Можно сказать, что вся жизнь конструктора - все равно, удачливого или неудачливого, но удачливого в особенности - это почти непрерывная цепь конфликтных ситуаций, которые только начинают разворачиваться после того, как реализован в металле его первый проект. Конфликтов возникает много: мелких и крупных, явных и скрытых, вызванных чьим-то недомыслием и вытекающих из объективно действующих закономерностей... И каждый из этих конфликтов имеет двоякую природу. С одной стороны, в нем есть конкретное техническое содержание, есть та самая суть дела , обойти которую - значит оставить читателя в неведении, кто, почему и чего добивается. С другой же стороны, в любом конфликте подобного рода обязательно происходит столкновение человеческих эмоций, характеров, темпераментов, личных и общественных устремлений. Чтобы разобраться во всем этом, не упустив ни одной из этих двух ипостасей, надо глубоко вникнуть в обе, воспринять их и умом, и душой. Словом, автору надо быть одновременно и "инженером человеческих душ", и просто инженером (пусть не по образованию или опыту работы, но по умению и вкусу к полноценному, не поверхностному проникновению в конкретную сущность вещей).
Такое сочетание всегда дает результаты, высоко ценимые читателем. Вспомним хотя бы книги о жизни и творчестве ученых - физиков и математиков, - принадлежащие перу Д. Данина, Б. Кузнецова, А. Ливановой. К сожалению, люди техники до последнего времени почему-то привлекали к себе внимание литераторов в значительно меньшей степени.
Тем больше оснований по достоинству оценить книгу Михаила Арлазорова "Фронт идет через КБ" , содержание которой раскрывается автором тут же, в подзаголовке: "Жизнь авиационного конструктора, рассказанная его друзьями, коллегами, сотрудниками". Правда, читатель, раскрыв книгу, быстро убеждается, что каждый из друзей, коллег и сотрудников авиаконструктора Лавочкина рассказал лишь о каком-то, пусть сколь угодно интересном и значительном, но все же отдельном факте, случае, эпизоде. Жизнь же конструктора рассказана, конечно, писателем.
Михаил Арлазоров работает в художественно-биографическом жанре уже много лет. Читатели знают его книги о Н. Е. Жуковском и К. Э. Циолковском, вышедшие в серии "Жизнь замечательных людей". Кстати, последняя из упомянутых книг - о Циолковском - уже выдержала три издания: случай в серии ЖЗЛ довольно редкий.
И прошла она нельзя сказать, чтобы тихо и гладко: вокруг некоторых авторских оценок разгорелись бурные дебаты. Как, например, рассматривать несбывшиеся до сего дня прогнозы Циолковского о перспективах развития дирижаблестроения? Что это - ошибка гения или наше неумение реализовать его наследие?..
Не буду сейчас отвлекаться в сторону обсуждения вопроса по существу (хоть не скрою, что лично мне позиция автора книги - "ошибка гения" - представляется более убедительной). Я вспомнил об этой дискуссии лишь потому, что она хорошо характеризует вкус и способности М. Арлазорова - авиационного инженера по образованию - к вторжению в глубь творческих проблем, которые как раз и составляют существо деятельности его героя. Той самой деятельности, которая сделала замечательного человека замечательным в наших глазах.
* * *
Личность Семена Алексеевича Лавочкина, имя которого в годы Великой Отечественной войны носила добрая половина советских самолетов-истребителей, - одна из самых ярких и значительных в истории отечественной авиации. Жизнь и деятельность ученых и конструкторов такого калибра так тесно переплеталась со становлением и развитием нашего самолетостроения, так велик был их персональный вклад в это дело, что порой трудно отделить жизнеописание каждого из них от рассказа о пути, пройденном нашей авиацией в целом. И вместе с тем Лавочкин очень своеобразен сам по себе, неповторим как личность, даже на ярком фоне своих коллег, среди которых обнаружить маловыразительную, серую персону, видит бог, не так-то легко.
Нет нужды, да и невозможно было бы пересказать содержание книги Арлазорова. Но о некоторых принципиальных удачах автора не сказать невозможно.
Арлазоров счастливо избегает схематизма и упрощенчества, подстерегающих авторов книг художественно-биографического жанра буквально на каждом перекрестке. В качестве примера приведем хотя бы ту же проблему видения динамических живых конфликтов не только в начале пути, но во всей жизни конструктора, о чем говорилось в начале этого очерка.
Вот конструктор наедине с чертежной доской. Против него: объективные трудности создания чего-то качественно нового, собственные слабости ("не ладится"), консерватизм начальства ("не хотят понять, какая это будет конфетка!"), конкуренты (другие конструкторы, выдающие проекты с лучшими данными, действительно ожидаемыми или... обещанными, - на то они и конкуренты), наконец, просто консервативные по природе или ленивые мыслью бюрократы (без них, как известно, нигде не обойтись)... Словом, идет тот самый этап, который, как было сказано, не раз находил отражение в литературе.
Но вот проект утвержден. И наш герой, став из конструктора Главным конструктором, оказавшись во главе стремительно разрастающегося коллектива, сразу должен заниматься разрешением множества совершенно новых для него административных, хозяйственных, педагогических, психологических - бог знает, каких еще! - проблем, то есть, по существу, полностью перестраивать всю свою деятельность. Другой масштаб - другая работа. Нельзя командовать дивизией так же, как взводом. Потому трудно разделить нотку этакого сожаления-осуждения, звучащую в некоторых литературных произведениях, где конструктор, добившись осуществления своего проекта, а значит - расширения конструкторского бюро, "отрывается" от чертежной доски (это звучит почти так же криминально, как "отрывается от коллектива").
Следующий этап: машина спроектирована, изготовлена - идут испытания. Сюрприз следует за сюрпризом, один неприятнее другого: то обнаруживается недостаток управляемости, то ломается ("не держит") деталь, вроде бы по расчету достаточно прочная, то летчик жалуется на плохой обзор при заходе на посадку...
Наконец самолет испытан. Основные недостатки, всплывшие на свет божий в испытательных полетах, исправлены - это называется доводкой, - и, как венец всего, правительственное постановление: "Принять к серийному производству..."
Машина в серии! Конструктор может вздохнуть свободно? Как бы не так! Его берут за горло требования - увы, справедливые - со стороны технологов, вопросы экономики, недоработки десятков и сотен смежников, даже перебои материально-технического снабжения...
И вот машина пошла в бой! А бой - это не просто полет, даже испытательный. Тут недостатки самолета оплачиваются по другому счету. На конструкторское бюро наваливаются новые претензии, на сей раз со стороны фронтовых летчиков, статистика потерь (какой человек найдет в себе силы видеть в ней только статистику?!), данные эксплуатационного опыта...
К тому же не сидит сложа руки и противник. Он улучшает свои самолеты. Надо выиграть соревнование с ним сегодня и, что еще труднее, непрерывно создавать задел идей, чтобы выигрывать это соревнование и через год, и через два - пока не будет выиграна вся война.
Проблемы, проблемы, проблемы... А все оттого, что пришел успех: машина в серии.
Оказывается, успех может быть не менее драматичным, чем неудача. Для человека, который, подобно Лавочкину, незауряден не только как конструктор, руководитель, организатор, но и как личность - эмоциональная, гуманная, остро воспринимающая радости и боли других людей, - такой драматизм особенно чувствителен.
Иногда эмоции героя книги представляются на первый взгляд неожиданными. Ничего не поделаешь: жизнь сложнее схемы. "По литературе" конструктор обязан непрерывно мечтать о создании новой, совершенно новой машины - вроде того, как актеру положено мечтать о новой роли, иначе он как бы не настоящий актер, а ремесленник. И вдруг выясняется, что - в полное нарушение этой красивой концепции - наши военные конструкторы, а в их числе и Лавочкин, видели во время войны в создании совершенно новой машины вынужденное и даже, более того, огорчительное следствие того, что частными улучшениями серийной, освоенной в производстве и эксплуатации машины больше не проживешь, не дотянешь до уровня, диктуемого жестокой конкуренцией войны, хотя - видит бог - это было бы прекрасно! Оказывается, "новое ради нового" - из беллетристики... Но обнаружить такое, скользя по поверхности, невозможно.
Подобных открытий в книге "Фронт идет через КБ" немало. А от них идут и открытия в более тонкой области эмоций, воззрений, жизненных позиций героя. Читатель не ставится перед необходимостью верить автору на слово. Он видит перед собой многоплановый, написанный без намека на схематизацию портрет Семена Алексеевича Лавочкина - и проникается не только глубоким уважением к заслугам этого замечательного человека, но и очень личной симпатией к нему. Наверное, это те самые чувства, которые продолжают жить в душах всех пятидесяти четырех "друзей, коллег и сотрудников" Лавочкина, поделившихся с автором книги своими воспоминаниями. И в душе Алексея Ивановича Шахурина - народного комиссара, руководившего авиационной промышленностью нашей страны в течение всей войны, - им написано предисловие к книге. И конечно же в душе автора книги - М. С. Арлазорова.
В книге рассказана не просто биография Лавочкина, написанная по надежно апробированной канве: родился - учился - женился - открыл закон (следует название закона) или изобрел машину (следует название машины) - дружил и общался с... (следует перечисление именитых современников) - умер... Арлазорову удалось гораздо большее - рассказать творческую биографию конструктора. Биографию, многие страницы которой, наверное, приложимы и к лучшим из его коллег.
Раскрытие процесса творчества! Наверное, это одна из самых трудных задач, которые может поставить перед собой писатель. И едва ли не самая серьезная или, во всяком случае, самая реальная опасность, подстерегающая его на этом пути, - поверхностность, неумение (или нежелание) копнуть чуть поглубже первого же обнаружившегося "конфликта". Археологи знают: наиболее интересное в их раскопках редко обнаруживается в первом, самом верхнем слое снятого грунта. Ограничиться этим слоем, перестать копать дальше - означало бы обокрасть и себя, и свою науку. К сожалению, при описании процесса технического творчества такое порой случается.
Арлазоров этой опасности избежал. Он копает глубоко.
* * *
"Фронт идет через КБ" написана динамично, интересно, хорошим языком. Может быть, лучше было бы автору проявить чуть большую экономию в использовании превосходных степеней. Илья Эренбург заметил как-то, что слова "я тебя люблю" звучат сильнее, чем "я тебя очень люблю". Так и встречающиеся в книге влюбленные в авиацию инженеры или замечательные испытатели от снятия котурн, наверное, только выиграли бы. И название главы - кстати, самой по себе очень интересной и хорошо написанной - "Враг сбрасывает маску" кажется заимствованным в каком-нибудь детективе... Но, разумеется, не эти частности определяют общее впечатление от книги Арлазорова.
И последнее. Я уже говорил в этой книжке про неоднократно возникавшие споры о допустимой степени отхода от фактической основы в произведениях художественно-документального жанра.
Одни участники этих споров утверждают не только допустимость, но даже прямую необходимость свободного домысла, авторской фантазии, вольной модификации фактов в соответствии с замыслом произведения. Иначе, говорят они, исчезнет элемент художественности и останутся сухие факты, нанизанные на скучную нить хронологии.
Другая точка зрения сводится к тому, что история не простит литераторам, назвавшим свои произведения документальными, неуважительного обращения с фактами. Если же речь в этих произведениях идет о конкретных - живущих или живших - людях, то не простит этого и элементарная этика. Автор волен выбирать факты, группировать, комментировать их так, как диктует ему вкус и замысел художника, но с самими фактами обязан обращаться безукоризненно строго. Или - не называть свою работу документальной! Не вводить в заблуждение читателя, который, особенно в последние годы, склонен придавать большое значение подлинности того, о чем читает.
В спорах на эту тему как-то незаметно возникло и постепенно укрепилось никем, правда, прямо не сформулированное, но живучее мнение, будто документальность и художественность - два определяющих элемента жанра - чуть ли не исключают друг друга и, следовательно, усиление в каждом конкретном произведении одного из них возможно не иначе, как за счет ослабления другого. Иными словами: хотите, чтобы было интересно и художественно, - не держитесь за факты!..
Чем можно опровергнуть это мнение?
Только одним: книгами, в которых подлинная художественность и строгая документальность присутствовали бы одновременно.
"Фронт идет через КБ" - как раз такая книга.
В Арктике и над Арктикой
В этой небольшой книжке читатель найдет все, что обещает ее название: и Арктику - страну суровой, экзотической природы, и рассказы о подвигах покорителей этой страны - подвигах подлинных, а не специально сконструированных в подтверждение тезиса о том, что, мол, для них всегда есть место в жизни. В те годы, когда М. Каминский начал работать в полярной авиации, освоение Советского Севера только начиналось. Еще совсем свежа в нашей памяти была эпопея спасения экипажа раздавленного льдами Чукотского моря парохода "Челюскин". Она показала, что, как ни сильна природа Севера, человек способен в конце концов оказаться сильнее ее. После этого речь могла идти уже не о коротких экспедиционных вторжениях в еще недавно недоступные районы, а о надежном, прочном их освоении. Пора было научиться не навещать Арктику, а жить в ней. Жить летом и зимой.
Излишне говорить, какую огромную роль в этом деле сыграла авиация. Над морями, горами и пустынями Крайнего Севера залетали уже не отдельные самолеты, а целые авиационные отряды. Конечно, сейчас, в наши дни, когда самолеты даже на полюс летают чуть ли не по расписанию, никого этим не удивишь. Но все, что имеет и умеет полярная авиация сегодня, добыто трудным опытом ее пионеров. Опыт человеческий формируется на ошибках. Теоретически это признают едва ли не все так называемые "бывалые люди". Но далеко не каждый из них особенно охотно рассказывает о тех ошибках, на которых формировался его собственный опыт. М. Каминский делает это решительно и даже как-то жестко - без оговорок и ссылок на разного рода смягчающие обстоятельства. Взять хотя бы его рассказ о чудом удавшейся вынужденной посадке в тумане между Усть-Белой и Анадырем. "Дурацкое счастье!" - говорит он про нее. Что это, скромность автора? Да, конечно, и скромность тоже. Но прежде всего - остроразвитая самокритичность, умение учиться. Учиться и профессиональному мастерству, и взаимоотношениям с людьми. Оказывается, в Арктике одно с другим связано очевиднее, чем в иных, более цивилизованных широтах.
Вот автор, получив в воздухе неожиданную просьбу с борта застрявшего во льдах судна, садится на хрупкой, фанерной летающей лодке в разводье среди плавающих льдин, берет к себе на борт капитана судна, взлетает, показывает капитану с воздуха ледовую обстановку, вновь садится, высаживает своего пассажира на судно, и, наконец, улетает. Итого два предельно рискованных взлета и две такие же опасные посадки. М. Каминский выполнил их блестяще, но... по собственному решению, не обменявшись ни словом ни с кем из экипажа. И люди обиделись: они почувствовали себя не соучастниками подвига, каковыми были в действительности, а почти зрителями.
"Командир не счел нужным даже посоветоваться! Сам решил, сам убрал газ, сам пошел на посадку", - прокомментировал назавтра случившееся второй пилот Сургучев. А старый друг автора механик Митя Островенко добавил: "Не пытаясь убедить, силой своей власти затащили нас в эту ловушку. А силой человека трудно вести даже к молочным рекам и кисельным берегам..." Сейчас, много лет спустя, М. Каминский анализирует прежде всего не профессиональную сторону этого эпизода (которой имеет все основания гордиться), а чисто этическую - и вновь переживает обиду, которую, не подумав, нанес товарищам.
Свою деятельность в роли командира чукотского авиаотряда совсем молодой еще в то время М. Каминский начал с дел сугубо земных: подготовки базы - жилого дома, склада, мастерской - к предстоящей зимовке. В принятом плане работ видное место занимала... чистка уборной, которая, доставшись зимовщикам по наследству от их предшественников, "служила немым укором...". Так вот на эту-то, мягко говоря, далеко не летную работу командир нарядил возглавляемую им самим бригаду из летчиков. "Меня в те дни интересовал не столько конечный практический результат этой акции, сколько тот предполагаемый сдвиг, который должен был произойти в психологии зимовщиков. Особенно в психологии летчиков", - замечает М. Каминский. Оказывается, умение работать с людьми и воспитание в них высоких моральных качеств укрепляются порой на плацдармах внешне не очень-то романтических.
Впрочем, само понятие романтики М. Каминский тоже трактует по-деловому: "Настоящий романтик должен что-то знать и уметь". И дает тому отличный пример, рассказывая во всех подробностях, как готовить самолет, оборудование и себя самого к возможной вынужденной посадке (вплоть до того, куда засунуть консервы). "Хочешь приходить на базу, будь всегда готов к вынужденной..." - вряд ли следует понимать это изречение в одном лишь буквальном смысле.
В последнее время это слово - романтика - стало попадаться нам на глаза с частотой, скажем прямо, утомительной. В очерках на страницах молодежной (и не очень молодежной) прессы, на вывесках кафе - словом, где угодно!
Каминский вспоминает, как его, впервые появившегося в Арктике молодого пилота, опытный полярник Янсон встретил поначалу с некоторой осторожностью, причины которой впоследствии объяснил сам: "...я думал, что вы из породы романтиков". Как видно, особого почтения к этому слову Янсон не испытывал уже тогда.
Совсем недавно почти текстуально то же самое сказал другой полярник - известный исследователь Арктики и Антарктики, Герой Социалистического Труда Алексей Федорович Трешников: "Если человек просится в Арктику или Антарктику, заявляя, что он романтик, я ему не верю. Романтиков хватает в лучшем случае на дорогу "туда".
А дважды Герой Советского Союза Арсений Васильевич Ворожейкин пишет о присущем каждому настоящему летчику чувстве тяги в небо так: "Оно всегда рождает приподнятость духа, праздничное и радостное настроение. Часто это называют романтикой. Сомнительно. Романтика - явление преходящее. Профессия же летчика - прежде всего постоянный будничный труд, работа..."