Тут надо еще иметь в виду, что Амадок – имя фракийское, точнее славяно-фракийское. И у славяно-фракийцев были свои перевозчики, которым греки давали соответствующие, калькированные имена. А они уже получали распространение во фракийской среде, подверженной античному влиянию. Амадока Первый, о котором сказано выше, судя по всему, и был таким перевозчиком, контролирующим важнейший речной торгово-политический центр. Один из "фракийских" перевозчиков, принадлежащий к роду Славена, и создал город, первоначально именуемый Амадокой – по его имени. А потом днепряне уже переименовали его в Киев, а самого правителя – в Кия. Он-то и должен был восприниматься в народной памяти как создатель перевоза через громадный Киев, что означало создание мощного транзитного центра. И это действительно было деяние, достойное великое правителя и даже основателя династии (согласно польским хроникам, Киевичи правили вплоть до прихода князя Олега с севера). Именно этого основателя готский историк Иордан переместил (вместе с основателем города Сара) в 4 в. н. э. Очевидно, у него были данные, которые позволяли отождествить вождей росомонов, бросивших вызов Германариху, с правителями, основавшими днепровские города на заре нашей эры. Таким образом, можно сделать вывод о том, что потомок Славена "фракийский" правитель Амадок был Кием Первым, тем самым перевозчиком, о котором и писала Новгородская первая летопись младшего извода. А кто же был Кием Вторым? Кийбудий? Нет, он был, в "лучшем" случае, Кием Третьим. Вторым, судя по всему, нужно считать Кия, пришедшего из "Дикого поля" – спасать днепрян от готов, которые похоронили "антский" проект и серьезно претендовали на господство в Приднепровье.
Этническое и социальное
Для того чтобы продолжить разговор о создании и укреплении Киевской (Днепровской) Руси, необходимо прояснить вопрос об этногенезе русов (росов), которых довольно часто отделяют от славян, считая скандинавами, иранцами, индоариями, готами и даже проточеркесами (версия С. Грицкова). Историки, настаивающие на подобном разделении, рисуют следующую картину – пассионарные русы поселились среди славян, дали им мощный государственно-политический импульс, ну а потом благополучно славянизировались, наложив неизгладимый отпечаток на простодушных земледельцев. Последних здесь снова изображают некоей женственной, страдающей массой, которая активна разве что в плане растворения в себе внешней брутальной силы. Ну и, конечно же, при этом снова имеет место ретроспективная кража – у крупнейшего славянского народа крадется его русское имя. Действительно, летописи дают не так уж и много славянских имен. Но германских среди них еще меньше. Большая часть – имена кельтские, иллирийские, иранские. Так, имя "Дир" употреблялось иллирийцами, а у кельтов оно известно и сегодня – в значении "сильный", "знатный" и т. д. Вообще очень многие древнерусские имена, известные нам из летописей, могут иметь кельтское происхождение. Таково, например, имя Стир – в Британии даже есть река со сходным названием ("могучий", "значительный"). Множество имен относят к иллирийским – Егри, Уто и т. д. А такие имена, как Сфандра и Фроутан, – к иранским. Выделяют и группу предположительно чудских (эстских) имен – Каницар, Искусеви, Апубъксар. Да ведь и славянские имена встречаются в обилии – Воико, Клек, Синко, Сфирько, Борич, Буривой. Хотя отдельные историки приложили много усилий для того, чтобы дезавуировать славянство некоторых из этих имен. Но личные имена – это на самом деле не так уж и важно. На их основании мы не можем вынести какого-то однозначного суждения об этническом происхождении русов. Ведь с именами случались (да и случаются) весьма интересные вещи. Готский историк Иордан замечает: "Все знают и обращали внимание, насколько в обычае племен перенимать по большей части имена: у римлян – македонские, у греков – римские, у сарматов – германские. Готы же по преимуществу заимствуют имена гуннские". Так что вовсе не факт, что носитель кельтского или германского имени был кельтом или германцем. Важно однозначное указание "Повести временных лет" на то, что "русский и славянский язык одно есть". Это главное, и это бьет все козыри сторонников этнического разделения руси и славян.
Часто упоминают трактат византийского императора Константина Багрянородного (10 в.), имея в виду его информацию о том, что есть русские и славянские названия днепровских порогов. (Норманисты в свое время заключили, что русские названия – скандинавские.) Между тем, сообщение императора не отличается ясностью. Всего он приводит названия семи порогов. Из них названия четырех приведены на "русском" и "славянском" языках, а два – только на одном языке. (Это пороги Эссупи и Геландри). Название пятого порога – Варуфорос – вообще не переведено на греческий язык. То есть неточностей здесь хватает, поэтому есть в чем сомневаться. Вообще же названия русских порогов великолепно этимологизируются на славянской основе. Весьма кропотливую работу в данной области провел историк В.П. Тимофеев, автор замечательнейшего очерка "И все-таки "Людота коваль". Там приведена обширнейшая аргументация, приводить которую целиком здесь не представляется возможным. Вот лишь одно из наблюдений, сделанное по поводу порога, звучащего пославянски – Веручи, а по-росски Леанти. Первое название исследователи согласно расшифровывают как "выручий", "кипящий". Второе же вроде бы никак не похоже на славянское, однако: "начальное Λε, благодаря ε, дают наше смягченное ль, а последующее αν, учитывая соответствие носовой гласной, читаются у. А теперь прочтите все слово сами – конечно, удивительно, но уверяю, здесь нет никакого фокуса: Λεαν τ ι: Λε[l’]+ αντ [ut] + ι = l’uti = *Лютый! В этой греческой транскрипции отразилось древнейшее произношение слова лютый – ль’юты… Перед нами Лютый – слово исконно росского, но не скандинавского языка, вместе с Въручий в самом лучшем виде согласованное с понятием кипящая вода".
Но, пожалуй, главный аргумент деславянизаторов руси – противопоставление русов и славян, которое встречается в письменных источниках, в основном – арабских. Так, Ибн Русте уверяет, что русы "нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен". При этом они "не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян". Другой арабский автор, Гардизи, сообщает о русах следующее: "Всегда сто-двести из них ходят к славянам и насильно берут с них на свое содержание, пока там находятся… Много людей из славян… служат им, пока не избавляются от зависимости". Согласно же Мутакхару ибн Тахиру ал-Мукадасси страна русов граничит с землей славян, первые нападают на вторых, расхищают их добро и захватывают их в плен. Итак, некоторое противопоставление налицо. Но вот носит ли оно этнический характер на самом деле? Не наблюдается ли здесь своеобразная трактовка совершенно иных реалий? Давно уже доказано, что арабские источники, разделяющие русов и славян, восходят к тексту Ибн Хордадбеха, который заявил: "Русы суть вид славян…" В ходе источниковедческого анализа выяснилось полное совпадение приведенного выше рассказа Ибн Русте с рассказом ал-Джахайни, полностью аналогичным данным Ибн Хордадбеха. Другая значимая фигура Гардизи сам признавался в использовании труда Джахайни. Мукадасси, так же упорствующий в указанном противопоставлении, вообще представил вниманию читателей лишь сокращенный вариант рассказа Ибн Русте и Гардизи.
При этом надо учесть, что текст Ибн Хордадбеха был написан раньше всех перечисленных. Кроме того, аналогичные этим текстам рассказы аз-Замана, ал-Марфази и Мухаммеда Ауфи вообще не содержат никакого отчуждения руси от славян. И вывод здесь получается вполне однозначный – более поздние авторы просто исказили изначальное сообщение. Сам Ибн Хордадбех не оставил (за исключением приведенного высказывания) каких-либо сведений о славянах, а его текст дошел в сокращенном виде. "…Сохранившиеся в других более поздних сочинениях ссылки на этого автора, – пишет А. Новосельцев, – как правило, не совпадают с уцелевшим экстрактом. Это наводит на мысль, что сохранившийся вариант сочинения нашего автора представляет собой лишь кратчайшие выжимки из большого оригинала" ("Восточные источники о восточных славянах и руси VI–IX вв."). Вставки в изначальный текст Ибн Хордадбеха нужно считать позднейшими искажениями, внесенными под впечатлением определенных различий между русами и основной массой славянства. Он именует русов видом славян, и упомянутые различия следует считать не племенными, а социальными.
Арабы сообщают о том, что русы не утруждают себя земледелием и скотоводством, отдавая предпочтение войне и торговле (надо думать и военной добыче). Русы практиковали широкомасштабные военные операции, направленные против различных стран: "И они народ сильный и могучий и ходят в дальние места с целью набегов, а также плавают они на кораблях в Хазарское море, нападают на корабли и захватывают товары" (ал-Марвази). Русы, будучи крайне воинственными, приучали своих детей к мечу буквально с первых дней жизни. В люльку только родившегося ребенка отец клал меч и говорил: "Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь этим мечом" (Ибн Русте). "Храбрость их (русов. – А.Е.) и мужество хорошо известны, – писал ал-Марвази, – так что один из них равноценен многим из других народов". Странный это какой-то этнос, который не практикует земледелие и не разводит скот, но занимается только лишь войной! Больше всего подобный образ жизни подходит некоей военнополитической корпорации. В пользу этого свидетельствуют данные "Русской правды" ("Ярослава"), согласно которой русин "любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник". Историк Г.С. Лебедев утверждает по этому поводу следующее: "Данная в Новгороде "Правда Ярослава" подчеркивает, что княжеская защита распространяется на этот дружинно-торговый класс вне зависимости от племенной принадлежности "аще изгой будеть, любо словенин"…Всем им гарантирована та же защита, что и непосредственным членам княжеской администрации, огражденным двойной вирой в 80 гривен, которой оплачивается "муж княж" огнищанин или тивун княж, "конюх старый", или мечник, выполняющий обязанности вирунасборщика…" ("Эпоха викингов в Северной Европе").
Как видим, словом "русин" здесь обозначается социальный статус, который может принадлежать как словенину, так и выходцу из иных этнополитических образований. А вот крайне интересная информация, которая содержится в трактате византийского императора Константина Багрянородного "Об управлении империей": "Зимний и суровый образ жизни этих самых Руссов таков. Когда наступит ноябрь месяц, князья их тотчас выходят со всеми Руссами из Киева и отправляются в полюдье, то есть круговой объезд, и именно в славянские земли Вервианов, Другувитов, Кривичей, Севериев и остальных Славян, платящих дань Руссам". Понятно, что речь здесь не может идти о всем народе русов и даже о всех русах, живущих в Киеве. Император явно имеет в виду именно дружину киевского князя. То есть "военный элемент". По всему получается, русы были некоей воинской "кастой", "корпорацией", которая и составила основу дружины киевского князя. Показательно, что и само слово "рус" тесно связано с красным цветом, который всегда был цветом воинов, ибо символизировал пролитую в боях кровь – свою и чужую. Например, в ведической Индии красный цвет принадлежал варне (касте) кшатриев, т. е. воинов.
Русский – значит "красный"
В этимологических словарях слово "рус" тождественно слову "русый", которое, в свою очередь, означает не столько "белый", как думают многие, а "ярко-красный", и даже "рыжий". Так, в словаре А.Г. Преображенского "рус(ъ)", ("руса", "русо", "русый") означает "темно-рыжий", "коричневый" (о волосах). Ему соответствуют укр. "русый", словац. "rus", "rosa", "rusa glava", бел. и серб. "рус", чеш. "rusy". (Преображенский А.Г. "Этимологический словарь русского языка".) М. Фасмер приводит словен. "rus" в значении "красный". ("Этимологический словарь русского языка".) О красном "измерении" слова "русъ" писал в своем словаре И.И. Срезневский ("Словарь древнерусского языка"). Связь слов "рус" и "красный" прослеживается и вне славянских языков, что позволяет говорить об индоевропейской основе данного феномена. Пример – лат. "russys" ("кроваво-красный"), лит. "rusvas" ("темнокрасный"), латыш. "rusa" ("ржавчина"), латин. "russeus", "russys" ("красный, рыжий").
Важно заметить, что кроваво-красный цвет указывает не только на пролитую в боях кровь, но и на душу, понимаемую в данном случае как начало, которое ниже духа (высшего, сверхинтеллектуального принципа), однако выше тела. Выше говорилось об утверждении старинного "Слова об идолах", согласно которому славяне первоначально поклонялись упырям. Это поклонение, как очевидно, предназначалось наиболее могучим, яростным и бесстрашным воинам, которые потребляли кровь поверженного врага, поглощая таким образом энергетику души. Но они же и выделяли ее в наибольшем объеме, выказывая готовность пожертвовать собой и пролить свою (и чужую) кровь. И здесь весьма характерна связь русов с красным цветом, цветом пролитой крови. Так, византийский автор Георгий Амартола, описывая нападение русов на Константинополь, сообщает, что они "своим видом показывали готовность к нападению". Латинский переводчик хроники Феофана библиотекарь папы римского Анастасия перевел греческое слово "руссус" не как "русские", а как "красные". Налицо перекличка поколений – самых древних "кроваво-красных" проторусов князя Славена (носителей культуры Боевых топоров и Фатьяновской культуры) с русами 1 тыс. н. э. Через столетия наши древнейшие предки передавали невиданную и грозную для других "ярость благородную", которая облагораживалась по мере религиозно-политического взросления, но оставалась все такой же огненной и всесокрушающей. Таковой же она осталась и столетия спустя после падения Днепровской Руси, доставшись в наследство ратникам Дмитрия Донского, гренадерам Петра Великого и "сталинским соколам".
Славяне называли Черное (Русское) море еще и "Чермным" (т. е. красным). Вообще красный цвет имел большое распространение в Древней Руси. Красные стяги были стягами киевских князей, они видны на старинных изображениях, о них говорит "Слово о полку Игореве": "Русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю – славы. Спозаранок в пятницу потоптали они поганые полки половецкие". Согласно былинам, красный цвет широко использовался для раскраски русских боевых кораблей. Русы охотно красили в него лица, используя боевую раскраску. Ибн Фадлан писал о русах, что они "подобны пальмам, белокуры, красны лицом, белы телом…". Низами Гянждеви ("Искандернаме") изобразил это в стихах:
Краснолицые русы сверкали. Они
Так сверкали, как магов сверкают огни.
Итак, связь слова "рус" с воинским, боевым цветом налицо. Данный термин, очевидно, означает "красные", вернее "ярко-красные", "темно-красные". Он существовал и в качестве социального термина, характеризующего профессиональный статус русов, и как этноним, характеризующий славянское население, находящееся под их влиянием и получившее имя от пассионарных воинов: "…Поляне ноне зовомая русь" ("Повесть временных лет").
Государствообразующий народ
Впрочем, русы дали имя не только восточным славянам, но и другим этносам, вошедшим в состав Древнерусского государства. Арабский автор Ал-Массуди высказывается на этот счет вполне определенно: "Руссы состоят из многих народностей разного рода". И эти данные великолепно согласуются с утверждением персидского автора Ал-Истахри о том, что "ар-Рус, так же, как аль-Хазар и ас-Серир, – это название государства, а не города или людей…". Подобным же образом сколотами именовали всех жителей геродотовой Скифии. Примерно также русскими именуют и всех граждан Российской Федерации.
Между тем, разделение русов и славян имеет и этническую подоплеку, игнорировать которую не следует. В "Повести временных лет" подчеркивается, что "русский и славянский язык одно есть". В принципе это говорит в пользу славянства русов, но при этомвсе-таки указывает на некую этническую специфику последних. Язык вроде бы один, но русский выделяется в нечто отдельное. Очевидно, военная корпорация русов создавалась при участии какогото одноименного этнополитического образования, появившегося в Приднепровье из какого-то иного региона.