной религиозной пьесы. Она как непреднамеренное последствие передала нам в наследство не только Богом санкционированную монархию, ставшую с той поры неотъемлемой частью государственности, но и одну из самых великолепных древних коллекций сокровищ, которые были обнаружены до сих пор.
Арена жестокости
4 января 1928 г. Леонард Вулли телеграфировал из Ирака своим спонсорам в Пенсильванский университет – на латыни для сохранения конфиденциальности – будоражащую новость: "TUMULUS SAXIS EXSTRUCTUM LATERICIA ARCATUM INTEGRUM INVENI REGINAE SHUBAD VESTE GEMMATA CORONIS FLORIBUS BELLUISQUE INTEXTIS DECORAE MONILIBUS POCULIS AURI SUMPTUOSAE WOOLLEY".
На выцветшей телеграмме, находящейся в университетском музее, кто-то наспех написал приблизительный перевод: "Я нашел нетронутую гробницу, построенную из камня с кирпичными сводами, царицы Шубад в платье с драгоценными камнями, на котором вытканы цветочные венки и фигуры животных. В гробнице найдены великолепные ювелирные изделия и золотые чаши. Вулли".
Королевская усыпальница Ура соперничает с гробницей Тутанхамона в Египте и терракотовой армией первого императора Цинь Шихуанди за звание самого впечатляющего археологического открытия XX в. Но если Говарду Картеру в 1922 г. потребовалось всего лишь проделать "крошечную дыру в верхнем левом углу" дверного проема, всмотреться внутрь при свете свечи и увидеть "удивительные вещи", то успех Л. Вулли являлся результатом очень долгого периода чрезвычайно тяжелой работы, большую часть которой сделали он, его жена и один помощник. Вот что сказал сам Вулли: "Расчистка огромного кладбища отняла у нас много месяцев, и с самого начала и до конца не существовало ни дня, который не был бы счастливым днем при обычных раскопках. Если вспомнить именно царские гробницы, то дело не в том, что другие открытия не были впечатляющими, а потому, что требовался дополнительный труд". Этим тяжелым трудом занималась большая бригада местных рабочих, на невежество, небрежность и нечестность которых Вулли часто жаловался.
Вулли обнаружил в Уре два кладбища двух несколько отличающихся друг от друга периодов. На более древнем кладбище находились шестнадцать так называемых царских могил. Две из них – место последнего упокоения Мескаламдуга ("Героя доброй страны") и женщины, имя которой раньше на шумерском языке читалось как Шубад, а теперь на семитском – Пуаби ("Слово моего отца"), – подарили исследователям несколько самых прекрасных предметов, которые когда-либо отдавала земля Месопотамии, – искусно выгравированные цилиндрические печати, ювелирные украшения из лазурита и сердолика тонкой работы. В них были и музыкальные инструменты любопытной формы – арфы и лиры, украшенные инкрустацией из белых раковин на черном фоне и великолепными бычьими головами, изготовленными из драгоценного металла, и необычными накладными бородами из драгоценных камней. Там имелось оружие из меди и кремня, в изобилии золото и серебро, включая сделанный в форме парика золотой шлем (на нем были изящно выгравированы завитки, косы и локоны), который Вулли назвал "самой прекрасной вещью, которую мы нашли на кладбище" (это один из предметов, который похитили из Багдадского музея в 2003 г., и до сих пор его больше никто не видел). Работа мастера оказалась такой изысканной, что "ничего, подобного этим вещам, еще не было найдено при раскопках в Месопотамии. Они были такими оригинальными, что один признанный эксперт принял их за арабскую работу XIII в. н. э., и никто не мог обвинить его в ошибке, так как никто не мог и подозревать о существовании такого искусства в 3-м тысячелетии до Рождества Христова".
Но самым удивительным, выявленным раскопками, стало свидетельство крупномасштабных человеческих жертвоприношений. Каким бы ни был ранг людей, похороненных здесь (до сих пор существуют разногласия относительно статуса погребенных), в загробную жизнь их сопровождали большие свиты мужчин, женщин и животных. Некоторые ученые, вроде Гвендолин Лейк, указывают на отсутствие доказательств того, что похороненные слуги умерли in situ (на месте. – лат.), а не задолго до того, как были положены в могилы своих хозяев. Однако большинство исследователей полагают, что слуги умерли в гробнице, очевидно по доброй воле. Вулли описал одну из сцен захоронения так, как, ему казалось, она должна была происходить: "В открытую яму с покрытыми циновками дверью и стенами, пустую и без мебели, спускается вереница людей – придворные умершего правителя, солдаты, слуги и женщины – последние во всем блеске ярких нарядов и головных уборов, украшенных сердоликом и лазуритом, серебром и золотом, – офицеры со знаками отличия, музыканты с арфами или лирами, а затем по склону спускаются колесницы, запряженные быками или ослами, с возницами; конюхи держат головы тягловых животных, и все занимают отведенные им места внизу ямы. И наконец охрана из солдат становится у входа. Каждый мужчина и женщина принесли небольшую чашку из глины или камня или металла – единственное, что необходимо для ритуала, который должен последовать. По-видимому, здесь внизу происходит нечто вроде службы, по крайней мере, несомненно то, что музыканты играют до последнего. Затем каждый из них выпивает из своей чашки яд, который они принесли с собой или обнаружили приготовленным для них на этом месте (в одном случае мы нашли в центре ямы огромный медный горшок, из которого они могли зачерпывать), ложится и умирает".