Когда участники набега приносили привязанную к шесту жертву в деревню, то ставили его на попа. Всю ночь жители танцевали под аккомпанемент барабана и "уи" – деревянной трубы или раковины. Утром тело относили к ручью, где его разрезали на куски в проточной воде, чтобы смыть кровь. Затем кусочки мяса раздавали всем желающим, словно это простая свинина, а остатки пищи отдавали детишкам, которые играли, зажаривая свои порции на костре".
Уильямс, будучи истинным антропологом, рассматривает и различные табу в отношении употребления в пищу человеческого мяса, а их было, как мы уже упоминали выше, великое множество. В этом случае, как это бытовало и среди других племен, тот воин, который убил пленника, не допускался к трапезе, на которой съедали его жертву.
"Такое правило строго соблюдалось. Однако если запрещалось есть мясо, то все же разрешалось отведать маленькие кусочки печени, но только после того, как она в ходе продолжительной церемонии обрабатывалась различными целебными травами. После этого этот воин считал, что у него намного прибавилось мужества и свирепости, которые перешли к нему от жертвы. Однако в связи с этим следует помнить, что печень считалась у туземцев обиталищем страха и других сильных эмоций, вызываемых войной.
Такой запрет у племени орокаива распространялся не только на воина, убившего свою жертву, но и на его отца, мать и ближайших родственников. Если они, нарушив запрет, все же съедят мяса, то у них разбухнут половые органы, деформируются суставы и головы их облысеют. Судя по таким страшным карам, можно предположить, что в сознании туземцев этому воину могла передаться какая-то инфекция от убитой им жертвы. Воин, вернувшись с жертвой в деревню, немедленно сбрасывал с себя набедренную повязку и прикрываясь листком или просто голышом шествовал домой, чтобы там переодеться. Если он убил жертву дубинкой, то он должен был немедленно поменять ее на другую – ни в коем случае нельзя было теперь носить ее на плече, ибо у него распухнут или деформируются суставы плеча.
Воин-убийца должен принять участие в некоторых обрядах и строго соблюдать наложенные на него табу. Ему запрещалось пить чистую воду из реки, а лишь мутную, после того как на этом месте потопчется его соплеменник-неубийца. Он не должен есть пищу из горшка, а только такую, которая зажарена на костре. Ему предписывалось воздерживаться от половых сношений. Такие ограничения действовали в течение нескольких дней, после чего он получал право, как и другие, есть очистительную похлебку – "суну".
У племени бинанделе есть особый обычай, который непосредственно предшествует церемониальному вкушению суны. Убийца жертвы влезает на дерево, на котором кишмя кишат крупные и агрессивные насекомые, известные под названием "зеленых муравьев". После того как он устраивается на развилине дерева, его товарищи, срывая с него ветви, закрывают его ими с головой, чтобы его всего, с ног до головы, изрядно покусали маленькие хищники. Просидев так некоторое время и выдержав пытку, воин слезает с дерева и принимается за свою суну, глубоко вдыхая исходящий от нее пар и растирая суставы извлеченными из чана сварившимися вместе с похлебкой листьями.
Уильямс добавляет, что все эти обряды и табу не только очистительные, но еще и защитные по характеру. Они служат одной главной цели: отогнать прочь "асиси" – так туземцы называют дух или привидение убитого.
Этот воин не только считается некоторое время "нечистым" до своего очищения, но еще и во власти духа жертвы, от которого его нужно уберечь. Здесь мы видим совпадающие до малейших деталей параллели между обрядами орокаива и американских индейцев квакиутль.
Покров секретности, когда туземцы как бы перекладывают ответственность за убийство друг на друга, что мы уже наблюдали в Сьерра-Леоне в "Обществах леопарда", здесь, среди племени Новой Гвинеи, становится еще плотнее, особенно у племен, живущих в дельте реки Пурари.
Вот что рассказывает о них Д.Г. Мюррей: "Племя, жившее в дельте реки Пурари, по своей природе весьма таинственное и тщательно скрывает свои религиозные верования и ритуалы. Они наотрез отказываются обсуждать их с чужаками, но кое-какая информация все же просачивалась в ходе официальных судебных разбирательств. Например, в 1909 году я судил туземца из племени баймури по имени Аваи, которого обвиняли в убийстве женщин из племени барои. В его рассказе есть любопытные детали. Вот что он показал на суде: "Байи велел нам убить трех барои. Возле бухты Ира мы поймали Аимари с двумя его женами. Каири убил Аимари. Я убил одну из его жен, Йому – вторую. Мы, положив их трупы в каноэ, отправились домой. Я не откусывал этой женщине нос. У нас нет такого обычая – откусывать нос человеку, которого убил. Если я кого убиваю, мужчину или женщину, то нос откусывает кто-нибудь другой. Мы откусываем носы у тех, которых убили другие. Мы их на самом деле откусываем, а не отрезаем.
Мы оставили три мертвых тела в каноэ до утра. Утром принесли их в деревню и положили на платформу. После того как мы пропели для них прощальные песни, мы их разрезали на куски, смешали их с саго, сварили их, а потом, завернув каждый кусок в листья пальмы, раздали их всем. Я сам съел руку женщины. Но не той, которую убил. Не в наших обычаях есть человека, которого сам убил. Но если ты убил мужчину, то идешь и садишься на кокос, подкладывая по кокосу под пятки. Ты велишь дочери сварить сердце убитого, и после этого можно выпить бульон, в котором оно варилось. Можно также съесть кусочек сердца, но для этого нельзя подниматься с кокоса…". Как видим, простота его заявления обескураживает. Если помните, сам Мюррей заметил, что никак не мог подыскать ответа на вопрос одного туземца, которого он судил за убийство: почему тот не должен есть человеческое мясо? Он вспоминает, что многие его знакомые туземцы относятся к человеческому мясу, как мы, цивилизованные люди, к говядине или баранине. Он приводит слова одного свидетеля на суде, который дал такие показания: "Мы варим тела мертвых людей. Мы разрезаем их на части и варим в горшке. Варим и младенцев, разрезая, как поросенка. Мы едим их в холодном и горячем виде. Вначале едим ноги. У нас много рыбы в ручьях и кенгуру в саванне. Но наша настоящая пища – это человеческое мясо".
Такая мелкая деталь, как откусывание носа у жертвы, заинтересовала антрополога Уильямса, когда он занимался исследованиями обычаев и ритуалов племен, проживавших в дельте реки Пурари. Ученый обнаружил, что они постоянно испытывали нужду в человеческих жертвах, что было связано с любопытной и по-своему уникальной церемонией посвящения в воины молодых членов племени – "гони". Как и в "Обществах леопарда" в Сьерра-Леоне, здесь такие вылазки за черепами тщательно готовились, проводились тайно и обычно под покровом ночи. Но не всегда. Он приводит такой пример в своем исследовании: "Группа туземцев из племени кайру из своих каноэ выследила одинокого туземца из другого племени. Они, причалив к берегу, пошли по его следам, а тот все углублялся в джунгли. Вскоре они его нагнали и пронзили кинжалом из кости казуара. Затем его притащили на берег реки, где попросили другого члена их "экспедиции за черепами" нанести жертве последний решающий удар. Это, между прочим, характерная особенность всех таких набегов".
Тот воин, который захватывает в плен или сбивает с ног жертву, называется "кениа ваке", и по такому случаю все ему оказывают почести. Но он, по сути дела, не приканчивает жертву, это должен сделать за него кто-то другой. Этот другой, его соплеменник, убивающий жертву, получает единственную привилегию – имеет право откусить у нее нос. Его называют "поке ваке", что означает "человек-нос".
У этого племени жертвы не всегда сразу же расчленяют. Иногда труп кладут на пол в хижине, и каждый желающий может подойти и отрезать от него понравившийся ему кусок.
Обряды туземцев Папуа, связанные с "охотой за черепами", как и подобные обряды на Борнео, восходят к культу предков, и у племени асматов, живущего на территории бывшей австралийской Новой Гвинеи, сохранился весьма колоритный миф по поводу их происхождения.
Жили-были два брата. Старшего звали Десоипитс, а младшего – Бивирипитс. Однажды принес младший домой поросенка, которому собирался отрубить голову.
Когда он извинился перед старшим за то, что не смог раздобыть человеческую голову, тот ответил: "Ну что же, возьми мою!" Бивирипитс, поймав брата на слове, проткнул его копьем, а потом бамбуковым ножом отрезал ему голову. Но отрезанная голова вдруг заговорила, отдавая приказы Бивирипитсу, которые он прилежно исполнял. Вначале голова научила его идеальной технике обезглавливания врагов, а также посвятила в те обряды, которые должны выполнять "охотники за черепами" по возвращении в деревню после набега. Она указала ему на ключевую роль, которую призваны играть черепа жертв при посвящении молодых воинов. Наконец, она обучила Бивирипитса, а с ним и все последующие поколения своего клана, как нужно приготавливать отсеченные или отрезанные головы. Вечером ее следует зажарить, всю ночь продержать на чердаке, а на следующее утро снять с нее скальп. После того как будет извлечен и съеден мозг, череп красят смесью золы, охры и мела, украшают клочками шерсти казуара и бусинками. В таком разукрашенном виде череп вполне пригоден для церемонии посвящения.
Человеческие черепа требовались для самых разнообразных целей, таких, например, как освящение дома холостяка или смерть вождя. Но прежде всего отрубленная голова была незаменимым атрибутом при совершении обряда посвящения в воины юношей племени, обряда, о котором подробно рассказал Десоипитс, ставший первой жертвой. В самом начале такой церемонии череп клали между раздвинутыми ногами новичка, сидевшего в такой постыдной позе на полу в доме холостяка. Череп прикладывали к промежности юноши, и в таком положении он находился два-три дня. Все это время он должен был, уставившись на мертвую голову, внимательно изучать ее, принимая пищу только тайно, когда его никто не видел.
После такого продолжительного бдения все жители деревни облачались в свои лучшие наряды, а их каноэ заново красились. Новичок обычно стоял в лодке своего родственника перед положенным на дно черепом. Вначале своим поведением он напоминал старца. Он делал вид, что все силы покидают его, и в конце концов в полном якобы изнеможении падал замертво на дно лодки. В этот момент его поднимал один из братьев матери вместе с черепом и бросал его в море. После этого акта очищения он "возрождался" и теперь принимался исполнять роль младенца, а затем и маленького ребенка, не умеющего обращаться с веслом. Такие церемонии сопровождались замысловатыми ритуальными танцами, а новичок при этом держал над головой череп. И, точно как первый легендарный новичок, он при посвящении взял имя Десоипитса, обезглавленного им брата. Поэтому, когда "охотник за черепами" завладевал чьей-нибудь головой, было очень важно узнать имя ее владельца.
В отличие от даяков, народности Новой Гвинеи не считали человеческий череп столь необходимым для заключения брака. Здесь молодым людям требовались черепа человека в более молодом возрасте только для того, чтобы с его помощью физически развить свое тело и достичь половой зрелости. Когда череп помещали у новичка между ног, то делали это так, чтобы он касался его гениталий. Односельчане утверждали, что после этого юноши быстрее растут. Роль черепа, таким образом, изменилась. Молодому даяку требовался череп, чтобы доказать, что он уже достиг половой зрелости и готов к браку, а для папуаса он не был доказательством его мужской силы, а лишь средством для ее получения.
Каннибализм в Новой Гвинее был в меньшей степени целью в себе, а скорее следствием "охоты за черепами", даже если в некоторых случаях чужаков убивали и съедали, считая их вполне приемлемой и вкусной пищей.
Вероятно, самым большим научным авторитетом в исследовании жизненного уклада племен Новой Гвинеи можно считать К.Г. Зелигмана, который очень много о них написал, приводя громадное количество документальных подтверждений своей теории в том, что касалось их привычек, обычаев, религиозных и магических церемоний, их табу и традиций. Он категорически утверждает: "В подавляющем большинстве случаев каннибализма в юго-восточных районах Новой Гвинеи съедение человеческой плоти было составной частью торжественного акта мести, который был делом чести каждой туземной общины, и он, как правило, предпринимался от имени членов племени, либо убитых, либо съеденных другими этническими группами, с которыми это племя враждовало".
В то же время ученый считает, что в очень незначительных случаях съедение человеческого мяса было не актом возмездия, а скорее просто удовольствием. Абсолютных чужаков, вторгавшихся на территорию этих племен, обычно убивали и съедали. И он добавляет по этому поводу: "Они, конечно, не могли стать постоянным и надежным источником снабжения туземцев такой пищей". Что же здесь удивительного, принимая во внимание печально знаменитые обычаи племен Новой Гвинеи!
"В каннибализме юго-восточных районов Новой Гвинеи, – продолжает Зелигман, – можно выделить два основных фактора: обязанность отомстить за члена клана или жителя деревни, а также желание насладиться человеческой плотью, которая, несомненно, всем очень нравилась. Те люди или группа людей, которых съедали, чтобы отомстить за съеденного враждебно настроенной общиной их товарища, назывались "майа"".
В Новой Гвинее человеческую плоть обычно варили, но гораздо реже встречался обычай тушить ее. Пенис, считавшийся особо почитаемой пищей, рассекался пополам и поджаривался на раскаленных углях. Лучшими частями тела, настоящими "деликатесами", там называли язык, руки, ступни ног и грудные железы. Мозг, извлеченный из "большой дыры" в сваренной голове, разрезался на кусочки, которые были самым любимым угощением. Кишки и прочие внутренности тоже съедались, как яички и женские наружные половые органы, к тому же очень многие члены племени предпочитали есть такое мясо сырым, хотя это было сделать гораздо труднее, чем есть его хорошо приготовленным.
В племенах Новой Гвинеи широко распространено мнение, что человеческое мясо по вкусу сильно напоминает свинину, но для приготовления более вкусной пищи предпочтение отдается первому, так как оно все же нежнее и к тому же обладает и другим преимуществом – об этом мне рассказывали все, кто отважился в разговорах со мной быть предельно откровенным, – оно никогда не создает болезненного ощущения сверхсытости и не вызывает приступов рвоты. Эти люди признавались мне, что стоило им переесть свинины, как у них раздувались животы и появлялась острая боль. Человеческое мясо можно есть сколько угодно, пока не устанешь глотать, не опасаясь неприятных, болезненных симптомов.
В случаях, когда в деревню доставлялись одновременно два пленника, в этих племенах убивали сразу одного из них на глазах другого и зажаривали, чтобы вторая жертва видела жуткую предсмертную агонию соплеменника, понимая, что ее ожидает, когда наступит ее черед. Другим проявлением утонченного варварства были заостренные щепки, которые втыкали в тело жертвы, а затем поджигали. Сердцевина главной жилки ореха кокосовой пальмы считалась у этих племен самой вкусной подливкой к человеческому жаркому.
В Новой Гвинее существовала еще одна, гораздо реже встречаемая, но все же распространенная форма каннибализма. Она состояла в эксгумации трупов специально для их последующего съедения. Зелигман признает, что ему не удалось в своих исследованиях выяснить все детали такого ритуала, но он уверен, что такой ритуал существовал даже в начале нашего столетия, например в районе бухты Милн, расположенной на юго-восточной оконечности острова. Причин, объясняющих столь людоедский акт, пока никто не выяснил, но, скорее всего, они сверхъестественного порядка.
В некоторых африканских племенах тоже съедают погребенные трупы, и это является частью культа поклонения предкам.
В суде в Самарае рассматривалось дело об осквернении захоронения, преступлении, в котором обвинялись мать и две ее дочери, старшая и младшая. Маленький ребенок старшей недавно умер, и его похоронили. Через день после погребения три обвиняемые выкопали тело и съели его. Эти женщины были жительницами одной деревни возле бухты Милн. Они выразили свой протест, заявив, что не видят ничего плохого в своем поступке: так было и так всегда будет – этого требует обычай их страны. В результате этих энергичных протестов преступницы получили весьма незначительные сроки тюремного заключения.
Как обнаружил Зелигман, ему было еще труднее раздобыть достоверную информацию по поводу другого аспекта подобного преступления, связанного с колдунами и колдовством, так как на эту тему не осмеливался даже открыть рта ни один из туземцев. Все же ему удалось собрать кое-какие сведения: "У колдунов и колдуний существовала практика эксгумации и поедания трупов, и целью таких действий мог быть лишь какой-то акт магии. Сами местные жители признаются, что часто могилы их мертвых родственников вскрываются деревенскими колдунами.
Найдется очень немного колдунов, которые признают, что они занимаются этим делом с единственной целью – обеспечить себя пищей. В основном это колдуньи. Некоторые женщины племени, стремящиеся обрести силу колдуньи, а вместе с ней и ее статус, или "параума", как колдуны именуются здесь на всем побережье, занимаются такой практикой только ради достижения столь желанной цели".
Существование колдуний, или ведьм, подтверждается миссионером, преподобным У.И. Бромиловом, который сообщил об этом из Добу, расположенного в юго-восточной части Новой Гвинеи. Из его донесения следует, что деятельности ведьм не столько тайно опасаются, сколько открыто осуждают ее, даже в тех племенах, где бытует нормальный каннибализм.
"Говорят, – пишет миссионер, – ведьмы пожирают мертвецов. Мы часто слышали сообщения о злых духах и ведьмах, не брезгающих мертвыми телами, но считали, что они слишком преувеличены. Однако нам удалось подтвердить такой случай здесь, на месте. В одной деревне неподалеку умерла старая женщина, и через одну-две недели по всей округе поползли страшные слухи. Могила ее на самом деле оказалась разрытой. В ходе расследования выяснилось, что сестра усопшей вытащила тело из могилы и вместе со своими подружками-ведьмами устроила каннибальское пиршество".