Полагаем, что для решения вопроса важное значение имеют те страницы "Истории", на которых Курбский упоминает о польском короле: "А здешнему было королеви и зело ближаиши; да подобна его кролевская высота и величество не к тому обращался умом...". Очевидно, приведенные строки не могли быть написаны до смерти короля Сигизмунда II Августа 7 июля 1572 г. Курбский не уточняет имени "здешнего короля", из чего можно заключить, что новый король, по-видимому, еще не был избран (май 1573 г.). Итак, первые разделы "Истории" (а именно в них заключены приведенные выше строки о польском короле) были написаны скорее всего между июлем 1572 г. и маем 1573 г. Последние разделы "Истории" закончены были никак не ранее лета 1573 г., так как в них упоминается о гибели Воротынского, Одоевского и Морозова в середине 1573 г.. Сведения об этих лицах, отмечает А. А. Зимин, вставлены в конец соответствующих разделов, вероятно, потому, что к лету 1573 г. "История" в основном была закончена. В пользу этого мнения можно привести некоторые дополнительные аргументы. Сначала Курбский рассказал, что были убиты Морозовы, мужи, "сингклитским саном почтенныи", среди них Лев Салтыков с четырьмя или пятью сыновьями. Через некоторое время он сделал поправку к своему рассказу: "Ныне, последи, слышах о Петре Морозове аки жив есть; тако же и Львовы дети не все погублены...". Исправляя раздел о Морозовых, Курбский, по-видимому, еще ничего не знал о гибели самого видного из бояр Морозовых, члена Рады М. Я. Морозова. Главу "О побиении болярских и дворянских родов" Курбский заключил указанием на то, что он не мог вместить в свою книгу все имена, других забыл, но бог помнит всех избиенных. Глава была, по-видимому, завершена, когда Курбский узнал о казни М. Я. Морозова. Поэтому он должен был вписать рассказ о нем после заключения. Исключительное внимание Курбского к роду Морозовых объяснялось тем, что его мать была урожденной Морозовой.
"История" Курбского распадается на две части. Первая из них посвящена правлению Избранной рады и завершается словами: "А сему уже и конец положим...". Вторая часть начинается со слов: "Се уже по возможности моей начну изчитати имена... новых мучеников..." и заключается фразой: "И ныне скончающе и историю новоизбиенных мучеников...". В той части, в которой речь идет о правлении Рады, Курбский проявляет исключительную осведомленность. Как член Рады Курбский был участником важнейших событий того времени. Несмотря на тенденциозность изложения, первая часть "Истории" является ценнейшим документом по истории политической борьбы в 50-х гг. XVI в.. Совершенно иной характер носит "история мучеников", повествующая главным образом об опричном терроре. Накануне опричнины Курбский бежал из России и о последующих событиях мог судить лишь по отрывочным, часто недостоверным слухам, рассказам московских беглецов и т. д. Во второй части "Истории" автор ее нередко обнаруживает неосведомленность и недобросовестность.
В разделе о новгородском погроме Курбский утверждал, будто царь велел утопить архиепископа Пимена в реке. Столь явной лжи избегали даже такие памфлетисты, как Шлихтинг, Таубе и Крузе. По Шлихтингу, Пимен был одет в шутовской наряд и отослан в Москву. Нечто подобное сообщали Таубе и Крузе. "История" появилась на свет после памфлетов Шлихтинга, Таубе и Крузе, и Курбский не мог рассчитывать на неосведомленность литовских читателей.
Недостоверны известия Курбского о казни наследника Старицкого удельного княжества княжича Василия Старицкого, об убийстве двух сыновей наследников удельного князя Н. Р. Одоевского, казни архиепископа Германа и старца Феодорита. Курбский ошибочно утверждает, будто царь казнил боярина И. И. Хабарова и окольничего М. П. Головина. В то же время автор "Истории" не называет имен многих очень видных лиц, казнь которых засвидетельствована очевидцами и синодиком опальных. В их числе бояре В. Д. Данилов, И. П. и В. П. Яковлевы, кн. М. Т. Черкасский, кравчие кн. П. И. Горенский и Ф. И. Салтыков, представители знатнейших боярских фамилий кн. Д. Сицкий, кн. М. Засекин, князья Н. и А. Черные Оболенские, Ф. Карпов, Г. Волынский и т. д. Одновременно Курбский упоминает о казни других лиц, о которых молчат прочие источники. Среди них боярин С. В. Яковлев, И. Ф. Воронцов, В. В. Разладин, Д. Пушкин, Ф. Булгаков, К. Тыртов. Нельзя считать казненными всех, лиц, о "погублении" которых пишет Курбский. По словам Курбского, был убит боярин Федоров и "погублена" его жена (она была пострижена в монастырь), был убит Щенятев и "погублены" двое его братьев (один был пострижен, другой сослан в ссылку). По-видимому, в том же смысле Курбский говорит о "всероднем" погублении князей Ушатых, а также Прозоровских. Все Ушатые попали в ссылку и лишились земель.
Сказание Курбского о "новоизбиенных мучениках" представляет собой памфлет во многом более тенденциозный, нежели памфлеты иноземных авантюристов. Пользоваться им можно лишь после самой строгой критики и сопоставления с другими источниками.
Исключительный интерес для истории опричнины представляют Послания Ивана Грозного к Курбскому и другим лицам. Послания опубликованы Д. С. Лихачевым и Я. С. Лурье и снабжены переводом и обширными комментариями, имеющими самостоятельное научное значение. Изданию предпослан подробный археографический обзор. Отдельным разделом в сборник включены Послания в Литву главных земских бояр Бельского, Мстиславского, Воротынского и Федорова. В литературе давно высказывалось предположение, что именно царь был автором боярских грамот. В новейшее время подобное предположение убедительно аргументировал Я. С. Лурье. Он отметил, что тексты Посланий, формально принадлежащих различным лицам, на протяжении многих страниц сходны между собой. Многие выражения и цитаты "боярских грамот" дословно совпадают с выражениями подлинных посланий Грозного. Общий стиль грамот также обнаруживает руку царя, любителя и мастера "грубианской" полемической литературы. Указанные соображения представляются нам справедливыми, но лишь по отношению к грамотам Бельского, Мстиславского и Воротынского. Эти грамоты во многом повторяют и продолжают друг друга. Все они были подписаны в Москве в то время, когда там находился царь, между 2 и 27 июлем 1567 г. Грамоты боярина И. П. Федорова не связаны текстологически с посланиями московских бояр и заметно отличаются от них своей краткостью, сдержанным тоном и наличием сугубо интимных мотивов, полностью отсутствовавших в московских посланиях. "А ведь же, государу, - писал Федоров польскому королю, - я уже человек при старости... немного жити... Чему же треба тебе по моей старости?". Подобные строки, очевидно, не могли быть сочинены никем, кроме самого Федорова. Заметим также, что Федоров написал свои грамоты в Полоцке 6 августа 1567 г., в то время, как царь находился в Москве.
Приведенные соображения позволяют оспаривать предположение, будто автором полоцких посланий боярина Федорова был царь Иван.
Духовное завещание Грозного наряду с его письмами принадлежит к числу интереснейших памятников периода опричнины. Источник этот давно введен в научный оборот, но доныне использование его затруднено вследствие двух обстоятельств. Прежде всего, завещание сохранилось в единственной, очень испорченной, поздней копии. Помимо того, в его тексте отсутствует точная дата.