Москва. Лялин переулок. Квартира писателя Ситникова. 11 часов дня
Лялин переулок – тихое место. Здесь почти нет машин, высокие дома теснятся по обеим сторонам узкой улочки. В одном из этих домов, в двухкомнатной квартире с огромными пятиметровыми потолками, жил Николай Ситников, член Союза писателей, автор нескольких романов об американских шпионах. В 1948-м он даже чуть-чуть не дотянул до Сталинской премии. Однако премию ему почему-то не дали, хотя Союз писателей был "за" и обстановка располагала. Но Сталин высказался против, и вождя привычно послушали. Ситников уверял, что нисколько не обижен, ему никто не верил, и всего два человека в Москве знали: за несколько дней до того к нему пришел Берия и предупредил – премии он не получит.
– Ты не должен быть слишком на виду, – сказал он тогда. – И ты должен быть обиженным Сталиным. Говори, мол, вождю виднее, но пусть твой голос дрожит от обиды, и от тебя пахнет коньяком.
– Тогда уж водкой, – поправил Николай.
– Тебе видней, – согласился Берия. – Мне нельзя ни того ни другого.
С тех пор Ситников несколько опустился, начал основательно пить и вместо политических романов стал писать низкопробные детективы. В Союзе писателей его жалели как неудачника и всерьез не воспринимали. Что и требовалось получить в результате.
Ни один из друзей дома не рискнул бы заявиться к Николаю раньше четырех-пяти часов вечера – всем было известно, что он работает по ночам и, пока не выспится и не опохмелится, малоуправляем. Поэтому сейчас, в полдень, неожиданных визитеров не предвиделось. Это устраивало человека, который сидел у стола в гостиной, пил стакан за стаканом крепчайший чай, напряженно думал о чем-то, изучая узоры на скатерти, и время от времени перекидывался с хозяином дома короткими фразами. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят: поджарый, русоволосый, хорошо вылепленное волевое лицо чуть-чуть смазывают небольшие усики. Такому в самый раз играть в кино советских разведчиков, над чем его товарищи постоянно подшучивали: мол, внешнее сходство с киногероем – лучшая маскировка.
Однако сейчас и хозяину, и гостю явно было не до шуток. У обоих мрачные, серые лица и покрасневшие глаза – следы волнения и бессонной ночи.
Наконец в дверь позвонили. Николай кинулся открывать.
Вошел майор МВД, средних лет, сутулый и бледный. Человек, сидевший у стола, поднял голову.
– Ну? – быстро спросил он. – Видел Рената?
– Видел. Ничего узнать не удалось, – сказал майор. – Ходят слухи, что убили, но толком никто не знает. Его посадили в правительственный ЗИС и вывезли из Кремля. Дальше следы теряются.
– С шофером говорили?
– Это личный шофер Булганина. Он пока на службе, освободится только поздним вечером, если освободится вообще. Везли генералы Москаленко и Батицкий и два полковника, но эти, само собой, ничего не скажут.
– В самом деле? – усмехнулся уголком рта человек у стола.
– Вы даете санкцию на особые методы, товарищ генерал?
– Даю на любые, хоть кишки из живых вынимайте! Мы должны знать, что с ним. Так и передай Ренату.
– Мы что-то можем? – с надеждой спросил Ситников.
– Трудно сказать, – поморщился тот, кого назвали генералом. – Скорее всего, ничего. Некем взять. Мы же контрразведка, а не ликвидаторы. Сколько раз я говорил, нам нужна своя спецгруппа, – а Лаврентий всегда отвечал: "Пользуйтесь людьми Судоплатова, он в курсе". Вот и воспользовались… Кроме того, он категорически запретил бы нам любые действия. Слишком много риска.
– Вы его послушаете? – тихо спросил майор.
– Не уверен… Совсем не уверен… – ответил генерал и снова замолчал, внимательно разглядывая узоры на скатерти.
27 июня 1953 года. Кабинет Хрущева. 11 часов 45 минут
Теперь, к полудню 27 июня, первый, организационный этап был пройден. Пришла пора начинать второй, политический – объяснять партии и стране, что, собственно, произошло. Версия, которую они придумали впопыхах – о бериевском заговоре, – конечно, хороша, но недостаточна. Если все строить только на ней, то малейшая утечка информации из МВД или прокуратуры о том, что никакого "заговора Берии" не существует, опрокидывает все. На страну в данной ситуации можно плюнуть и растереть – быдло побухтит и успокоится, – однако партию проигнорировать не удастся. То, что придется собирать пленум, ясно было с самого начала. Но ведь трудно сказать, кого в ЦК больше – сторонников Берии и Маленкова или хрущевцев, – и при неудачном повороте можно очень легко и просто лишиться власти, а затем и свободы, и жизни.
Об этом и шел разговор между Хрущевым и тихим, незаметным человеком типично канцелярской внешности, в очках и с оттопыренными ушами. Однако внешность обманчива. Секретарь ЦК КПСС товарищ Поспелов обладал хорошим интеллектом и, не в пример своему собеседнику, предпочитал сначала думать, а потом действовать. В отличие от многих других, он не задавал вопросов, в ответ на которые неизбежно услышал бы ложь. Причин переворота он не знал, более того, знать их не хотел и даже о них не задумывался. У него имелись в этом деле свои интересы. Создавшееся положение его устраивало, хотя Берия и не был врагом Петра Николаевича, отнюдь, их пути попросту не пересекались. Обижен он был Сталиным, который в 1949 году убрал его из редакторов "Правды" и перевел на пост директора института Маркса – Ленина: как говорили еще со времен Каменева, которого тоже в свое время "задвинули" на этот же пост – отправил в почетную ссылку. В марте 1953 года Поспелова сделали секретарем ЦК, против чего Берия не протестовал по причине полного равнодушия к партийным делам. А вот Хрущеву Поспелов был нужен, а значит, следовало ему помочь, не задаваясь лишними вопросами.
– И что вы намерены теперь предпринимать? – выслушав рассказ Хрущева, спросил Петр Николаевич.
– А как ты думаешь, тебя я для чего позвал? – бросил в ответ раздраженный и усталый первый секретарь. – Чтобы ты придумал, как все объяснить правительству и не сгореть.
– Правительству, Никита Сергеевич, ничего объяснять не надо. Антипартийные сталинские планы еще не успели претвориться в жизнь и глубоко укорениться. И если вы направите движение страны по прежней колее, вернувшись к ленинским нормам управления государством, – ленинским, Никита Сергеевич, не сталинским! – это будет воспринято как нечто абсолютно закономерное. Собирайте Пленум ЦК. А на пленуме заявите, что Берия был врагом партии, хотел партию уничтожить, лишить ее силы и влияния на государственную жизнь, а вы восстановите ленинские нормы, вернув управление государством в партийные руки. Тогда все секретари – ваши.
– Там будут не только секретари, но и министры.
– А их советую вызвать к себе, каждого в отдельности, и поговорить по душам. Не мне вас учить, как это делать. Пообещайте, что в случае разумного поведения никому из них ничего не грозит. С Берией работать было нелегко, наверняка многие имеют к нему претензии, вот на этой струне и сыграйте. Не надо выискивать в его действиях вредительства, пусть просто расскажут, как он их прижимал, унижал, ни во что не ставил. Найдите двух-трех самых обиженных, дайте им слово, и они заведут весь зал. А еще мне недавно сорока на хвосте принесла, будто Берия хотел прижать тяжелую и оборонную промышленность, урезав им финансирование, чем они, естественно, очень недовольны. Вот и пообещайте: партия даст им столько средств, сколько они запросят. Тогда большинство министров тоже будут вашими.
– Ого! Ты представляешь себе их аппетиты? Они сожрут всю страну.
– Чем-то надо жертвовать, Никита Сергеевич. Если вы собрались жертвовать собой – запретить не могу… Вы не о том беспокоитесь. На самом деле я вижу только одну серьезную опасность. Участники пленума могут потребовать предъявить им Берия.
– Ну, это ты загнул! Никогда такого не бывало. Всегда решения об уже арестованных заговорщиках принимали по представлению Политбюро.
– А вы уверены, что Политбюро, как в прежние времена, имеет по этому вопросу единую позицию?
– Никто не возражал, – пожал плечами Хрущев.
– Да – на заседаниях, когда им в спину дышали ваши генералы. А уверены ли вы, Никита Сергеевич, что члены Политбюро довольны вашими действиями? И никто из них не обратится к пленуму с требованием выслушать Берия? И пленум поддержит вас, а не их? Допустим, вы как-нибудь сумеете обуздать Ворошилова и Маленкова. А как вы собираетесь справляться с Молотовым?
Хрущев поднялся, прошелся по кабинету, прижав кулак ко лбу.
– Ох ты, черт! И ведь правда… Так что делать, Петр Николаевич?
– Если Берия жив и члены Политбюро об этом знают, то вы, действительно, попали в трудное положение. Если бы он был мертв, тогда другое дело. В ситуации, когда его смерть – свершившийся факт, у всех у нас общие интересы: сделать все возможное, чтобы не было дестабилизации обстановки в стране. Тогда и Политбюро, и ЦК пойдут за вами, как за наиболее сильной фигурой из оставшихся в строю. Особенно если вы сделаете акцент не на заговорщической роли Берия, а на его антипартийной деятельности – в этой области у нас у всех общие интересы. Главное – это достичь единства внутри Политбюро. И, надеюсь, не надо вам объяснять, что после пленума власть партии должна быть восстановлена в необходимом объеме.
– А я сам разве не коммунист? Все вернем, как и раньше!
– Вот это как раз было бы ошибкой. Я ведь не сказал "в полном", я сказал "в необходимом объеме". И не более того, Никита Сергеевич. Партии не нужно повторение тридцатых годов. Мы должны не подменять хозяйственных руководителей, а направлять их по верному, ленинскому пути. Нам вовсе нет необходимости заниматься оперативным управлением, как это было раньше, вполне достаточно его контролировать. Мы подготовили хорошие кадры в промышленности и сельском хозяйстве, которые успешно справятся со своим делом и без детального руководства партийных секретарей. Не надо совать нос в каждый цех и на каждое поле, это не пойдет на пользу делу…
Хрущев задумался и вдруг прищелкнул языком и рассмеялся:
– Ну и голова у тебя, Петруша! Их ведь чем Берия брал! Он сперва пытался так наладить, что какое дело он ни делает, по такому секретарь обкома – диспетчер. А когда не получалось, то никаких оргвыводов не требовал, плюнет, рукой махнет и своими силами обойдется. И нашим партийным обломовым это понравилось – честь та же, а работы меньше. Из них половина по одной этой причине за него встать может. А мы им такой подарочек: права как при Ленине, а обязанности как при Берии. Наши будут! Молодец, Петр Николаевич! А что мы можем предъявить Берии еще?
– Антипартийная работа, зазнайство, некоммунистические методы руководства. Вам этого мало? По моральному облику пройдитесь, поищите бытовое разложение.
Хрущев прищелкнул пальцами:
– Для большинства достаточно. Но въедливое меньшинство это не убедит. Если с заговором особо не вылезать, надо придумать такую штуку, которая убила бы Лаврентия на месте. Хотя бы про запас, на случай, если произойдет что-то непредвиденное. Чтобы после того никто и подумать о его защите не мог…
Собеседник первого секретаря глубоко задумался. Прошла минута, другая… Наконец он поднял голову:
– Если дело обстоит так, то можете сыграть кое на чем запретном. Вы, наверное, помните, и весь ЦК помнит об арестах в конце 30-х годов. Когда совершенно невинных людей хватали, пытали, расстреливали. Как вы думаете, многие ли вспомнят, когда это началось и когда закончилось? Я вас уверяю, пятнадцать лет спустя какие-то несколько месяцев никто не заметит.
– Ну я-то замечу!
– Вы – безусловно. Но вы – исключение, один из немногих уцелевших участников, так сказать, процесса. Я вас уверяю, большая часть ЦК заняла высокие посты уже после 1939 года, и они не знают всех подробностей происходившего тогда. Что вам мешает сказать, что террор начал Ежов, а продолжил Берия? И именно Берия был главным палачом нашей партии?
– Мать твою! Это его же кайлом да его по башке!
– Но только осторожней, пожалуйста. Тут надо все очень хорошо обдумать. На пленуме на эту тему говорить не стоит, она не для поспешного обсуждения, разве что упомянуть в самом крайнем случае. А вот следствие вести надо по этому пути.
– Какое следствие? – не понял Хрущев.
– В любом случае необходимо расследование деятельности Берия. А если он жив, то для партии и для народа было бы полезно провести открытый процесс. Это произведет хорошее впечатление.
– Знаешь, Петр, – снова вскочил с места Хрущев, – чушь-то не городи. Я Лаврентия знаю. Это не слизняки-оппозиционеры, его не запугаешь и не уговоришь, мол, дело партии требует и все такое прочее. Его на процесс не выведешь.
– Я думаю, в арсенале наших компетентных органов найдутся методы, которые позволят достичь этой цели, – пожал плечами Поспелов. – Главное, правильно поставить перед ними задачу.
– Так я не понял, – вкрадчиво спросил Хрущев, – что ты имеешь в виду. Какой Берия для нас полезнее: мертвый или живой?
– Каждый вариант имеет свои преимущества. В первом случае вам будет легче достичь единства внутри Политбюро, во втором – легче консолидировать вокруг себя партию и страну. Тем более что этот процесс можно вести с дальним прицелом. Если Берия не только признается в своих преступлениях, но и… – он запнулся на миг, прикрыл глаза и продолжал совсем уже тихо, – если он расскажет о личном участии Сталина в его преступлениях и личном руководстве этими преступлениями…
Хрущев нахмурился.
– Мы подумаем об этом, – резко сказал он. – Сейчас главное – провести пленум. Я попрошу тебя, Петр Николаевич, разработать предварительный сценарий того, что на нем будет говориться. Завтра в это же время мы встретимся и все обсудим. Я попрошу Михаила Андреевича поискать тебе в помощь какого-нибудь человечка посообразительнее из его аппарата.
– Хорошо. В таком случае, до завтра, – проговорил Поспелов, поднялся и тихо вышел.
Хрущев некоторое время сидел на столе, глядя ему вслед, потом рассмеялся:
– Так вот на кого ты замахнулся, Петруша! Вот кто тебе, оказывается, нужен! А ведь догадывался я… Ну что ж, сыграем и в эту игру. Начнем с Лаврентия, а там доберемся и до Хозяина.
Он снял телефонную трубку:
– Министерство обороны. Это Хрущев. Найдите и срочно вызовите ко мне генерала Москаленко…
Кабинет Хрущева. 13 часов 30 минут
– Кирилл, скажи, гауптвахта – надежное место? – без предисловий начал Хрущев.
– Пока никто не знает, что Берия там, – надежное. Но когда узнают, то дивизия Дзержинского ее одним батальоном снесет.
– Какая дивизия Дзержинского? Мы же все дороги блокировали, они в Москву не войдут!
– Захотят – войдут. Дороги перекрыты, а тропинки? Мы усилили охрану гауптвахты, поставили посты с пулеметами, но надолго их не хватит. Тем более никакой гарантии, что у Берии в запасе нет какого-нибудь черта в рукаве.
Хрущев поморщился, прошелся по кабинету.
– Как он?
– Жив. Молчит. Истерики не устраивает, прокурора не требовал.
– Так не дурак же он, чтобы требовать прокурора, – усмехнулся Хрущев. – Мы еще с ним намучимся. Ну так вот, Кирилл. Решено пока сохранить ему жизнь. Будем следствие проводить. У тебя есть какие-нибудь мысли, куда бы его деть на это время?
– В тюрьму нельзя. Вот если бы я мог распоряжаться штабом МВО, – осторожно проговорил Москаленко. – Там есть боевой командный пункт, в бункере, во дворе. Отличное, скажу я тебе, место. Его штурмом не взять, да какой там штурм – он и против атомной бомбы устоит. Оттуда бы Берию никакой десант не достал.
– И чего тебе не хватает, чтобы его туда зафигачить? – насмешливо поинтересовался Хрущев.
Сам ведь все знает – так ему ж надо еще и поизмываться!
– Мне нужно получить право распоряжаться штабом округа, – все так же вежливо-отстраненно произнес Москаленко.
– Командующим стать? Так Николай еще утром приказ подписал, и Артемьева в штаб велел не пускать. Можешь приступать.
– Не пускать, – хмыкнул Москаленко. – Как его не пустишь, когда еще неделя нужна на передачу дел.
– Намекаешь, чтобы мы Артемьева того, к Лаврентию? Нет, не стоит, это лишнее. У тебя есть идеи?
– Сейчас в Смоленске проходят учения, – включился в разговор до сих пор молча сидевший в уголке Булганин. – Я направлю его туда, а потом он сразу поедет на новое место службы, куда-нибудь подальше, в Уральский округ, к примеру, там пока нет командующего. Повеселим Георгия Константиновича.
– Ты дай ему понять, если он будет возбухать, то мы ему прогулочку до ближайшей стенки легко устроим, – подытожил Хрущев, – а если без шума очистит помещение, то останется цел, и местечко тепленькое подыщем. А ты, Кирилл, давай принимай дела, не мне тебя учить. И сегодня же переводи этого в бункер, пока его дружки не опомнились. Но переводи особым образом. Тут в одной хитрой голове появились полезные мысли. Сделаем-ка мы вот какую штуку…