Шутите - а как же быть теперь ему, Денису? Только что он обустроился как-то в этом фантастическом мире, а теперь надо все заново? Все эти Фармацевты, Костаки, Ферруччи, Ласкари, у всех есть здесь семьи, какие-то дети, разорившиеся папаши, краденые невесты, черт побери, он же, Денис, одинок, одинок!
Накануне, вчера, когда они столкнулись с этими парадно одетыми челядинцами, которые волокли куда-то девушку, Денис потребовал, чтобы они остановились. То ли властный его тон, то ли блеск офицерской цепи, но они остановились. Упала пелена, и Денис увидел их практикантку, студентку четвертого курса.
Но в то же мгновенье он понял, что это не она. Похожа поразительно, но все-таки не она! Потом, настоящая Светка Русина не могла его тут же не признать, а эта только щурилась от света, но смотрела на него равнодушно, как и на прочих своих мучителей.
А рядом изнемогал от отчаяния чудной старик с острыми усами и мюнхгаузенской бородкой. Ему челядинцы разбили в кровь лицо. Тут и шустрый Костаки внезапно сломался и, позабыв про стремление непременно идти к какой-то таинственной особе, стал указывать на девушку и кричать о справедливости и свободе. Невозможно было что-нибудь понять.
- Мы торопимся, господин, - предупредил Дениса главный челядинец. - Нас ждут.
И они многозначительно лязгнули рукоятками своих мечей.
- Как тебя зовут? - наклонился к девушке Денис, просто не зная, как ему поступить.
- Фоти… - еле слышно ответила она, отворачиваясь от слепящего солнца.
- Как? - не разобрал сразу Денис.
- Фотиния, Фотиния, - в страшном волнении подсказал темпераментный Костаки. - Помнишь, о господин, на пиратском корабле?.. То была она! Помоги же, помоги чем-нибудь, ты же можешь все!
А Денис все глядел в прелестное лицо девушки, не мог оторваться, и теперь он чувствовал, что это все-таки она…
Челядинцы вновь предупредительно лязгнули железом своих клинков.
И тут на сцену выдвинулась новая активнейшая личность. Как говорится, откуда ни возьмись появился Денисов коллега Фармацевт в мухоморовом хитончике и шляпочке шестигранником, которая в Византии зовется тимпан.
- Мой господин, - сказал он категорически Денису. - Советую не связываться с этими вооруженными людьми. Это очень могущественные люди, я хорошо их знаю. Ничего не поделаешь, пусть идут, куда шли, ведут, куда вели.
Челядинцы уже не слушали никого, набросили на свою пленницу белый плат и зашагали своим путем.
Фармацевт напустился на Дениса:
- Я тебе говорил, чтобы ты никуда не выходил, ждал меня? Что это за люди? - он обвел рукою Костаки и странного старика. - Куда ты их ведешь или куда они тебя тащат?
Костаки он просто прогнал, заявив: господину сейчас не до тебя, приходи в другой раз. Старикан с усами отстал сам.
Фармацевт вытащил из-за пазухи целый пук пергаментных клочков и расписок, которые оказались, говоря современным языком, ордерами на довольствие вновь произведенного придворного и офицера. "Вот на кувикулу, то есть на жилье, - перелистывал их Фармацевт не без некоторой доли хвастовства - вот мы, мол, какие! - Вот предписание послать тебе слугу, вот на экипаж, то есть пару лошадей, тележку, возничего…" Бюрократическая машина работает в Священном Дворце!
Денис помнил из вузовской их хрестоматии высказывание латинского историка Виллегардуэна, который подробно описал империю Второго Рима и ее столицу. "Император римский один властелин всех этих богатств! - восклицает простодушный франк. - Один владыка бесчисленных своих дворцов и помещений…" Да нет, это могло только казаться человеку с Запада, потрясенному увиденным могуществом. К тому же византийцы втирали ему очки, как могли.
Священный Дворец, вернее, конгломерат роскошных дворцов, был, скорее, похож на колхоз или на какую-то утопическую коммуну. Владыка, император, василевс, царь - при всем множестве своих титулов - играл, скорее, роль символическую, организующую, но не распорядительную ничуть. Все множество обитателей дворца, каждый сообразно своему рангу и сословию, друг другу услужало, друг другу ревностно подчинялось. Во множестве ведомственных столовых они ели, во множестве ведомственных бань они омывались - и все это за государственный счет - наполняли собой великое множество помещений, и весь этот отлаженный механизм крутился от зари и до зари.
Так оказался Денис в кувикуле, которая помещалась в корпусе обслуги дворца Вуколеон и была похожей на нашу современную однокомнатную квартиру. Фармацевт завершил свои заботы тем, что привел слугу с едой для Дениса, выслушал его рассказ о том, кто была встреченная ими девушка под конвоем челядинцев, похмыкал, поковырял в зубах и обещал чем-нибудь помочь. Затем он ввел в кувикулу старика, назвавшегося Ласкарем. Оскорбленный, помятый, униженный, он всюду таскался за Фармацевтом и Денисом, а когда они вошли в отведенную им кувикулу, Ласкарь опустился без сил на мозаичный пол в коридоре.
Фармацевт ушел вечером, вновь призывая никуда без него не выходить, носа не высовывать. Ласкарь, весьма приободрившийся разговорами с Денисом, ушел под утро. Денис остался один, на жестком каком-то, вокзального типа кожаном диване расставлять по порядку события бурного прошедшего дня. Светка Русина - или Фоти? - вытеснила из его раскаленной головы все волнения другие, но, по правде сказать, не хотелось бы ему, чтобы это была она. Достаточно с того проклятого колдуна одной жертвы - его, Дениса.
Но что же предпринять? Бежать, скрываться, бороться как-то? Никто не гарантирует, что в один прекрасный день за ним не явятся такие вот непреклонные челядинцы и не поволокут его невесть куда. Но бежать для него сейчас это все равно что прыжок в ночь с неизвестной высоты…
Славный Фармацевт в шапочке тимпанчиком появился только к концу дня.
- Поднимайся, господин! Поскорее, о избранник судьбы! Великие не любят, когда их заставляют ждать!
4
Они вошли с задней стороны Большого Цирка, где за сумрачными громадами Ипподрома, между какими-то еще более древними стенами, был вход для жокеев-возничих. Везде стояла охрана - секироносцы с топориками, немногословные, как и те, которые вчера увели загадочную Фоти.
- Это люди кесариссы, - пояснил Фармацевт. Здесь он был в числе хозяев, даже обменивался салютом по-римски - ладонью вверх. При таковых его возможностях и золотой цепи Дениса никто их не остановил, ни о чем не спросил.
- Сюда, - наконец констатировал он. Наклонившись под притолоку, они вошли в низкую и темную галерею с толстыми столбами посередине. Видно было, что это помещение под рядами амфитеатра, которые образовывали как бы ступенчатый потолок.
Фармацевт раскланялся на все стороны и исчез, а Денис огляделся. Он находился, очевидно, в манеже прасинов - цирковой партии синих. Колонны были декорированы синими полотнищами, служители конюшен - иппархи - в синих длинных скарамангиях вводили по очереди лошадей, предназначенных к сегодняшним ристаниям. Спины их были покрыты синими попонами с золотым шитьем, к ним подходили старейшины прасинов, смотрели зубы, проверяли дыхание, щупали копыта. Какие-то знатоки вели шумный спор.
А в глубине манежа стояла толпа каких-то очень богатых и знатных людей. Все они были в одинаковых синих шелковых скарамангиях - кафтанах, щедро расшитых золотом, и все, как на иконе, почтительно оборотились к одному человеку, стоящему посреди них.
Денис сначала принял этого человека небольшого роста за жокея, наездника, известно, что наездники пользуются особой любовью тех, кто делает ставки на его лошадь и надеется выиграть.
Но это был не наездник, это была женщина. Со знанием дела она осматривала у лошади зубы, даже лазила пальцами в рот, исследовать-десны. На ней была жокейская кожаная куртка с подкатанными рукавами и кавалерийские брюки, так обтягивавшие ее, что Денис машинально отметил - спортивные ножки! И понял, что это и есть кесарисса Мария, Маруха, дочь императора Мануила, по крайней мере, их так показывают в фильмах из монархической жизни.
Кесарисса все время смотрела на вход, видимо, кого-то ждала. Увидев Дениса, она прервала разговор с раззолоченной свитой и размашистым кавалерийским шагом направилась навстречу ему. Сердце Дениса сжималось - все-таки это царевна!
- Остановись, - протянула она руку. - Та, к которой ты приглашен, - это я.
Совершенно не решив, что и как говорить с ней, Денис, как в каком-нибудь "Багдадском воре" или "Старике Хоттабыче", положил ладонь на сердце и как можно почтительнее склонил голову. Знал, что по византийским обрядам требуется пасть ниц.
- Не тревожься, светлый юноша, - успокоила его кесарисса. - Мы знаем, откуда ты к нам попал и как тебе с нами непривычно, нелегко. Все придет само собой.
Следом за кесариссой подошел одетый в белый скарамангий с орлами молодой мужчина с лицом арийским, у которого зубы не давали закрыться широкому рту. "Райнер", - подумал Денис. И отметил точность придворного прозвища - Крокодил.
- Вот и кесарь пришел на встречу с тобою, - сказала Маруха. - Мы озабочены твоей судьбой.
Денис вновь не счел ничего лучшего, как поклониться, подобно герою восточных сказок.
- Как тебя зовут? - спросила кесарисса, похлопывая хлыстиком по голенищам сапог с двуглавыми орлами - единственной детали царского облачения, которая была сегодня на ней. Денис молчал, разглядывая ее некрасивое лицо, словно выточенное каким-то неумелым резчиком. И нос бесформенный, и рот без губ, и глазки свиные - надо же быть такому соединению некрасивостей!
- Говори! - приказал Райнер, как зубами лязгнул.
- Это что, допрос? - хрипло произнес Денис, чувствуя, как холодный пот разливается по спине, и отчетливо понимая, что иначе поступить не может.
Кесарисса умиротворяюще положила ладонь на шелковый рукав мужа.
- Не надо, не отвечай, если ты почему-либо не в себе. Мы все равно все о тебе знаем, ведь мы же цари. Мы знаем, что ты привезен с Кавказа и прямо в Львиный ров…
Дениса подхватывал задор риска.
- А вот и не с Кавказа, ваше высочество. Я из города, который еще не основан. И путь оттуда неблизкий - восемьсот лет!
И добавил, чтобы смягчить остроту положения:
- Готов служить вашим высочествам (тен ипсилотис), не жалея моих сил…
Райнер сказал, растягивая слова, с грубым германским акцентом:
- Это все результаты вашего, госпожа, любимца Сикидита и его чернокнижных забав. Говорили же ему мудрые люди, не якшайся с дьяволами, рано или поздно что-нибудь дьявольское получишь!
"Негодяй! - подумал Денис. - У своего папаши, захудалого маркиза, ты в лаптях дома ходил, а здесь на руководство всемирной империей претендуешь!" И не страшно уже было совсем, наоборот, так и хотелось уколоть, задеть побольнее.
- Госпожа! - продолжал Райнер, искоса поглядывая на Дениса, видимо испытывая по отношению к нему ту же враждебность. - Столько дел! Мы еще не знаем о реакции столичного охлоса на смещение протосеваста… А почему вы полагаете, что народ ликует? А тут вы теряете время на беседы с каким-то мурином. Отдадим его палачу, тот разберется, после доложит… А то и - фють!
Кесарь ладонью ребром сделал знак, будто сносит голову Денису.
"Ах, какой негодяй! - ненависть Дениса возрастала. И это было для него совершенно новым чувством, потому что там, в тусклой советской действительности, он не знал, что такое ненависть. - Ну, заяц, погоди! По сравнению с тобой у меня есть, по крайней мере, одно явное преимущество: я точно знаю, когда ты умрешь, достаточно как следует вспомнить итоги семинара…"
- Будь милостив к пришельцу из другого мира, - сказала мужу примирительно кесарисса. - За время пути он, вероятно, столько пережил!
Денис поразился - он в свое время читал, что порфирородным детям давали блестящее для своего времени образование. Был и писатель-философ - Константин VII Порфирородный. Но как этой дочери своего времени удалось понять, что он перенесся из одной плоскости мироздания в другую плоскость? Интересно, сумели ли это понять там, наверху (он так и подумал - наверху!), его современники?
А Маруха сочувствовала:
- У тебя на том свете и родители остались, верно? Большое ли у вас там имение? Женат ты или нет?
Райнер молчал, презрительно отвернув крокодилью голову. А Денис что-то бормотал, потому что от удивления забыл все греческие логограммы.
Тут кесарисса усмехнулась, и улыбка ее уже была нехорошей, недоброжелательной.
- Мне мой врач Фармацевт докладывал, что ты просишь о той девке… Что ж, если ты с ней встречался в потусторонних мирах! Ох уж этот волшебник Сикидит, вечно он перестарается… Но нам, как ты понимаешь, безразлично, с кем ты там встречался.
Она приосанилась, приняла высокомерную позу и искоса смотрела на Дениса, какое производит на него впечатление.
"Не без кокетства девушка!" - отметил про себя Денис. Ему уже ничуть не было страшно, наоборот - он понял, что они смертельно боятся его, Дениса, ждут, а вдруг он что-нибудь такое выкинет?
У входа в манеж замерцал свет факелов, толпа раззолоченных придворных из свиты кесариссы оживилась. Сверху слышался дробный топот множества ног, осыпалась пыль, толпа там усаживалась в скамьи амфитеатра. Кесарисса послала дисциплинированного мужа узнать, в чем там дело. А сама, выпростав коленку, обтянутую великолепной штаниной, сняла с нее пушинку и весело блеснула глазенками Нуф-Нуфа:
- В конце концов, мы твои должники. Ты не обязан прилетать в иные миры, чтобы исцелять царей. Порфирородной, конечно, по силам подарить благодетелю любую девушку в государстве, но, пойми, самодержец обнадежен, что для него приготовляется девушка, что дело только за разводом его с царицей, чего не дозволяет патриарх, может быть, только этим и живет его угасающий организм…
Она обернулась, разглядывая медленно приближающийся к ней строй раззолоченной свиты во главе с Райнером, и закончила с угрозой в голосе, будто хлыстиком прихлопнула:
- Но смотри, потусторонний сморчок, не воображай, что мы тебя боимся… Если что, у Марухи рука длинная!
И ввиду уже приблизившихся придворных любезно добавила:
- Мы отдали распоряжения, тебя обеспечат всем. В ближайшие дни решится вопрос о выделении тебе имения в одной из провинций.
Кесарисса навстречу вновь подошедшим подняла руку, словно Афина Паллада, разрешая этим не соблюдать этикета, не падать ниц.
Райнер выдвинул старика в ярко-красном облачении и горлатной шапке. Надо ли здесь добавлять, что у всех присутствующих мужчин имелись бороды? Когда представляешь себе картину византийского общества, заранее имей в виду, что все они бородаты. "Дед Мороз", - отметил про себя Денис, тем более что старик имел в руке посох с хрустальным шаром, в котором виднелась лошадиная голова.
Это был гиппоиппарх, верховный распорядитель конских ристаний, то есть парада лошадей и скачек. Он всепокорнейше доложил, что случайно узнал о неофициальном прибытии высочайшей четы - кесаря и кесариссы в цирк, не был, увы, оповещен заранее… Толпа же в амфитеатре узнала это каким-то образом и теперь бушует, требует появления любимой царевны в императорской ложе.
- Мы не облачены… - сказал Райнер, вопросительно глядя на жену.
Маруха была страшно недовольна. В конце концов ее личное дело ездить, куда она хочет. А превращать заурядные скачки в государственное мероприятие с ведением протокола ей нет никакого резона. Но видать, кому-то это надобно, вот они и мутят народ.
Гиппоиппарх в высокой шапке продолжал излагать программу выступлений. Между заездами будут показаны человек-паук, дрессированные крокодилы (все невольно покосились на кесаря), выйдет на канат блистательнейшая плясунья, питомица самой Фамари, матери циркачей. Но главное, главное, что превращает мероприятие из заурядных в празднество, - это Антиппа, сам великий Антиппа, гонщик из партии синих!
Делать нечего. Гиппоиппарх торжествующе стукнул посохом, чины цирка пришли в движение, стали перестраиваться, готовясь к парадной церемонии - шествию кесаря и кесариссы в Кафисму - дворец ипподрома, в которой у каждого члена императорской фамилии были свои апартаменты и свой запасной гардероб.
Уходя, зоркая кесарисса усмотрела в рядах свиты своего врача Фармацевта, она поманила его пальцем и, толкнув к Денису, повелела никуда не уходить, держаться все время рядом, быть может, они еще пригодятся.
А ипподромная суета усиливалась. Полоскались разноцветные стяги цирковых партий. Шли зрители - неспешные попы и их осанистые попадьи, пригородные крестьяне приехали целыми семействами, распрягли лошадей в ближайших харчевнях - фускариях, несли с собой и закуску в узелочках, и лакомства. Не стесняясь присутствия плебса, двигались высокомерные аристократы, даже бритоголовые рабы, если у них были деньги на билет, деловитым шагом входили профессионалы - гонщики, конюхи, мойщики лошадей. Ипподром ведь это целая вселенная!
Бег колесниц еще не начался, а цирковая чаша гудит от нетерпения. "Си-ни-е!" - хором кричит одна часть трибун. "Зеленые!" - скандирует другая. И все бьют в ладоши. Торговцы свистульками во всю мочь рекламируют свой разноголосый товар, какие-то оркестрики настраивают свои нехитрые инструменты. Толпа темпераментна и нетерпелива, какой может быть только причерноморская толпа. "Зев-гма! Зев-гма!" - это уже пригород столицы приободряет свою команду: "Зевгма, не подкачай!"
Тут появился Фармацевт, так же внезапно, как и исчез. Пристроился с Денисом в конец шествия за Марухой, говорил ему, зябко засунув рукав в рукав:
- А ты не скорби о той твоей девушке… Я поговорил тут кое с кем и узнал: некая Фотиния от имени кесариссы содержится в монастыре Пантепоптон, это неподалеку отсюда. По-видимому, кому-нибудь в подарок приберегается, а то и самой обители, все Комнины очень богобоязненны… Так вот мне посулили выдать на эту Фотинию дарственный хрисовул!
Денис, уже понимающий, что получить на какую-то рабыню императорский хрисовул невозможно, да и не нужно, выразительно усмехнулся. Фармацевт не обиделся и сам засмеялся:
- Ну, считай, это я соврал. Но что Фотиния содержится в монастыре - это точно, и ты скоро в этом убедишься.
Кесарисса излагала дело несколько иным образом, и Денис хотел сказать и об этом. Но шествие пришло в движение и стало быстро продвигаться к лестнице.
И вдруг над Большим Цирком раздался резкий крик медных фанфар.
5
- Император? - встрепенулся Фармацевт. Шествие остановилось, словно споткнулось. Все подняли бороды к предвечернему небу, будто искали там разгадку непредвиденного зова фанфар.
- Что-то произойдет - предположил Фармацевт. - Воздух насыщен бурей.
Гигантский амфитеатр настороженно смолк при звуке фанфар и вдруг взорвался бурей восторга. Несмотря на постоянный голод, казни и конфискации, даже на военные поражения, народ по-своему любил Мануила и очень жалел, когда он болел. Восторг, возникавший стихийно в разных концах ипподрома, слился в единый энтузиазм, и вот уже гремит старинный гимн, нечто среднее между "Аллилуйя" и "Триумфатор романорум", а слова можно передать как "Широка страна моя родная…".
Да тут еще синие догадались выпустить вокруг арены прославленного Антиппу на квадриге белых лошадей с огромным императорским знаменем в руке.
- Высокочтимый наш отец, боголюбивый самодержец! - обратилась к Мануилу кесарисса, как только ее шествие достигло верхнего этажа Кафисмы. - Вы же обещали нам спокойно лечиться в вашем приморском имении, зачем вы сюда?
Мануил ответил в характерном для него насмешливом тоне: