В Унуге Великую богиню почитали под именем Инанна. Но здесь в наибольшей степени акцентировалось ее распутство – аспект блудницы. И это неизбежно, так как города всегда были и остаются гораздо большими потребителями, нежели производителями человечества. Жившие скученно в антисанитарных условиях люди, которые заполняли узкие улочки между высокими стенами, существовали бок о бок с домашней птицей и скотиной, от которых распространялось большинство эпидемий среди людей, и жизнь их была недолгой. У нас нет письменных доказательств из древнего Шумера, но в римском Оксиринхе в Египте – городе, вероятно равном по размерам Уруку, "треть всех младенцев умирала, не достигнув годовалого возраста; половина всех детей не доживала до пяти лет; приблизительно треть населения была моложе 15 лет; менее 10 % – старше 55… до одной трети детей оставались без отца, не достигнув половой зрелости, более половины – до 25 лет; в среднем у десятилетнего ребенка был только один шанс из двух на то, что у него живы кто-нибудь из бабушек и дедушек". В Южной Месопотамии медленно текущие или стоячие воды болот, каналов и канав, вероятно, способствовали широкому распространению переносимых москитами болезней – малярии и болотной лихорадки.
Историки не уделяли много времени обсуждению инфекций как определяющих факторов древней истории. По сообщениям археологов, шумерские города иногда оказывались покинутыми на несколько лет или десятилетий, иногда веков, прежде чем в конечном итоге в них снова появлялись жители. Помимо войн, причину этого обычно приписывают изменению местной окружающей среды: сдвигу русла реки, подъему или снижению уровня грунтовых вод, наступлению пустыни, даже общему изменению климата. Но я задаю себе вопрос: а не следует ли нам также рассматривать возможность того, что болезни и эпидемии иногда уносили большую часть жителей из-за того, что сложную организацию городской жизни, в которой каждый житель был нужной шестеренкой городского механизма, больше нельзя было поддерживать?
Так это или нет, но колоссальная смертность, безусловно, оказывала сильное репродуктивное давление как на женщин, так и на мужчин. Либидо – тяга к сексу – имело первостепенную важность в поддержании численности населения. Способности богини Инанны, контролировавшей принуждение к половым отношениям, которую в наши более благопристойные времена мы называем богиней любви, были тем, что стояло между выживанием и вымиранием. Существовало правило: делай детей или исчезни. Когда Инанна уходила из мира живых, начинались бедствия:
Бык не влезал на корову, осел не оплодотворял ослицу.
Юноша не осеменял на улице девушку;
Юноша спал в своей отдельной комнате,
А девушка – в компании своих подружек.
Инанна считалась неотразимой. Когда она прихорашивалась и "входила к пастуху в овчарню, ее гениталии были восхитительны. Она превозносила себя, гордясь своими гениталиями". Никто, даже другой бог, не мог устоять перед ее чарами. А для мифотворцев Шумера, которые записали историю отношений Инанны с Энки, это сексуальное притяжение являлось таким же важным для основания их цивилизации, как и идеология прогресса Энки.
Шумерские мифы, по крайней мере в том виде, в каком мы их находим в клинописных текстах, очень отличаются от большинства других рассказов о древности, особенно рассказов Библии. Они притягательно приземленные и практичные; их сложные сюжетные линии и использование прямой речи нам гораздо больше напоминают современные мыльные оперы, чем высокопарные высказывания древнееврейских поэтов. Рассказ об Инанне и Энки не является исключением.
Инанна решает отправиться из своего дома в Унуг. "Я направлю свои стопы к Энки, – говорит она сама себе, – в Абзу, Эриду, и я сама буду говорить с ним, упрашивать его в Абзу, Эриду". Первые несколько строк текста отсутствуют, так что мы не знаем, какова была ее изначальная цель, но вскоре становится ясно, что богиня от владыки чего-то хочет. "Я обращусь с просьбой к Владыке Энки", – говорит она. Тот, в свою очередь, "обладает исключительными знаниями, знает божественные силы на небесах и земле, в своем собственном жилище знает намерения богов… еще до того, как святая Инанна приблизилась к нему на расстояние шести миль, он все знал о том, чего она хочет". Он посылает своего слугу с точными указаниями: "Иди сюда, друг мой, слушай мои слова… Когда дева Инанна придет в Абзу и Эриду… предложи ей пирог. Подай ей прохладной свежей воды. Налей ей пива перед Львиными воротами, дай ей почувствовать себя так, будто она в доме у своей подруги, окажи ей гостеприимство. Ты должен приветствовать святую Инанну за священным столом". Слуга делает так, как ему велено, и вскоре Энки и Инанна вместе пьют пиво в Абзу, наслаждаются вкусом сладкого финикового вина. "Бронзовые чаши наполнены до краев", и они вдвоем начинают пить, соревнуясь.
Следующая часть истории отсутствует, но из последующих событий ясно, что, по мере того как Инанна все больше пьянеет, она, используя свои сексуальные чары, выманивает у Энки более ста его Ме, которые Крамер – первый переводчик этого эпоса обозначил как "божественные решения, которые являются основой модели культуры шумерской цивилизации". Когда Энки в конце концов приходит в себя после пьяного помрачения, он осматривается и видит, что Инанны нет. Энки обращается к своему советнику Изимуду:
Изимуд, мой советник, благозвучное имя небес!
Энки, мой господин, я к вашим услугам! Чего вы желаете?
Раз она сказала, что не уедет отсюда… могу я еще застать ее?
Но святая Инанна собрала все божественные силы и
ступила на Небесный Корабль. Небесный Корабль уже
покинул пристань. Когда пивные пары выветрились у него
из головы… царь Энки обратил свое внимание на Эриду.
Он смотрит вокруг и с испугом замечает, что его Ме пропали. По-видимому, их представляли себе как материальные объекты, быть может, как таблички с какими-нибудь надписями.
Где должность жреца эн, должность жреца лагар,
божественная природа, великая и милостивая царская
власть, царский трон?
Мой господин подарил их своей дочери.
Где благородный скипетр, жезл и посох, величественные
одежды, власть духовного пастыря, царский сан?
Мой господин подарил их своей дочери.
Энки перебирает весь список Ме и приходит в смятение, обнаружив, что он все их отдал. И он приказывает своему советнику в сопровождении нескольких ужасных чудищ последовать за Инанной, плывущей на Небесном Корабле, и уговорить ее вернуть ему его Ме: "Иди сейчас же! Чудища enkum должны отнять у нее Небесный Корабль!"
И вот мы пускаемся в погоню:
"Советник Изимуд сказал святой Инанне: "Госпожа моя! Твой отец послал меня к тебе… То, что сказал Энки, очень серьезно. Его важные слова нельзя понять превратно".
Святая Инанна ему ответила: "Что же сказал тебе мой отец, о чем он говорил? Почему его важные слова нельзя понять превратно?"
"Мой хозяин и господин Энки сказал мне: "Инанна может отправляться в Унуг, но для меня ты должен вернуть назад в Эриду Небесный Корабль".
Святая Инанна сказала советнику Изимуду: "Как мог мой отец отступиться от того, что он сказал мне? Как он мог изменить свое обещание, которое дал мне? Как он мог опровергнуть свои важные слова, сказанные мне? Было ли ложью то, что мой отец сказал мне; было ли это притворством? Неужели он притворно клялся своей властью и именем Абзу? Неужели он вероломно послал тебя ко мне гонцом?"
Не успели еще эти слова слететь с ее уст, как он велел чудовищам enkum схватить Небесный Корабль".
Но Инанне удается ускользнуть. Еще шесть раз посылает Энки Изимуда и чудовищ, включая "пятьдесят великанов Эриду" и "всех огромных рыб вместе", чтобы отнять у Инанны Небесный Корабль. И еще шесть раз "Инанна снова овладевает божественными силами, которые были ей подарены, и Небесным Кораблем".
Когда Небесный Корабль приближается к Уруку, "ее советник Ниншубур говорит святой Инанне:
"Госпожа моя, сегодня вы привели Небесный Корабль к Вратам Радости в Унуг. Теперь в нашем городе начнется веселье".
Святая Инанна отвечает:
"Сегодня я привела Небесный Корабль к Вратам Радости в Унуг. Он величественно проплывет вдоль улицы. Люди будут стоять полные благоговения… Царь прикажет забить быков, он принесет в жертву овец. Он будет лить пиво из чаши… Чужеземные страны будут превозносить мое величие. Мой народ будет меня восхвалять"".
Жаль, что глиняные таблички быстро крошатся по краям, особенно сверху и снизу. И вот когда мы задаем себе вопрос, как же закончится этот спор между двумя могущественными богами, текст становится отрывочным, а затем иссякает. Мы можем сказать, что Энки и богиня говорят друг другу что-то примирительное. Объявляется праздник. Ряд мест в Унуге получает памятные названия: "Там, где Корабль встал у причала, она назвала это место Белой пристанью". Но пока не найдется другая, более полная, копия текста этого мифа или, по крайней мере, текст, в котором сохранились отсутствующие пока части, мы так и не узнаем больше, чем сейчас.
Что мы должны понять из этого повествования? На первый взгляд он кажется просто рассказом о том, как Урук получил из Эриду ремесла и искусства цивилизации, навечно обязанный этим богине Инанне. Но возникает много вопросов, оставшихся без ответа. Например, почему Энки так не хотел отдавать Ме?
Следует помнить, что этот миф в том виде, в котором он у нас есть, не является священным текстом, данным нам откровением с небес. Это литературное произведение, созданное человеком. И тот, кто писал эти слова, имел в виду какую-то цель. Этот текст явно был предназначен для восхваления Великой богини, демонстрации ее исключительной хитрости и, возможно, для пения под аккомпанемент музыкальных инструментов в ее храме, что объяснило бы длинные отрывки, повторяемые слово в слово, подобно припевам песни.
Но вероятно, он также должен был подчеркнуть, что невозможно получить цивилизацию без необходимой доли распутства, чтобы объяснить или оправдать сексуальную распущенность горожан, на которую сельские жители жаловались на протяжении всей истории. Они, безусловно, делали это и в древние времена, когда города были известны своими куртизанками и проститутками, гомосексуалистами и трансвеститами, "мальчиками для вечеринок и мужчинами, которые меняют свою мужественность на женственность, чтобы заставить народ Иштар [другое, более позднее имя этой богини] почитать ее". В знаменитом сказании о Гильгамеше – одном из величайших литературных произведений Древнего мира – бесстыдная шлюха соблазняет первобытного дикаря – Энкиду, "который родился в горах: с газелями он привык есть траву, со скотом – пить воду". Она делает это для того, чтобы оторвать его от привычного существования и сделать его цивилизованным человеком, научить его прогрессивному укладу жизни. Он хорошо выучивает урок, хотя и испытывает сожаление. Древние жители Месопотамии считали (как, возможно, и мы это делаем и по сей день), что секс и жизнь в городе неразрывно связаны, что подавляющая сексуальность, консервативная мораль сельских жителей не может не разрушать те творческие, художественные и прогрессивные импульсы, которые улучшают жизнь людей.
Каждый житель Междуречья знал, что цивилизация зародилась в Эриду, но его бог Энки хранил ее основы – Ме, сокрыв их в Абзу, приберегая их для использования богами и делая их недоступными людям. Стащив их, богиня Инанна – царица секса получила для своего народа идеологию прогресса и развития и дала возможность своему городу Уруку, расположенному на рассветной стороне Большого Несущегося Потока, стать настоящим первым городом в мире.
Глава 3.
Город Гильгамеша: власть храма, 4 – 3-е тысячелетия до н. э.
Урук
Внешняя стена сияет на солнце, как ярчайшая медь;
Внутренняя стена – за пределами воображения царей.
Изучите кирпичную кладку, укрепления;
Взберитесь по огромной древней лестнице на террасу;
Исследуйте, как она построена;
С террасы вы увидите засеянные и возделанные поля,
Пруды и сады.
Одна лига – внутренний город,
Другая – сады,
Еще одна – поля за ними.
Там находится территория храма.
Три лиги и территория храма Иштар
Составляют Урук – город Гильгамеша.
Гильгамеш, легендарный правитель Урука, знаменитый пьяница, бабник и победитель чудовищ, был королем Артуром Древней Месопотамии, который отправился на поиски священного Грааля бессмертия. Он вполне мог быть исторической личностью: землекопы нашли надписи, доказывающие, что другие цари, считавшиеся до этого мифическими, вроде царя города Киша Энмебарагеси, когда-то ходили по этой земле. Согласно эпосу, когда Гильгамеш умер, горожане изменили течение Евфрата и похоронили его в русле реки, а потом вновь пустили ее воды над захоронением – такую же небылицу с тех пор рассказывали про многих других людей – от пророка Даниила до гунна Аттилы, гота Алариха и Чингисхана. В 2003 г. группа немецких археологов, проводившая магнитную разведку этого места, сообщила, что "посредине бывшего русла реки Евфрат обнаружены остатки постройки, которую можно истолковать как захоронение".
Я начинаю с Гильгамеша, потому что это, вероятно, единственное шумерское имя, о котором все знают сегодня, что является замечательным последствием повторного обнаружения его истории, записанной на глиняных табличках, найденных в 1853 г. в результате раскопок библиотеки ассирийского царя Ашшурбанипала в Ниневии. Это были поздние копии текста, составленного ученым писцом Син-Леки-Уннинни около 1200 г. до н. э., который работал с материалами, датированными еще 800 годами ранее. И все же, если Гильгамеш действительно жил и правил Уруком, его правление должно было происходить в период между XXVIII–XXVI вв. до н. э. И даже об этом времени узнали спустя века после того, как его город поднялся, расцвел, а затем пришел в упадок как культурный центр власти шумерского мира и источник того, что можно было бы назвать властью храма.
К концу 4-го тысячелетия до н. э., приблизительно в то время, когда изобрели письменность, но до того, как она получила возможность рассказать нам многое, Урук уже стоял на площади более 400 га и был больше по размерам и численности населения, чем Афины во времена Перикла или республиканский Рим три тысячелетия спустя. Исследования структуры поселений в Южной Месопотамии показывают, что численность деревенских жителей в этом регионе стремительно падала, в то время как городское население росло. Историки, изучающие окружающую среду, предполагают, что великое переселение народов из сельской местности в города вызвало изменение климата, который в то время стал суше, затрудняя ведение сельского хозяйства. Но возможно, они преувеличивают значение "палки" и недооценивают значение "морковки". В Уруке было нечто чрезвычайно привлекательное. В нашем мире есть города, которые являются мощными магнитами, притягивающими к себе новых людей из окрестностей и более отдаленных мест; здесь у каждого вновь прибывшего есть свои индивидуальные причины для перемены места жительства, но все они хотят одного – улучшить свою жизнь. Возможно, и в Урук люди приезжали потому, что там им больше всего хотелось жить.
Если судить и по более поздним документам, и по археологическим руинам, Урук был местом интенсивной деятельности, городом, в котором кипела общественная жизнь: рыбачьи лодки и шаланды, нагруженные разнообразной продукцией, сталкиваясь друг с другом, плыли по каналам, выступавшим в роли главных улиц, как в Венеции; грузчики, несущие огромные тюки на своих спинах, локтями прокладывали себе путь в узких улочках, запруженных жрецами, чиновниками, студентами, рабочими и рабами; процессии и празднования соперничали за пространство с проститутками и уличными шайками. По остаткам акведуков и ирригационных каналов, построенных из водонепроницаемых обожженных кирпичей, некоторые исследователи делают вывод, что в городе также имелись зеленые и тенистые общественные сады. Храмы, общественные здания, святыни и места для собраний теснились вокруг огороженной территории, прилегавшей к постройке под названием Эанна – "Дому Бога", в более поздние времена известному как земная резиденция богини Инанны, а также вокруг находившегося рядом второго религиозного центра, в котором почитали бога неба Ану. Это не были закрытые и тайные места, как многие храмы в других уголках Древнего мира, доступные только для жрецов и посвященных. В своей книге "Месопотамия: изобретение городов" Гвендолин Лейк отмечает, что "памятники Урука производят общее впечатление хорошо спланированных городских пространств, предназначенных для того, чтобы быть максимально доступными, и много внимания уделено тому, чтобы обеспечить уличное движение".
Временами Урук, вероятно, казался одной огромной строительной площадкой, на которой слышались громкие удары и крики плотников и строителей подмостей, изготовителей кирпичей и каменщиков, штукатуров и мастеров по мозаике, а также каменотесов, умело работавших по камню, привозимому за 80 км с запада. Большое количество камня использовалось для возведения некоторых памятников Урука, и технологические решения, придуманные архитекторами и строителями, веками оставались непревзойденными. Работы велись, вероятно, почти без перерыва, так как жители Урука, охваченные тягой к новизне, стремились оставить позади все старое, обновить и усовершенствовать – такова была характерная черта городской жизни в древнем Междуречье.
В середине 4-го тысячелетия до н. э. в центре Эанны на возвышении стояло огромное здание, по размерам превышавшее афинский Парфенон, частично или полностью построенное из привезенного известняка. Этот храм был даже еще более поразителен ввиду того факта, что его план почти в точности предвосхитил на 3 тысячи лет планировку древних христианских церквей. В нем имелись центральный и поперечный нефы, нартекс или притвор и апсида с одного конца с двумя помещениями по бокам, которые в христианском святилище станут называться "диаконник" и prosthesis. Рядом располагалась великолепная аллея, ведущая на широкую общественную террасу. Огромные, составляющие колоннаду вмурованные колонны 2 м в диаметре, построенные из высушенных на солнце кирпичей и с внутренней стороны укрепленные плотными вязанками тростника, были защищены от внешних повреждений уникальным месопотамским изобретением – конусами из обожженной глины, которым придавали форму колышков для гольфа больших размеров и раскрашивали в красный, белый и черный цвет; их вколачивали плотно друг к другу в поверхность, придавая ей вид плетеных ковриков из тростника. Рядом построили другое здание – "храм из каменных конусов", стены которого украшали разноцветные камни, вмурованные в штукатурку; отчасти его построили из известняка, а отчасти – из нового синтетического материала, изобретенного для придания постройкам типичного для Месопотамии великолепия, – литого бетона, приготовленного путем смешивания растертого в порошок обожженного кирпича и гипсовой штукатурки.