Они поступали не только от иностранцев. Российские промышленные и финансовые тузы, рвущиеся к власти, тоже вносили весомую лепту. Вскоре "Союз освобождения" из-за рубежа переместился в Россию, начал всюду создавать свои ответвления. Теневым эмиссаром, через которого осуществлялось руководство процессами, шли денежные потоки, был Пинхус Моисеевич Рутенберг (впоследствии он станет председателем "Национального комитета" еврейских поселений в Палестине - первого фактического правительства еще не провозглашенного Израиля) [124]. На Кавказе, в Прибалтике, Польше, Финляндии подогревалась межнациональная рознь. Усиливалась волна забастовок, митингов. Причем социалистам подыгрывали и либералы-промышленники, помогая создавать поводы для недовольства. Из вовлеченных в революционные организации люмпенов и шпаны создавались отряды боевиков.
Но все же на первом этапе успехи были мизерными. Либералы захлебывались речами, тонули в спорах из-за программ. Вспышки стачек оставались ограниченными и изолированными. А главной задачей было добиться массовости выступлений, настоящего революционного взрыва. Требовалась очень крупная провокация. Она была подготовлена в Петербурге под руководством Рутенберга. Его агент поп Гапон предложил свои услуги полиции для создания патриотических рабочих организаций, якобы в противовес революционным. В январе 1905 г. по ничтожному поводу - из-за увольнения 4 рабочих, удалось устроить забастовку на Путиловском заводе. Тут же сработала раскинутая сеть революционных ячеек, путиловцев в знак солидарности поддержали другие предприятия. И через Гапона в массы была внедрена идея идти 9 января к царю, изложить ему свои нужды, искать правды и справедливости. Распространялись слухи, будто государь сам хочет встретиться со своим народом, разобраться, как его обманывают чиновники и дворяне. Рабочие вдохновились, принялись вырабатывать петицию со своими просьбами.
Царя в этот момент вообще не было в Петербурге. А правительство в последний момент узнало, что петиция подменена другой, экстремистской - с требованиями изменения государственного строя. Узнали, что к мероприятию активно готовятся террористы. И что в шествиях должно принять участие более 300 тыс. человек - которые двинутся с разных концов города и сойдутся на Дворцовой площади. Такая масса народа на ограниченном пространстве вместиться никак не могла, в проходах на площадь толпы передавили бы друг дружку. Память о трагической давке при коронационных торжествах на Ходынке была еще свежа, и власти забили тревогу. Манифестация была запрещена, центр города оцепили войсками, получившими приказ никого не пропускать, но оружие применять лишь при крайней необходимости. Однако агитация сделала свое дело. Утром 9 января к центру двинулись огромные толпы с иконами, хоругвями. В ряды мирных горожан влились боевые дружины эсеров, социал-демократов, анархистов. Заранее нагнетали настроения - нас, мол, не хотят пускать к царю. Призывали прорываться силой.
Кадры из советских фильмов, как манифестанты и солдаты стояли напротив друг друга на Дворцовой площади, а потом начался расстрел - не более чем ложь. К площади шествия не допустили. Заслоны войск перекрыли движение в четырех местах - на Обводном канале, Васильевском острове, Выборгской стороне и Шлиссельбургском тракте. И везде происходило примерно одно и то же. Люди останавливались, но провокаторы подзуживали прорываться. Толпы напирали, несмотря на выстрелы в воздух. В солдат летели камни. Прячась за спины рабочих, боевики стреляли из револьверов. И солдаты, видя, что вот-вот будут раздавлены и растерзаны лезущей на них возбужденной массой, били уже по людям. Начиналась паника, толпы в ужасе бежали прочь, сминая и топча друг друга. Не столько людей пало от пуль, сколько погибло и перекалечилось в давке.
Всего же в ходе "кровавого воскресенья" было убито и умерло от ран и травм 130 человек, 299 получили ранения. Это число пострадавших включало и солдат, полицейских [124]. Однако западная пресса и революционная агитация взвыли о "тысячах расстрелянных". "Кровавый" царь истребил мирных манифестантов, которые доверчиво шли к нему с нижайшими просьбами! И забурлило по всей стране… Николай II готов был разобраться в недоразумениях. Была создана комиссия под руководством сенатора Шидловского, рабочим различных предприятий предлагалось самим избрать представителей в эту комиссию. Она должна была расследовать обстоятельства трагедии, а также выявить причины недовольства рабочих, выработать меры по их устранению. Но и этим революционеры воспользовались. На легальных выборах проталкивали свои кандидатуры, и комиссия стала фактически костяком будущего Петроградского Совета.
А Гапон, сыграв свою незавидную роль, бежал в Швейцарию. И пользовался бешеной популярностью. Лондонская "Таймс" платила ему огромные гонорары за каждую строчку воспоминаний. Кстати, оказалось, что российские социалистические партии еще ничего толком не сделали для нарастания революции. Делал "кто-то" другой - за них. Поэтому и эсеры, и социал-демократы принялись тянуть Гапона к себе, желали представить его "своим" человеком. Тогда получилось бы, что и массовое рабочее движение в Питере - их заслуга [86]. Гапона обхаживали и Ленин, и другие лидеры. Он зазнался, попытался играть самостоятельную роль. Но через некоторое время на него был состряпан компромат и подброшен эсеровским боевикам, которые и прикончили его. Он слишком много знал.
5. Революционеры "плаща и кинжала"
Помните фильм "Бриллиантовая рука"? Впрочем, кто ж его не помнит. "А это вам!" - "Какая прелесть!.." - "Вот здесь надо нажать!" - и из коробки выскакивает на пружине черт с длинным языком. В 1905 г. примерно таким же образом выскочил вдруг на историческую арену еще один важный персонаж, о котором перед этим мало кто знал. Лев Давидович Троцкий.
Начало его революционного пути было ничем не примечательным - можно даже сказать, типичным для многих тогдашних молодых людей. Лейба Бронштейн родился в 1879 г. в семье очень богатого херсонского зерноторговца и землевладельца. В хозяйстве отца трудились сотни батраков, мать была из семьи крупных предпринимателей Животовских. С 7 лет мальчик обучался в хедере при синагоге. А когда подрос, его устроили в Одесское реальное училище. В этот период он жил в семье двоюродного дяди Шпенцера, издателя и газетчика, и тети - директрисы гимназии для еврейских девочек. Седьмой класс училища заканчивал в Николаеве. Потом поступил в Одесский университет на математический факультет. Но еще в старших классах училища Лейба увлекся политикой, университет забросил, ударившись в деятельность "Южнорусского рабочего союза" (в котором рабочих почти не было - большинство "рабочих" были того же поля ягодой, что юный Бронштейн). Писал прокламации, участвовал в сходках. В 1898 г. был арестован.
Очень навредил себе собственными амбициями - пытался пускать туман, выставляя себя более важной птицей, чем был на самом деле, менял показания. Поэтому следствие затянулось, и Бронштейн провел в тюрьмах довольно долго - из Николаева был переведен в Херсон, еще полтора года просидел в Одесской тюрьме. Приговор получил -4 года ссылки. Первой любовью Лейбы стала Александра Соколовская, соратница по нелегальному кружку, на 7 лет старше его. Она была также арестована, Бронштейн переписывался с ней из камеры, а в Москве, в Бутырской пересыльной тюрьме, они вступили в брак по иудейскому обряду в присутствии раввина. В Сибирь поехали мужем и женой.
Жили в городишке Усть-Кут, потом в Верхоленске. У них родились две дочери. Бронштейн подрабатывал приказчиком у местного купца. Начал пробовать себя и в литературе. Первой его книгой стал трактат по истории масонства, написанный в тюрьме. Еще с детства Лейба страдал какой-то болезнью наподобие эпилептических приступов, которые проявлялись во время сильного волнения. И тема масонства настолько возбуждала его, что доводила до таких припадков, писал он Соколовской, что во время работы над книгой он испытывает "непонятное физическое состояние". В ссылке Бронштейн подрабатывал журналистикой, ряд его статей опубликовала иркутская газета "Восточное обозрение". И какие-то из его работ "заметили". Причем "заметили" на очень высоком уровне… В 1902 г. для него, еще никому не известного журналиста-любителя, был организован побег.
Кстати, много лет спустя, уже потерпев политический крах, Лев Давидович напишет книгу воспоминаний "Моя жизнь. Опыт автобиографии". Хотелось бы предостеречь тех, кто изучал ее и захочет использовать автобиографические данные. Источник это крайне ненадежный. Лжет автор сверх меры. О многих важных моментах вообще умалчивает, "забывает" о них. В других местах придумывает несуществующие красочные детали и события, что делает его книгу близкой к художественной. Но она и создавалась с единственной целью приукрасить себя, дополнительно прославить и подогреть к себе интерес, когда реальная популярность стала тускнеть. В частности о побеге он сочинил остросюжетную историю. Дескать, жена сделала из соломы чучело, положила на сеновале и показывала полицейским - это муж спит. Они и верили два дня, удалось выиграть время.
Это, конечно, чушь, рассчитанная на читателей, не знающих реалий дореволюционной России (в первую очередь, зарубежных). Неужто сибирские стражники были такими лопухами, чтобы два дня принимать чучело за живого человека? Просто они контролировали ссыльных далеко не каждый день. Мало ли куда отлучился человек? На рыбалку, на охоту, за дровами в тайгу? А уж тем более слабо присматривали за семейными. И именно это обстоятельство, а не детективные хитрости, ввели в заблуждение полицию. У нее-то была нормальная русская логика - куда человек денется от семьи? Родные здесь, значит, и он должен быть где-то здесь. Но у Бронштейна была другая логика. Через кого ему было передано предложение бежать, остается неизвестным. Но Лев Давидович ухватился за него с радостью. Жену и маленьких детей он без колебаний согласился бросить в Сибири. Вероятно, эпизод с чучелом понадобился в мемуарах именно для того, чтобы сгладить этот не слишком красивый факт, - показать, будто Соколовская сама деятельно помогала мужу скрыться. А расстались они навсегда, первая семья никогда больше Бронштейна не интересовала. Соколовскую через пару лет "подберет" Федор Сыромолотов, который на Урале у Свердлова руководил дружиной боевиков. Или она Федора "подберет". Хотя это не суть важно. Дочерей будут воспитывать родители Бронштейна…
А побег Льва Давидовича был организован очень четко. И явно целенаправленно. Пока его хватились, он успел доехать до Иркутска. Получил (у кого - тоже остается тайной) деньги, приличный костюм, документы, билет. Сел в поезд - и поминай как звали. В прямом смысле "поминай как звали", потому что поехал под чужой фамилией. В мемуарах указывал, будто в чистый бланк вписал ради шутки фамилию тюремного надзирателя, Троцкий. Однако и это ложь. Вписывание собственной рукой могло дорого обойтись при первой же проверке документов - опытный глаз сразу заметил бы разницу между "профессиональным" почерком полицейского писаря и дилетанта. Но, как уже говорилось, действовала централизованная система снабжения паспортами. И Льву Давидовичу достался паспорт отставного полковника Николая Троцкого, умершего в г. Екатеринославе.
Путь для очередного "живого мертвеца" организаторы наметили заранее. Он доехал до Самары, где размещалась российская штаб-квартира "Искры". Получил от здешнего резидента Кржижановского деньги, дальнейший маршрут и явки. Отправился на Украину. В районе Каменец-Подольска его уже ждали, подготовили переход границы. Передали по цепочке на территорию Австро-Венгрии, где его ожидала и приютила некая еврейская семья. Обеспечила всем необходимым, посадила на поезд. Молодой беглец прикатил в Вену. И явился прямехонько на квартиру… уже упоминавшегося Виктора Адлера. Теневого "кадровика" международных социалистов. Почему-то видный австрийский политик и парламентарий ничуть не удивился визиту незнакомца в воскресный день. Радушно принял, накормил, побеседовал. И, судя по всему, остался доволен. Счел Троцкого фигурой, заслуживающей внимания и пригодной к использованию. Снабдил его валютой, документами.
От Адлера Троцкий, уже со всеми удобствами, отправляется в Лондон, к Ленину. Ранним утром врывается в квартиру, которую снимали Владимир Ильич и Крупская, подняв их с постели - задорный, радостный, захлестнул их своей кипучей энергией. И они становятся друзьями. С Лениным Лев Давидович сперва сошелся "душа в душу". В политических спорах защищал взгляды товарища круче и горячее, чем сам Ульянов, Троцкого даже называли "ленинской дубинкой". И Владимир Ильич настаивал, чтобы его кооптировали в редакцию "Искры". Но воспротивился Плеханов. К этому времени редколлегия делилась на две группировки: Ленин - Мартов - Потресов и Плеханов - Аксельрод - Засулич. И Георгий Валентинович счел, что кооптация Троцкого даст во всех вопросах перевес Ленину.
Тем не менее Лев Давидович активно сотрудничал в газете. Его посылали выступать перед социал-демократами в разные города. И в Париже Троцкий познакомился с Натальей Седовой. Она была дочерью русского купца и полячки, начиталась "прогрессивной" литературы и в Харьковском институте благородных девиц поносила Православие, агитировала подруг не ходить на богослужения. Была исключена. Но ее папаша, человек состоятельный, отправил дочку продолжать образование в Сорбонне. Она стала второй женой Троцкого - без оформления развода с первой. Правда, и без регистрации брака. Просто сошлись и стали жить вместе.
В июле 1903 г. собрался II съезд РСДРП, на котором предполагалось объединить разные группировки социал-демократии в одну партию. Отметим, что и это событие "совпало" с подготовкой русско-японской войны. Однако реального объединения не получилось. Ленинские формулировки в проекте устава - о партийной дисциплине, "демократическом централизме" вызвали недовольство части делегатов. Возмущались, что это приведет к командным методам, к "диктатуре". Возникли разногласия и по программе, по вопросу взаимоотношений с Бундом [69, 81]. Переругались. И созданная партия тут же раскололась на фракции. Те, кто согласился с Лениным, стали "большевиками", а воспротивившиеся во главе с Мартовым - "меньшевиками". Сами эти наименования были пущены в ход большевиками и впоследствии оказались очень выигрышными для них. Но только впоследствии. А на съезде "большинство", принявшее формулировки Ленина, было чисто условным. Из 44 делегатов 20 в обстановке раздрая вообще отказались от голосования. Плеханов сперва примкнул к большевикам. Но Мартов в знак протеста против решений съезда вышел из редакции "Искры", и Плеханов изменил позицию, перешел на его сторону - Мартова он считал более ценным сотрудником, чем Ленина.
Троцкий же на съезде примкнул вдруг к меньшевикам. Он постепенно освоился в социал-демократической среде, росло самомнение. Поэтому он "принципиально" выступил против жесткой партийной дисциплины, не желая очутиться в положении чьего-то подчиненного. Как Лев Давидович, так и Ленин в полемике применяли одинаковые приемы, с "переходом на личности". И они рассорились, из друзей превратились во врагов. Но и альянс Троцкого с меньшевиками оказался недолгим. Вскоре они разошлись, поспорив о роли либеральной буржуазии. Конечно, такое разногласие было пустяком. Истинная причина была иной, растущие амбиции Льва Давидовича. Он уже не считал для себя возможным следовать в фарватере того или иного течения, тянулся к самостоятельному лидерству.
Для эмигранта такая неуживчивость могла привести к крупным неприятностям. Ведь само существование за границей обеспечивалось через организацию - через нее он получал деньги, работу (или видимость работы, но оплачиваемую). Одиночке пришлось бы туго. Но таинственные покровители, "заметившие" Троцкого и вытащившие из Сибири, опять не оставили его в беде. Он получает приглашение Парвуса. Едет с женой в Мюнхен и встречает самый радушный прием. Они поселяются в особняке Парвуса, живут на всем готовом. Судя по всему, Лев Давидович приглянулся хозяину. Все факты свидетельствуют о том, что именно тогда, в 1904 г., Парвус занялся "специальной" подготовкой гостя, и через него Троцкий вступил в орден иллюминатов. Потому что как раз в это время в работы Льва Давидовича широко хлынули идеи иллюминатов, выраженные, например, в его теории "перманентной революции" - от национального уровня к интернациональному, от интернационального к мировому.
А в 1905 г., сразу после "кровавого воскресенья" Парвус и Троцкий засобирались в Россию. Но первым делом они мчатся… куда бы вы думали? В Вену. К Адлеру. Получают у него фальшивые документы, деньги. У него же на квартире переодеваются, меняют внешность… Тут уж, знаете ли, невольно возникают ассоциации с банальной шпионской явкой. И дальнейшие события подтверждают этот вывод.
Австрийские спецслужбы в данный период старались разыграть "украинскую карту". Западная часть Украины, Галиция, принадлежала Австро-Венгрии. Чтобы прочнее привязать ее к империи Габсбургов, насаждался католицизм, униатство, местная интеллигенция "онемечивалась". А в украинских областях, принадлежавших России, австрийцы поддерживали националистов, чтобы вбить клин между украинцами и русскими. Для этого в Лемберге (Львове) содержали группу "ученых" сепаратистов (они называли себя "мазепинцами"), издавалась и переправлялась за рубеж соответствующая литература. Дело шло туго. В Галиции были сильны пророссийские настроения, многие крестьяне, несмотря на гонения, упорно держались Православия. А украинцам в составе Российской империи сепаратистские идеи были совершенно чужды. Они в ту пору даже и называли себя не украинцами, а "русскими" или "малороссами". Тем не менее австрийцы "подкармливали" группы националистической интеллигенции, держали под контролем "национальные" течения либералов и социалистов. И по каналам этих организаций Парвус, Троцкий и Седова были переброшены на Украину. По одиночке, с соблюдением конспирации.
Правда, ступив на родную землю, Троцкий повел себя, скажем так, не героем. В Киеве ему почудилось, что за ним следят, что он "под колпаком". Он запаниковал и глухо зарылся "на дно" - залег под чужим именем в частную клинику. Но его взял под опеку Л. Б. Красин (кличка - "Винтер"). Видный большевик, инженер, он занимал высокое положение в германской фирме "Сименс-Шуккерт". А все руководство немецких предприятий за рубежом было связано с германской разведкой, Эта методика централизованно и строго проводилась Берлином [118]. И без связей со спецслужбами продвижение в иерархии германских фирм было невозможно. В ходе революции 1905 г. Красин выполнял важнейшую функцию. Он руководил поставками из-за рубежа оружия для боевых дружин. То есть имел доступ к "святая святых" - источникам финансирования, курировал закупки, транспортировку, "окна" на границе (в чем, уж наверное, тоже помогли связи с германской разведкой).