***
За этим евреем последовали и другие, хотя большинство путешественников по этому краю, включая Марко Поло, с большей радостью повторяли слухи и фольклор, нежели проводили самостоятельные исследования. Но итальянский дворянин и искатель приключений Пьетро делла Валле, наоборот, лично посетил развалины неподалеку от Аль-Хиллаха в 1616 г., правильно опознав в них развалины Вавилона. Он считается первым европейцем, который признал, что необычные скопления клиновидных значков на обнаруженных им кирпичах, разбросанных в песках поблизости, – это не украшения, а письмо, а далее он каким-то образом пришел к выводу, что их надо читать слева направо. По возвращении в Италию в 1626 г. его торжественно встретили и назначили постельничим при папе. Но, несмотря на все это, похоже, что не в Риме, а в Лондоне возник самый острый интерес к открытиям делла Валле. Так говорит нам неожиданное открытие в конце XIX в.
В 1886 г. разрушительный пожар уничтожил церковь Святой Марии Магдалины и ряд старых купеческих домов на Найтрайдер-стрит в лондонском Сити – узкой средневековой улочке недалеко от реки Темзы, названной в честь того, что однажды по ней проехали рыцари, направлявшиеся из Тауэр-Роял на Кэннон-стрит на турнир в Смитфилде. После расчистки обугленных остатков строители начали раскапывать древние фундаменты. В глубоко лежавшем пласте они наткнулись на несколько обломков черного диорита с надписями, сделанными клинописными значками. Их отправили на идентификацию в Британский музей, и оказалось, что они относятся к временам, как радостно сообщили в прессе, "самого древнего из известных царств – Древневавилонского".
Эксперт Британского музея господин Б. Т. А. Эветс отметил, что дома, под которыми обнаружили эти камни, датируются второй половиной XVII века и вошли в зону реконструкции после уничтожения этого района во время Большого Лондонского пожара 1666 г. Упоминая обломки с надписями, он предположил, что "едва ли есть причины сомневаться в том, что они были похоронены среди фундаментов при последующем восстановлении улицы". Родившийся в Варшаве американец еврейского происхождения востоковед Моррис Ястров-младший сделал вывод, что больший интерес, чем ранее считалось, вызвали к себе опубликованные письма делла Валле и представленные им образцы вавилонских кирпичей: "Ученые мужи и научные общества начали проявлять интерес к этой теме, а так как поверхность курганов в Вавилонии обычно усыпана обломками камней, кусочками кирпичей и глиняной посуды, нет ничего более вероятного, чем то, что вследствие интереса, разбуженного путешественником делла Валле, какой-нибудь лондонский купец взял несколько образцов этих древностей для своей частной коллекции редкостей. Так как местонахождение вышеупомянутых кирпичей, привезенных делла Валле, неизвестно, Британский музей теперь имеет преимущество перед Лувром, самый древний экспонат вавилонской коллекции которого был привезен в Европу ботаником Мишо в 1782 г.".
Соперничество между Лондоном и Парижем было достаточно реальным. Искатели приключений многих национальностей веками использовали в своих интересах Древний Средний Восток. К концу Викторианской эпохи, когда европейские имперские державы начали "драться за Африку", между ними разгорелось соперничество за древности Леванта; каждая стремилась откопать и привезти к себе самые впечатляющие реликвии. К концу XIX в. это поле сузилось до трех стран – Британии, Франции и Германии, у каждой из которых имелись свои политические интересы в этом регионе. Британия была озабочена тем, чтобы защитить торговые пути к своей Индийской империи. Франция уже давно по договору являлась покровительницей католических христиан в Османской империи. Вновь объединившаяся Германская империя жаждала поддержки от султана против ощутимых попыток Британии сдерживать ее. По поводу прав на проведение раскопок между ними шли безобразные пререкания. Общественность лихорадило; выгода представлялась впечатляющей; на кону стояла национальная гордость. В Британском музее, парижском Лувре и берлинском Музее Передней Азии были организованы великолепные выставки. Но в то время как удивительные древности со всей Месопотамии привлекали к себе посетителей во все больших количествах, наивысшая слава ждала тех, кто смог бы, в воображении общественности, вернуть город Вавилон к жизни.
Здесь Германия определенно была победительницей. Ее все углубляющиеся теплые отношения со слабевшей Османской империей дали возможность Роберту Иоганну Колдевею, архитектору и историку искусств, ставшему археологом, найти при раскопках и вывезти к себе на родину целиком церемониальный портал, известный как Ворота Иштар, а также часть дороги, ведущей к нему, – все это было воссоздано по оригинальным разноцветным плиткам, найденным при раскопках. Казалось, что вскоре можно будет во всех подробностях восстановить историю Вавилона с древнейших времен.
Однако эти надежды вскоре разбились вдребезги. Несмотря на то что объекты, привезенные в Берлин, были, без сомнения, впечатляющими, вскоре стало ясно, что откопанный Вавилон представлял собой почти полностью последние века независимого существования столицы империи царя Навуходоносора и период иудейской ссылки. Будучи прекрасными, завораживающими и с исторической точки зрения важными, руины, обнаруженные путешественником делла Валле и его последователями, вовсе не являлись такими очень уж древними, а относились, как сочли бы в Греции, к позднему архаическому периоду и едва ли были намного старше, чем Афинский акрополь. Не нашли ничего, что датировалось бы намного раньше VII–VI вв. до н. э. Все это оказалось более чем на тысячу лет позднее эпохи превращения города в главного политического игрока среди новых государств, основанных аморейскими шейхами после упадка и краха Третьей династии Ура.
До более древних слоев добраться было невозможно; они являлись допотопными в прямом смысле этого слова. За тысячелетия уровень грунтовых вод неумолимо поднимался, делая все более ранние пласты жизнедеятельности людей недоступными для раскопок. Так, к огромному разочарованию ассириологов, у нас нет прямых археологических или документальных знаний о городе Вавилоне, относящихся к самому раннему периоду его существования. И вряд ли когда-нибудь человечество их получит. Мы вынуждены полагаться на косвенные намеки и случайные упоминания, когда речь идет о древней истории Вавилона. Это все равно что пытаться установить истоки европейского Ренессанса, если бы город Флоренцию давным-давно смыло рекой Арно.
Это сравнение не такое фантастическое, как может показаться. Много в равной степени бурных событий произошло за несколько веков, которые отделяли падение Третьей династии Ура от воцарения Вавилона как главного города Южной Месопотамии – центра наивысшей точки развития месопотамской цивилизации.
Ни один царь не может быть могущественным в одиночку
На протяжении нескольких сотен лет сотрясался политический калейдоскоп на всей территории Месопотамии. "Западники" ("амурру" на аккадском языке) прибывали неодолимым потоком и не представляли собой один народ; их имена свидетельствуют, что они говорили по крайней мере на двух различных западносемитских диалектах. Другие народы приходили с востока и севера. Они часто воевали друг с другом. Династии приходили к власти и теряли ее. Власть была наградой за интриги и политические убийства. Один город соперничал с другим за главенство. Происходили крупные сражения. Цари выходили на поле брани: кто-то одерживал победу, кто-то погибал.
А некоторые находили более необычный конец. Когда знамения были особенно неблагоприятными, согласно традиции монарха тайно похищали и увозили в безопасное место, а на трон временно сажали простолюдина, чтобы он получал тот удар, который судьба уготовила человеку во дворце. Приблизительно в 1860 г. до н. э. судьба предсказала, вероятно в форме лунного затмения, угрозу шумерскому царю Иссина Ирра-Имитти. "Чтобы династия не закончилась, – объясняет более поздний текст, который ассириологи называют "Летописью древних царей", – монарх посадил садовника Энлиля-Бани на свое место на троне и возложил на его голову царскую корону". Узаконенный таким образом мнимый правитель руководил храмовыми обрядами и выполнял другие царские обязанности.
Обычный ход событий, который будет знаком читателям "Золотой ветви" антрополога Викторианской эпохи сэра Джеймса Фрейзера, в которой рассказывается о живучести этой практики в европейской истории, предполагал, что нужно подождать, пока минует опасность, а затем умертвить временного монарха. Но судьба была не так слепа, какой ее обычно рисуют, и, по-видимому, прекрасно сумела отличить фальшивого царя от настоящего: "Ирра-Имитти умер в своем дворце, проглотив кипящий бульон. Энлиль-Бани, который был на троне, не отказался от него и остался царем". Энлиль-Бани оказался удивительно успешным монархом, ему удалось удерживаться у власти на протяжении почти четверти века. Его провозгласили богом. Возможно, курьезная история его восхождения на престол была просто прикрытием того, что произошло на самом деле: дворцовый переворот – вряд ли необычное событие в тот неистовый век. Чуть позже в городе-государстве под названием Курда за 10 лет сменились четыре царя, то же самое произошло и в городе Шубат-Энлиле; город Ашнаккум за половину этого срока видел пять правителей. Один дворцовый чиновник из города Мари утверждал, что за время его пребывания в должности ни один царь не являлся "по-настоящему могущественным в одиночку: 10–15 царей следуют за Хаммурапи, царем Вавилона, столько же – за Рим-Сином, царем Ларсы, и столько же – за Ибал-пи-Элемом, царем Катны; но 20 царей следуют за Ярим-Лимом, царем Ямхада".
Государство Мари – самый северо-западный форпост южномесопотамской культуры, расположенный приблизительно в 400 км к северу от Вавилона в верхнем течении Евфрата, – было древним, прославленным и могло похвастаться дворцом, который являлся, вероятно, самым великолепным в те дни. Его искусно украшенный тронный зал и зал для аудиенций, приемную и трапезую с изображенными на фресках сценами из жизни Авраама, видимо, регулярно заполняла толпа приезжих сановников в экзотических нарядах. Сюда приезжали иноземные цари, чтобы засвидетельствовать свое уважение, вассалы с подарками, шейхи племен с данью. Огромная свита рабов, слуг, личных помощников, фрейлин и камергеров (персонал, обслуживавший повседневные нужды царя и его нескольких жен) теснилась в узких коридорах царских личных апартаментов, где находились корзины с одеждой, подносы с едой, кувшины с напитками и коробки с документами. Административное крыло, скорее всего, напоминало гудящий улей со всеми его посыльными, канцелярскими служащими, счетоводами и аудиторами, снующими секретарями, их помощниками, помощниками помощников секретарей и их заместителями, иностранными посланниками, надеющимися установить или скрепить политические союзы, и послами, недавно возвратившимися на родину для доклада и получения новых инструкций.
В одной части дворца на первом этаже находилось большое помещение для переписки рукописей, где делали чистовые документы с табличек, на которых буквы были нацарапаны под диктовку, в другой части – архив, где хранилась переписка царей Мари и чиновников, государственных эмиссаров, врагов и союзников, ближних и дальних.
Вся эта деловая и продуктивная жизнь совершенно внезапно прекратилась, когда царство Мари захватил Хаммурапи – аморейский царь Вавилона. Как только вавилонский гарнизон начал контролировать город, а сопротивление горожан было подавлено, завоеватель отправил туда оперативную группу для изучения архива. Агенты потратили много недель на чтение свыше 25 тысяч документов, сортируя их по авторам, темам и адресатам и помещая каждую группу документов в отдельный контейнер. Таблички, содержание которых касалось национальной безопасности Вавилона – все письма от Хаммурапи правителю царства Мари Зимри-Лим, например, были упакованы и отправлены с караваном ослов на юг, в столицу.
Через некоторое время, возможно после попытки мятежа, Хаммурапи очистил весь дворец от людей и сжег его дотла. После этого рабочие снесли и сровняли с землей те стены, которые оставались стоять после пожара. Трагедия Мари оказалась на пользу археологии. Дворцовый архив с его документами, рассортированными по категориям, корзина за корзиной, запекся благодаря последнему пожару навсегда, был похоронен под обломками, где и оставался до тех пор, пока 4 тысячи лет спустя начиная с 1930-х гг. его не откопала группа французских ассириологов во главе с Андре Парро. Более 23 тысяч табличек, которые они достали на свет божий, рисуют для нас поразительную картину жизни в древние времена.
Что особенно поражает, помимо подробностей политических махинаций и непостоянных союзов среди политических лидеров, военных диктаторов и мафиози, главенствовавших в Месопотамии, так это то, что, читая их письма, вы реально слышите, как они говорили. Свою переписку они не подгоняли под какой-то официальный шаблон, а "стреляли с бедра" и говорили от души. Это подлинные голоса предков, и в основном они пророчили войну:
"Этот вопрос не для обсуждения. Тем не менее я должен сказать это сейчас и дать выход своим чувствам. Ты великий царь. Когда ты попросил у меня двух коней, я приказал доставить их тебе. Но что касается тебя, ты прислал мне лишь двадцать фунтов олова.
Без сомнения, ты не мог быть великодушен со мной, когда ты послал мне это жалкое количество олова. Клянусь богом своего отца, если бы ты не прислал ничего, я, возможно, рассердился бы, [но не почувствовал себя оскорбленным].
У нас в Катне такие кони стоят десять фунтов серебра. А ты прислал мне всего лишь двадцать фунтов олова! Что сказал бы любой, услышав это? Да он не мог бы считать нас равными по могуществу".
Иными словами, "парень, прояви ко мне уважение!".
Но жаловавшийся правитель Катны совершил ошибку, связавшись с царем Экаллатума – старшим сыном Шамши-Адада, "a capo di tutti capi" ("главный над главными". – Пер.), которого долго помнили и почитали в более поздней истории Ассирии и который распустил щупальца своей власти из собственной столицы Шубат-Энлиль. Все, что касалось отношений отца с его младшим сыном, правившим в царстве Мари, читалось как диалог из "Крестного отца". В то время как старший сын постоянно получал похвалы за свою страсть к сражениям, царя Мари регулярно ругали и порочили: "Как долго мы должны руководить тобой во всех вопросах? Разве ты ребенок, а не взрослый? Разве нет у тебя бороды? Когда ты начнешь руководить своим домом? Разве ты не видишь, что твой брат возглавляет огромные армии? Так и ты тоже бери в свои руки власть во дворце, своем доме". Теперь старый мафиозо хотел, чтобы его младший сын проучил царя Катны: "Пока твой брат здесь громит врагов, ты там лежишь среди женщин. Так что теперь, когда ты пойдешь в Катну с армией, будь мужчиной! Точно так же, как твой брат делает себе великое имя, ты в своей стране делай великое имя себе".
И хотя мы можем прочесть переписку этих похожих на гангстеров персонажей, мы на самом деле знаем очень мало о них как о людях. Это все равно что слушать радиопьесу с середины. Мы слышим слова, но не знаем, говорит ли их человек высокий или низкий, толстый или худой, старый или молодой, заслуживающий доверия или лживый, склонный к преувеличению или преуменьшению. И все же, если мы продолжим слушать достаточно долго, мы сможем начать узнавать отдельных героев.
В своем обращении к Американскому Восточному обществу (1997 г.) его президент профессор Джек Сэссон заговорил об исследовании всей своей жизни – изучении корреспонденции последнего монарха Мари Зимри-Лина, который отнял город у неудачливого младшего сына Шамши-Адада. Профессор представить нам ее краткое описание: "Несмотря на все неудачи, благодаря этим письмам мы сумели проникнуть в личность Зимри-Лина. По остроумным и крылатым выражениям, которые ему приписываются, мы смогли сделать вывод, что его чувство юмора было скорее тонким, чем грубым. Мы также узнали, что ему не было чуждо тщеславие, так как он допекал своих камердинеров за покрой одежды и яростно реагировал, когда считал, что его замечания игнорируют. Он был не лишен любознательности, так как имеются записи о длительных поездках за пределы своего царства. Его очень интересовали подробности управления, и он постоянно требовал ответы на разные вопросы. Но он также страдал от внутренних ссор и сплетен чиновников, соперничавших за его внимание. Также очевидно, что Зимри-Лин являлся набожным, богобоязненным человеком; он побуждал своих служащих проводить религиозные церемонии и просил держать его в курсе самых последних посланий богов. Тем не менее он любил поныть, особенно когда у него просили что-то, с чем он не хотел расставаться. Также он, по-видимому, был не уверен в себе".
Как закончил свои дни Зимри-Лин – неизвестно. Но это событие знаменует завершение долгого, беспокойного периода существования царства – между Третьей династией Ура и новой Вавилонской империей.
Новый общественный порядок
Когда месопотамский калейдоскоп наконец остановился, проявилась новая прочная структура, очень отличавшаяся от старой. Так как ее центр находился в Вавилоне, ученые называют ее древневавилонской эпохой.
На реальность этого нового общественного порядка проливает свет одна из наиболее известных реликвий. Царь Хаммурапи, шестой правитель первой династии Вавилона и объединитель Древневавилонской империи, известен благодаря своему своду законов, написанному на колонне из черного диорита, которую обнаружили не в Месопотамии, а в Сузах – столице государства Элам (теперь это Западный Иран). Эта колонна была взята в качестве военной добычи после завоевания эламитами Вавилонии в XIII в. до н. э., спустя половину тысячелетия после смерти автора кодекса.
Увенчанная изображением царя, получающего закон из рук Шамаша – бога солнца и покровителя юстиции, эта колонна, вероятно, когда-то стояла в общественном дворе храма в Сиппаре. Другие ее копии находили по всему царству, а именно: в храме бога Мардука в Вавилоне – Эсагиле, Доме с поднятой головой – культовом центре Вавилона и всей империи. В тексте сам Хаммурапи указывает назначение этой стелы: "Пусть угнетенный человек, у которого есть судебное дело, придет и встанет перед моим изображением справедливого царя. Пусть ему прочтут надпись на этом монументе, пусть он услышит мои драгоценные слова. Надпись разъяснит ему его судебное дело. Он узнает, что является справедливым, и его сердце возрадуется, и он скажет: "Хаммурапи – правитель, который для своих подданных как отец"".
Как и более древние законы Ур-Намму, это не свод юридических норм в нашем современном понимании – охватывает не все стороны жизни и не устанавливает правовые принципы. Вместо этого он предлагает перечень парадигм, записи образцов судебных дел, которые, вероятно, слушались царем, но на самом деле, наверное, представляли давнюю юридическую традицию, больше похожую на англосаксонское общее право, ставящее на первое место прецедент и прецедентное право, с его сильным неприятием всеохватывающих схем, как в европейском Кодексе Наполеона.