В свете этого особенно цинично выглядит статья Г.Д. Панасенко из Геологического института АН Таджикской ССР "Обвал горы Чокурак", опубликованная в "Докладах АН СССР" (том 85 № 3 от 21 июля 1952 года) через три года после катастрофы. В ней сказано: "Утром 10 июля 1949 года во время Хаитского землетрясения произошел обвал северо-западного склона горы Чокурак. Обрушившаяся масса скатилась вниз по ущелью Дарай-Хауз; передний край ее остановился примерно в 8–9 километрах к западу от подножия горы. Населенные пункты на нем отсутствуют".
О трагедии Хаита в статье нет ни слова. Возникает вопрос: а знаменитый академик Владимир Афанасьевич Обручев, подготовивший статью к публикации, ничего не знал о погибшем городе? Ясно, что знал, не мог не знать. На это указывает полуторагодичная задержка публикации материала о событии, освещение которого в нормальных условиях происходит в режиме: "Срочно", "Вне всякой очереди", "Молния".
Надо отдать должное системе централизованной власти в СССР, которой блестяще удалось скрыть от своего народа и всего мира факт массовой гибели людей и разрушения населенных пунктов 10 июля 1949 года.
Метель погубила ледовую дружину
Подробности гибели хоккейной команды ВВС полвека оставались тайной.
В наше время череда техногенных и природных катастроф, к сожалению, стала уже привычной. Но с гибелью хоккейной команды ВВС в авиакатастрофе под Свердловском 7 января 1950 года многие болельщики и до сих пор не хотят смириться. Многие предполагают существование какой-то зловещей тайны, и для этого есть основания…
В послевоенное время спорт играл особую роль и воспринимался многими как едва ли не самая светлая сторона нашей жизни, особенно хоккей с шайбой. Успехи советских хоккеистов были настолько впечатляющими, что их эффект выходил за рамки чисто спортивной сферы. Судите сами, первенство страны по хоккею с шайбой начали разыгрывать зимой 1946–1947 годов, а в 1954 году мы уже стали чемпионами мира, в 1956 году победили на Олимпийских играх, завоевали "все золото мира" (каждый хоккеист, включая запасных, получил по три золотые медали: чемпиона Олимпиады, мира и Европы). Причем к моменту нашего хоккейного взлета канадцы уже приближались к столетнему юбилею этого вида спорта в своей стране, а чехи активно занимались им более 30 лет.
И еще одно немаловажное обстоятельство. В хоккей с шайбой пришли (многие не без колебаний) талантливые спортсмены из других видов спорта – братья Бобровы, Поставнин, Уваров, Петелин, Гурышев, Сологубов, Кучевский, Захаров, Баулин, Черепанов, Жибуртович. Сформировалась плеяда великих тренеров – Чернышев, Тарасов, Виноградов.
Хоккейная команда ВВС сразу же заявила о себе как об одной из лучших в стране. Но судьба самым трагическим образом прервала ее взлет. Вот что рассказывал о случившемся легендарный тренер Анатолий Владимирович Тарасов:
"Катастрофа произошла, когда команда летела через Свердловск в Челябинск на очередную игру чемпионата страны. Собственно говоря, необходимости срочно вылетать на матч в Челябинск не было, до игры оставалось еще несколько дней. Это было своего рода наказание за случившийся накануне проигрыш команде ЦДКА 1: 3. Раздосадованный шеф команды ВВС Василий Сталин распорядился поскорее выпроводить "провинившихся" спортсменов из столицы. Мы, тренеры, прибыли в Свердловск поездом. В гостинице узнали трагическую весть: на местном аэродроме Кольцово разбилась команда ВВС. Все были потрясены… Звоню в округ, прошу соединить с командующим Георгием Константиновичем Жуковым. Он подтвердил страшное известие и сказал: "Толя, ты им уже ничем не поможешь". Я все-таки не усидел в гостинице, поехал на аэродром, прорвался на место катастрофы. В отломившейся хвостовой части самолета увидел груду изуродованных тел… Как рассказывали авиаторы, метеоусловия в районе аэродрома были крайне неблагоприятными, сильная метель с резкими порывами ветра. Пилот самолета Ли-2 майор Зотов сделал два захода на посадку, но не сумел избежать катастрофы, экипаж и пассажиры погибли.
Правда, в самолете находилась не вся команда. Не полетел на игру отстраненный за поражение ЦДКА тренер Гольдин. Прославленный форвард Всеволод Бобров в силу своего особого статуса, прекрасно понимая необоснованность преждевременного вылета, не торопился на игру, собирался прилететь позже. Уже из выруливающего на взлет самолета был высажен администратор команды Кольчугин, которому приказали найти Боброва и прибыть вместе с ним в Челябинск. На игру не взяли недавно перешедшего из челябинской команды нападающего Шувалова. Мы – тренеры сборной – делали ставку на многих игроков команды ВВС. Прежде всего на тройку Тарасов – Зикмунд – Новиков, нападающего Бочарникова, ставшего еще в 1947 году в составе "Динамо" первым чемпионом страны, нападающего Жебуртовича, вратаря Меллупса, рижанина, раньше других освоившего этот вид спорта. Многие хоккеисты ВВС имели все шансы стать чемпионами мира в 1954 году и олимпийскими чемпионами в 1956 году. Увы, трагедия перечеркнула все".
Герой России Федор Федорович Прокопенко в период, когда произошла трагедия с хоккеистами ВВС, служил в Управлении боевой подготовки Московского военного округа. Именно ему поручили расследование катастрофы.
По мнению Прокопенко, беда случилась из-за целого ряда неблагоприятных обстоятельств. Во-первых, сказались сложные метеоусловия в районе Среднего Урала, из-за чего ряд аэродромов был закрыт и все самолеты направлялись на аэродром Кольцово. Но и здесь погода была на пределе метеоминимума. Во-вторых, в полной мере проявились негативные последствия ведомственного подхода: местные диспетчеры заводили на посадку в первую очередь "свои", гражданские самолеты. Чтобы военный Ли-2 не создавал помех этим самолетам, его отправили в зону ожидания в верхние эшелоны. Ожидание длилось довольно долго, за это время стемнело, сохранялась интенсивная болтанка, на борту создалась нервозная обстановка, распространившаяся и на экипаж. Хоккеисты сбились в хвост, что для такого небольшого самолета создавало определенные проблемы в пилотировании…
И третий, особенно негативный фактор: в нескольких километрах от аэродрома Кольцово находилась плохо оборудованная полоса аэродрома Арамиль, имевшая свой радиопривод с частотами аэродрома Кольцово и с близким ему курсом захода на посадку. На него-то ошибочно и настроился штурман самолета Ли-2. Майор Зотов, опытный летчик, проходя этот привод, посадочную полосу не обнаружил. Ушел на второй круг. Вновь снизившись, включил прожектор, который в условиях интенсивного снегопада создал "экран", похожий на светящуюся стену. Это и явилось последним, роковым обстоятельством…
Погибшие хоккеисты команды ВВС и их оставшиеся в живых товарищи стали легендой нашего хоккея, их имена навечно вписаны в летопись славы российского спорта.
P.S. На территории комплекса ЦСКА, что на Ленинградском проспекте в Москве, создана аллея Спортивной славы. Ее открывает памятник Всеволоду Михайловичу Боброву. Представлены еще несколько знаменитых хоккеистов, ныне здравствующих. Но там почему-то не нашлось места ни для памятника Анатолию Владимировичу Тарасову, ни для мемориального знака в память о погибших хоккеистах ВВС.
Сколько народа погибло на похоронах Сталина?
Когда утром 5 марта у себя на даче в Кунцеве умер вождь советского народа и мирового пролетариата Иосиф Сталин, вся страна застыла в ожидании. Что теперь будет? Кто заменит гения всех времен? Встал и другой вопрос – предстояло готовить такие похороны, какие не устраивались еще ни одному политическому деятелю в мире.
На четыре дня в Советском Союзе был объявлен всенародный государственный траур. По сути, все ведомства, министерства, управления, заводы, фабрики в эти дни перестали работать. Все ждали главного дня – похорон, назначенных на 9 марта. Три дня подряд живая многокилометровая человеческая река, извиваясь по улицам Москвы, направлялась к Пушкинской улице (ныне Большая Дмитровка) и по ней к Колонному залу Дома Союзов. Там на возвышении, весь в цветах был установлен гроб с телом покойного. Среди желавших проститься с вождем было много приезжих, но первыми через специальный вход пропускали, естественно, иностранные делегации. Простые москвичи и прибывшие на прощание жители других городов Союза – все становились в огромную очередь. Из семи миллионов жителей советской столицы как минимум два миллиона человек желали воочию увидеть усопшего вождя.
На исторические похороны из Грузии приехали специальные плакальщицы. Говорили, что их было несколько тысяч – женщин, одетых во все черное. В погребальный день они должны были идти за траурной процессией и плакать навзрыд, как можно громче. Плач их должен был транслироваться по радио. По нему уже четыре дня передавали только трагические музыкальные произведения. Настроение у советских людей в эти дни было подавленным. У многих отмечались сердечные приступы, недомогание, истощение нервной системы. Рост смертности среди населения заметно увеличился, хотя его никто толком не фиксировал.
Все стремились попасть в Колонный зал Дома Союзов, чтобы хоть одним глазком посмотреть на человека, который уже при жизни стал памятником. Город как будто обезлюдел. И если на Пушкинской улице и в близлежащих переулках еще удавалось поддерживать порядок, то в более отдаленных местах из-за многотысячного скопления людей образовывались давки. И вырваться на свободу из такого удушливого столпотворения было просто невозможно: всюду стояли войска и грузовики. Оцепление не давало толпе разойтись. И только с одной стороны улицы были свободны, именно с той, откуда напирала толпа. Все хотели обязательно влиться в живую человеческую реку и попасть на Пушкинскую улицу. Никто не знал, как это сделать. Вот и тыкались люди по разным улицам и выходили на военных.
Информации никакой, одни только слухи, согласно которым на Пушкинскую улицу можно было пройти со стороны Трубной площади. Вот туда и направился основной людской поток. Но не всем удалось добраться до нее. Многие умерли далеко на подступах. Сколько было погибших? Сотни, тысячи? Скорее всего, мы об этом уже никогда не узнаем. По свидетельствам очевидцев, все раздавленные тела складывали на грузовики и вывозили за город, где закапывали в одну общую могилу. Но самое страшное заключалось в том, что среди раздавленных были такие, которые приходили в себя, просили помощи. Их можно было еще спасти. Но скорая медицинская помощь практически не работала – в те траурные дни по центральным улицам запрещалось ездить. Раненые никого не интересовали. Их участь была решена. Ничто не должно было омрачить похороны Сталина.
Вот что писал о тех днях в своем произведении "Триумф и трагедия" Дмитрий Волкогонов: "Усопший вождь остался верен себе: и мертвый он не мог допустить, чтобы жертвенник был пуст. Скопление народа было столь велико, что в нескольких местах на улицах Москвы возникали ужасные давки, унесшие немало человеческих жизней". Это очень скупо. Чрезвычайно. Почти ничего. На многих улицах разыгрывались настоящие трагедии. Давка была такой сильной, что людей просто вжимали в стены домов. Обрушивались заборы, ломались ворота, разбивались витрины магазинов. Люди забирались на железные фонарные столбы и, не удержавшись, падали оттуда, чтобы уже никогда не подняться. Некоторые поднимались над толпой и ползли по головам, как это делали во время Ходынской давки, некоторые в отчаянии, наоборот, пытались пролезть под грузовиками, но их туда не пускали, они в изнеможении валились на асфальт и не могли уже больше подняться. По ним топтались напиравшие сзади. Толпу качало волнами то в одну сторону, то в другую.
Учений биолог И.Б. Збарский, который долгие годы занимался вопросами бальзамирования тела Ленина, в своей книге воспоминаний "Под крышей Мавзолея" писал, что в день прощания со Сталиным его вместе с женой буквально засосала толпа и выдавила на Трубную площадь. Им удалось выбраться живыми. Он писал, что в этой давке гибли не только люди, но и лошади, на которых сидели милиционеры.
Конечно, мы не располагаем сегодня точными сведениями о том, сколько погибло людей в безумном столпотворении. Об этом в то время запрещалось даже говорить. И только спустя несколько лет, уже в годы разоблачения культа личности, стали появляться свидетельства участников тех событий. Но никто всерьез не занимался изучением этого вопроса.
Вот что рассказывал об этом известный поэт Евгений Евтушенко: "Я носил в себе все эти годы воспоминание о том, что я был там, внутри этой толпы, этой чудовищной давки. Эта толпа – гигантская, многоликая… У нее было в итоге одно общее лицо – лицо монстра. Это и сейчас можно видеть, – когда тысячи собравшихся вместе людей, быть может, симпатичных каждый в отдельности, становятся монстром, неуправляемым, жестоким, когда у людей перекашиваются лица… Я помню это, и это было зрелище апокалипсическое…
Ведь что тогда произошло? Комендатура города и Министерство государственной безопасности распорядились оградить Трубную площадь военными грузовиками, и со Сретенки, со спуска, хлынула человеческая Ниагара, люди были вынуждены давить друг друга, лезть через дома, квартиры, они гибли, были случаи, когда гибли дети. Это было похоже на то, когда толпа прет на футбол или бокс. Те, кто никогда не видел Сталина живым, хотели увидеть его хотя бы мертвым, но так и не увидели. Не увидел и я… Люди не плакали. Плакали, когда услышали сообщение о смерти вождя, на кухнях, на улицах. Здесь же все превратилось в борьбу за выживание, в борьбу за жизнь. Люди гибли, втиснутые в этот искусственный квадрат из грузовиков. Оцеплению кричали: "Уберите грузовики!" Я помню одного офицера, он плакал, и, плача, спасая детей, он говорил только: "Не могу, указаний нет…"
Сколько погибло в той давке людей? Об этом мы никогда не узнаем. В то время все делалось тайно, скрытно. Было ли погибших больше, чем во время Ходынской катастрофы, сказать трудно. Но скорее всего их было гораздо больше полутора тысяч…
Гибель подводной лодки "Месть"
Поздней осенью 1956 года подводные лодки, базировавшиеся в Палдиски, готовились к переходу в Балтийск и Лиепаю. Дело в том, что находящийся в устье Финского залива Палдиски очень рано замерзал, в отличие от незамерзающих более западных военно-морских портов. Поэтому, базируясь в Балтийске и Лиепае, корабли могли на протяжении всей зимы заниматься полнокровной боевой подготовкой.
Рассказывает капитан 1 ранга, писатель Владимир Шигин:
– 12 ноября командующий подводными силами Балтийского флота контр-адмирал Кучеренко сообщил телеграммой командующему Восточно-Балтийской флотилией вице-адмиралу Черокову о необходимости скорейшего перевода шести подводных лодок из состава только что сформированной 157-й отдельной бригады подводных лодок в Лиепаю на зимовку. Вечером того же дня начальник штаба 157-й бригады капитан 2-го ранга Штыков доложил по телефону командующему подводными силами, что через три дня к межбазовому переходу будут готовы три подводные лодки, а четвертая, М-200, вынуждена будет задержаться в Палдиски до прибытия на нее нового командира. М-200 по предложению ВРИО командующего подводными силами Восточно-Балтийской флотилии капитана 1-го ранга Кабо также решено было отправить зимовать в Лиепаю.
Что же представляла собой подводная лодка М-200? Это была головная лодка типа "М" XV серии, так называемая "малютка". Ее водоизмещение составляло: надводное – 283 тонны, подводное – 350 тонн. Главные размеры были следующими: длина – 49,5 метра, ширина – 4,4 метра, высота корпуса – 3,5 метра. В надводном положении мощность механизмов, то есть дизелей, составляла 1200 лошадиных сил, скорость хода 15,5 узла, а дальность плавания 3000 миль. В подводном положении: мощность двух электродвигателей – 460 лошадиных сил, скорость 7,9 узла, дальность 85 миль. В носовой части корпуса подводная лодка имела четыре 533-миллиметровых торпедных аппарата. Штатный экипаж "малютки" насчитывал 28 человек. Заложена лодка была 31 марта 1940 года на Горьковском судостроительном заводе, а уже 4 февраля 1941 года спущена на воду. Однако достроить "малютку" долго не могли. Началась война, и два года она простояла у достроечного пирса. Наконец, средства на достройку нашлись. Это были пожертвования тружеников Горьковской области и воинов-североморцев на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.
20 марта 1943 года на М-200 подняли военно-морской флаг. По просьбе вдов погибших подводников и жителей Горького лодке присвоили имя, символизирующее ее предназначение. Отныне она стала называться "Месть". Новая "малютка" вошла в состав Каспийской флотилии и перешла в Баку. Но "каспийский этап" в жизни М-200 продолжался недолго. Буквально через несколько недель она перебазировалась в Архангельск, войдя в состав Северного флота. 19 октября 1943 года "Месть" перешла в Полярный и с этого времени до самой победы активно участвовала в боевых действиях. 22 июня 1944 года, в годовщину начала войны, она атаковала немецкий конвой из пяти транспортов в охранении одиннадцати сторожевых катеров и потопила один из транспортов. 15 июля 1944 года М-200 атаковала и потопила второй немецкий транспорт водоизмещением в 7 тысяч тонн. За оставшиеся полтора года войны подводная лодка совершила два боевых похода. В июле 1945 года М-200 по железной дороге была перевезена в Ленинград и вошла в состав Балтийского флота.
В начале ноября 1956 года в 157-й отдельной бригаде подводных лодок произошел досадный случай, имевший, как оказалось впоследствии, самое трагическое продолжение. Дело было на первый взгляд самое пустяковое: командир подводной лодки М-200 капитан-лейтенант Борис Радионов заснул в ночном поезде Таллин – Палдиски. Казалось бы, что тут такого? Но нет! Спящего офицера заметил бдительный патруль, разбудил и доставил в комендатуру. Комендант уловил у капитан-лейтенанта запах алкоголя. Доложили командиру бригады, и тот немедленно дал делу ход. В то время на флоте набирала силу очередная антиалкогольная кампания, и командир "двухсотки" попался как нельзя кстати. Тем более что у комбрига отношение к Радионову было особое. Виной тому была излишняя самостоятельность и дерзкая принципиальность молодого командира. На следующий день капитан-лейтенант Радионов был уже отстранен от должности. Тогда же в штаб флотилии ушла бумага с требованием назначить на М-200 нового командира.
А Радионову, создавшему за год своего командования на М-200 прекрасный коллектив единомышленников, пришлось испить до дна чашу душевных мук. Ведь что может быть горше для командира, чем весть о гибели его корабля со всем экипажем, когда к огромному горю добавляется еще и щемящее чувство собственного бессилия что-либо изменить!
Пройдет время, и Бориса Радионова восстановят в должности, и вновь он встанет на командирский мостик. Его подводную лодку объявят лучшей на флоте, а имя самого командира не будет сходить с первых полос флотских газет. Но это – другая лодка и другой экипаж… Всей своей жизнью и службой доказал бывший командир М-200 трагическую ошибочность решения комбрига. Ведь окажись тогда, 21 ноября, на ходовом мостике лодки Радионов – все могло быть по-иному. Увы, история не признает сослагательного наклонения!
Вечером 18 октября в Палдиски прибыл только что назначенный командиром М-200 капитан 3-го ранга Шуманин. Новый командир "малютки" получил назначение на нее буквально несколько дней назад, после окончания специальных офицерских классов в Ленинграде. До классов Шуманин служил на "щуках" и "эсках".