В это время грузины повели сепаратные переговоры с Германией о протекторате, а азербайджанские мусаватисты не скрывали своих протурецких настроений. Не имея возможности повлиять на ситуацию, 26 мая Закавказский сейм сложил свои полномочия. Были провозглашены независимые Грузинская, Азербайджанская и Армянская республики, каждая из которых самостоятельно выстраивала свою внешнюю политику. 4 июня они подписали договоры "о мире и дружбе" с Турцией, условия которых были еще более кабальными, чем положения Брест-Литовского мира: Турции дополнительно отошли Ахалкалакский и Ахалцикский уезды Грузии и большая часть Армении. Вне сферы досягаемости турок оставался главный промышленный центр региона – Баку. Ближайший союзник турок – вновь образованная Азербайджанская демократическая республика, – рассматривала Баку своей столицей.
Между тем еще 2 ноября 1917 г. в Баку была провозглашена советская власть, и только здесь она смогла укрепиться. Один из крупнейших пролетарских городов бывшей Российской империи принял советскую власть быстро и безболезненно. Среди бакинского пролетариата преобладали русские и армяне. В основном русско-армянским по составу был и Бакинский совет народных комиссаров. После перевыборов 12 декабря в его состав вошли 48 большевиков, 85 эсеров (большинство – левых, блокировавшихся с большевиками), 36 дашнаков, 18 мусаватистов, 13 меньшевиков. Председателем совета был избран старый большевик Степан Шаумян. Он же 16 декабря был назначен Лениным чрезвычайным комиссаром СНК по делам Кавказа. В условиях армяно-азербайджанской напряженности особенно бросался в глаза дисбаланс в новых органах власти между представителями этих национальностей. Кроме дашнаков, много армян было среди большевиков и левых эсеров. Между тем армяне значительно уступали по численности азербайджанскому населению (на 1 января 1916 г. 75 тыс. армян и 183 тыс. мусульман проживало в Баку и 42 тыс. армян и 691 тыс. мусульман в Бакинской губернии).
Бакинский совет оказался в полном одиночестве перед целым рядом противников: национальными советами и правительствами, угрозой внешней интервенции со стороны турецких, германских и английских вооруженных сил. Он не мог оставаться в стороне от процесса всеобщей милитаризации. Зарождение красноармейских и красногвардейских отрядов в Баку происходило в условиях почти полной изоляции города от большевистского центра страны и Красной армии советской России. Революционным лидерам на местах приходилось действовать автономно. Первоначально отряд Красной гвардии Бакинского совета состоял лишь из 300–400 вооруженных рабочих, не имевших военной подготовки. Несколько бывших солдат выполняли функции командиров.
Демобилизация старой армии, начавшаяся сразу после Октябрьской революции, значительно ускорила процесс нарождения вооруженных сил Баксовета. В ноябре, после обнародования Декрета о мире, в Баку стало прибывать большое количество частей и одиночных солдат. Сюда же в первых числах января 1918 г. перебрался Военно-революционный комитет Кавказской армии – большевистский орган, альтернативный эсеро-меньшевистскому Краевому совету Кавказской армии. В распоряжении ВРК имелось до 6000 солдат, ожидавших отправки на Северный Кавказ. В Баку их в значительной мере удерживал страх повторения расправы над русскими солдатами, подобной той, которая случилась на станции Шамхор.
Мусульманский национальный комитет располагал в Баку в начале 1918 г. значительно меньшими силами. В октябре 1917 г. в город прибыл Татарский (то есть азербайджанский по составу) полк Кавказской туземной конной дивизии. Полк был расквартирован в Баку и, по свидетельству начальника Туземного конного корпуса П.А. Половцева, еще сохранял воинский вид.
Ключевыми стали мартовские события, получившие в советской литературе наименование "подавление мусаватского мятежа". Более всего процесс установления советской власти в Баку 30 марта – 1 апреля 1918 г. походил на кровавую межэтническую резню. Ожесточенный спор по поводу разоружения рабочими отрядами (русскими и армянскими по национальному составу) офицеров Татарского полка перерос в открытые кровопролитные столкновения на улицах города с применением артиллерии. На сторону большевиков в те дни стало много солдат-армян из находившихся в городе армянских национальных частей и местное отделение партии дашнакцутюн.
По оценке С.Г. Шаумяна, на стороне Бакинского совета выступило 3–4 тыс. человек из числа армянских частей. С обеих сторон в боях приняли участие более 20 тыс. человек. Бомбардировки города отрядом советских судов велись главным образом по мусульманским кварталам. В ходе боев и со стороны армян, и со стороны азербайджанцев было отмечено "много случаев зверств: не только убивали, но и надругивались над своими жертвами и те и другие". По некоторым данным, только азербайджанцев в эти дни погибло свыше 12 тыс. человек.
Большевики укрепили свою власть, но оказались в очень неловком положении: молва об их симпатиях к армянам быстро распространилась среди российских мусульман и сослужила дурную службу большевикам, боровшимся за власть в других мусульманских регионах, в частности на Северном Кавказе. Представитель Бакинского совета в Астрахани С.М. Тер-Габриэлян был шокирован деятельностью своих коллег-революционеров: "Ни от одного русского, которые сейчас массами выезжают из Баку, независимо от их социального положения, не услышишь о советской борьбе в Баку, все в один голос говорят – в Баку идет армяно-татарская резня и что эта резня создана армянами".
Действия большевиков требовали объяснений. В довольно путаной форме и лишь спустя две недели после событий их дал С.Г. Шаумян. Гражданская война на "кавказской почве", по его мнению, не исключала межнациональных столкновений. В письме в СНК РСФСР 13 апреля 1918 г. он доносил, что участие в боях армянских национальных частей "придало отчасти гражданской войне характер национальной резни, но избежать этого не было возможности. Мы сознательно шли на это" (курсив мой. – А. Б.). Далее следовал каламбур, призванный примирить классовую борьбу с национальным геноцидом: "Мусульманская беднота сильно пострадала, но она сейчас сплачивается вокруг большевиков и вокруг Совета". Столь же неуклюжую попытку развести национальную и классовую борьбу предпринял А.И. Микоян, один из руководителей военных отрядов Баксовета. В частном письме он отмечал: "Военные действия носили классовый характер, поскольку во главе с нашей стороны был Военно-революционный комитет. Однако неграмотная масса обывателей старалась придать всем этим событиям национальный характер… До воскресного дня партия дашнак-цутюн и Армянский национальный комитет объявили о своем нейтралитете. Но многие их солдаты не остались нейтральными, а активно участвовали в боях".
Через несколько дней Шаумян на заседании Бакинского совета выдержал свое выступление в стиле "цель оправдывает средства" и уже не испытывал неудобств по поводу произошедшего: "Результаты показали, что мы не ошиблись. Национальный состав нашего города пугал нас. Мы боялись, что борьба примет нежелательную окраску. Нам даже пришлось прибегнуть к помощи армянского полка. Мы даже не могли допустить себе роскошь отказаться от его услуг… Победа настолько велика, что это мало омрачает действительность". По его мнению, прояви большевики сдержанность и не пойди они в атаку, "вся немусульманская часть населения была бы вырезана". Еще позднее, 25 апреля, военный руководитель Баксовета Григорий Корганов в статье, переданной для опубликования в большевистском органе "Астраханские известия", пошел дальше, напомнив о "десятках тысяч русских беженцев, обобранных до нитки" и погибших под Елизаветполем солдатах-окопниках. Виновниками этих бед были объявлены мусульмане. Бакинские события, по мнению Корганова, явились второй частью их деструктивной программы, целью которой являлось "истребление трудового армянского крестьянства".
Несколько сгладило положение решение Баксовета об освобождении из-под стражи всех захваченных в плен мусульман.
В то же время для соблюдения баланса сил азербайджанское население города не подверглось разоружению.
Первые успехи чрезвычайно вдохновили большевиков, немедленно приступивших к экспорту революции в окрестные уезды. Здесь надо подчеркнуть, что начало 1918 г. было самым романтическим временем большевистской революции, когда любые цели казались легко достижимы, а трудности временными и преодолимыми.
Баку являлся ключевым экономическим районом для всей Советской России. Поставки нефти по Каспийскому морю в Астрахань хотя и существенно сократились, а с декабря 1917 г. по февраль 1918 г. и вовсе прерывались, но они оставались единственным источником нефти для ведения гражданской войны в России. За период советской власти в Баку, с апреля по сентябрь 1918 г., в Астрахань было отправлено 77,6 млн пудов нефтепродуктов (для сравнения: в 1916 г. этим маршрутом отправилось 337,1 млн пудов нефтепродуктов). Отгрузка нефти по другим направлениям в этот период была практически прекращена.
1 мая новый состав Бакинского Совета Народных Комиссаров отмечал, что "гражданская война продолжается и сейчас", а "передовые отряды наших товарищей из Красной армии и Красной гвардии" сражаются в Петровске, Шемахе, Ленкорани, Дербенте, Кубе, Сальянах и т. д.
Широкая революционная экспансия требовала крепких вооруженных сил. Между тем русские части, прибывшие в Баку с ВРК Кавказской армии, быстро таяли. К весне 1918 г. исчезла сама армия, солдаты разъехались: подавляющее их большинство было политически индифферентно, не желало вступать в политическое противоборство и "стремилось во что бы то ни стало быстрее разойтись по домам".
15 апреля 1918 г. было объявлено о создании Красной армии Бакинского совета (Кавказской Красной армии). В этот день Военно-революционный комитет Кавказской армии постановил свести все отряды Красной гвардии, партийные дружины и прочие вооруженные группы в регулярные батальоны
Красной армии. Одновременно проводились регулярные принудительные мобилизации в армию рабочих и солдат, была "объявлена регистрация всех офицеров на предмет их мобилизации в Красную армию". Достаточно нейтральный свидетель событий кадет Б. Байков подчеркивает, что мобилизации велись среди "христианского" населения.
Председатель ВРК Г.Н. Корганов стал комиссаром по военным и морским делам в Бакинском совете.
Началось интенсивное формирование вооруженных сил Бакинского совета – уже не на добровольной основе, как это было в период существования Красной гвардии, а на основе обязательной мобилизации, уклонение от которой каралось "самым беспощадным образом". Формально к концу мая 1918 г. бакинские советские вооруженные силы состояли из 19 стрелковых батальонов, объединенных в четыре бригады. По разным данным, они насчитывали от 13 до 18 тыс. человек (называлась даже цифра в 35 тыс. человек в составе 21 батальона) красноармейцев при двух десятках орудий. Этнически в бакинской армии резко преобладали армяне (по данным военно-морского комиссара Баксовета Г.Н. Корганова, армян имелось до 80 процентов от всего личного состава; по данным комиссара Центральной комиссии по боевому снабжению РККА Тер-Арутюнянца – свыше 90 процентов; по данным представителя Всероссийской коллегии по организации и управлению РККА И. Кузнецова – 95 процентов).
В состав армии в полном составе были включены части формировавшегося армянского корпуса вместе с их начальниками. Возглавили это войско бывшие полковники царской армии армяне Казаров, Аветисов, Амазасп (Сварнцтян). Армянские части почти полностью состояли из фронтовиков-партизан, служивших во время войны в иррегулярных армянских дружинах Кавказского фронта. В свое время они производили большое впечатление своей отличной новой экипировкой, и особенно вооружением – длинными пистолетами системы "маузер" с деревянным прикладом для упора в плечо (отсюда общее прозвище "маузеристы"). В годы войны они стали "очень ценными помощниками" казакам. "К тому же они дрались фанатично, и ни турки, ни курды армян, как и армяне их, в плен не брали. Они уничтожали друг друга в бою безжалостно". Весной 1918 г. это было уже не то войско, однако оставалась надежда, что на фронте они проявят себя хорошо.
Нельзя сказать, что большевики целенаправленно отбирали в Красную армию армян и эксплуатировали их вражду к азербайджанцам и туркам. Это был союз ради выживания. Б. Байков отмечал, что в позиции армян, поддержавших большевиков, определяющую роль сыграло откровенно нетерпимое отношение к армянской нации ведущей азербайджанской партии "Мусават". Тот же Байков отметил причину популярности большевиков среди армян: даже "правоверные кадеты" из числа армян считали, что "на Кавказе большевики делают "русское" дело". Иными словами, как это ни парадоксально, большевики воспринимались армянским (да и русским) населением как продолжатели царской политики с ее преференциями христианам. На фоне пестроты противостоявших друг другу кавказских народов, дополненной многочисленными интервентами (турками, англичанами, немцами), большевистские силы выделялись именно значительным удельным весом русских в своем составе. Имидж русской армии как защитницы христианского населения Закавказья после развала Кавказского фронта старой армии остался вакантен и достался большевикам автоматически ввиду полного отсутствия конкуренции.
Бакинские большевики сами вольно или невольно смешивали понятия "русский" и "советский". "Единственное спасение Баку, – доносил в Москву коммунар Б. Шеболдаев, – это присылка немедленно не менее 4000 красноармейцев… надежных в смысле партийном и, в крайнем случае, в смысле крепкой русской советской ориентации" (здесь и далее курсив мой. – А. Б.). В другом донесении представитель Бакинского Совнаркома пишет о большой силе "обаяния", "которое приобрели русские войска среди местного населения", и т. д. То же самое отметили и в штабе Добровольческой армии: "Русское и армянское население города без различия партий стало на защиту города, как части единой России". Начальник политической канцелярии Добровольческой армии полковник Д.Л. Чайковский обратил внимание на "старательно подчеркиваемый русско-государственный централизм" бакинских большевиков. Отождествление большевистских и русских войск – важный аспект истории Красной армии и большевизма в целом в Закавказье.
Большевики были открыты для сотрудничества. "Мы никогда не были доктринерами", – заявлял Шаумян и готов был "идти на некоторые уступки до некоторого предела", определявшегося интересами удержания власти в Баку. Поэтому они не стеснялись делать предложения любым силам, в том числе националистическим. Так, большевики тесно контактировали с представителями дашнакской партии, как в Баку, так и в Тбилиси. По словам Шаумяна, "дашнаки действуют всецело по нашим указаниям".
Предложение о сотрудничестве получили и защитники Муганской области (Ленкоранского уезда Бакинской губернии) – самого южного уезда Бакинской губернии, где компактно проживали русские переселенцы. Отряд муганцев состоял из русских пограничников под командованием полковника Ильяшевича. Это была достаточно мощная сила (до 10 тыс. человек при 20 орудиях, 50 пулеметах, нескольких бронемашинах и эскадрилье гидропланов), правда, как и другие части бывшей русской армии, в немалой степени затронутая "митингами и сумлениями". Такая вполне боеспособная единица была очень привлекательна для бакинских большевиков. Первоначально они оказали муганцам немалую помощь оружием, боеприпасами. К пограничникам приезжал один из руководителей коммуны П.А. Джапаридзе (Алеша), который своей образованностью и манерами даже на чрезвычайно скептически настроенного к большевикам муганского офицера В.А. Добрынина произвел впечатление человека "не глупого, самостоятельного и даже культурного". Джапаридзе, имевший у большевиков репутацию "товарища несколько оппортунистического характера", обращался к муганцам "господа офицеры" и не возражал против ношения ими погон. Только географическая удаленность Мугани от Баку и разразившийся вскоре кризис Коммуны помешали этому своеобразному союзу новой Советской армии и осколка старой Российской.
Преобладание в армии армян ставило на повестку дня определение их позиции к мусульманскому населению. Главнокомандующий Бакинскими вооруженными силами Г.Н. Корганов докладывал Ленину, что преобладание в армии солдат-армян "неизбежно приводит в отдельных случаях к эксцессам, жестокостям и насилиям". Однако "с национализмом боремся непрерывно и уже многого добились", продолжал он. Прежде всего "во имя торжестваинтерна-ционализма" было предписано расформировать армянские национальные части и влить армянских военнослужащих в Красную армию по отдельности. Однако на деле эта мера реализована не была и армянские части вошли в Кавказскую Красную армию целиком. Шаумян заявлял о развертывании в частях интернациональной пропаганды: "Пусть скажет кто-нибудь, что наш военный руководитель в каждый отряд не посылал специального комиссара, который должен был удержать солдат, чтобы они не обижали мусульманского населения, чтобы не было мародерств и убийств мусульманской бедноты…"
Однако за то историческое мгновение, которое просуществовала Бакинская коммуна, интернациональная воспитательная работа, как и дело насаждения твердой воинской дисциплины в целом, конечно, не могли дать глубоких результатов. Само руководство коммуны, очевидно, относилось к этой работе как к перспективной. В масштабах "текущего момента" гораздо более эффективна была ставка на вражду между армянами и мусульманами. В донесениях в Москву оно не скрывало тесных контактов с представителями дашнакской партии, главной целью ставившей спасение армян в Закавказье.