Уповая на воина. Война всех против всех – этот тезис, пожалуй, наиболее верно характеризует эпоху раннего Средневековья, часто называемую периодом "тёмных веков". До предела милитаризированная Европа пребывала в состоянии перманентного военного конфликта, лишь изредка сменявшегося периодами временного затишья, которое противоборствующие стороны использовали для восстановления сил и подготовке к новой войне. Средневековые государи вели непрерывные войны между собой, с ближайшими и дальними соседями, с внешними врагами, с собственными подданными, вообще с кем угодно, едва только возникал малейший повод взяться за оружие. Империи создавались и рушились в течении жизни одного-двух поколений, варварские королевства, возникавшие тут и там, сгорали в пожарах междоусобиц, мир содрогался от лязга оружия и топота конских копыт.
Положение скороспелых европейских государств на материке осложнялось внешней угрозой – с востока надвигались орды степняков, на юге и юго-востоке разворачивался, стремительно набирая силу, мусульманский мир, а с севера год за годом усиливался натиск норманнов. Естественно, в этих условиях социальная значимость воина с мечом в руках возросла до небывалой степени. В условиях нарушения спокойствия для коллективного сознания наиболее важны вопросы обеспечения безопасности, в том числе, и даже в первую очередь, безопасности физической. Обеспечить её – особенно при наличии внешней агрессии – едва ли могли шаманствующие демагоги. По принципу равновесия силы, чтобы одолеть колдуна – нужен ещё один колдун, чтобы победить воина – нужен другой воин.
Железный век был одержим железной манией. Преклонение перед закованным в стальную броню героем достигло апогея, а длинный плоский кусок железа, заточенный с двух сторон, становится культовым предметом. Более того – слова "вооружённый" и "свободный" становятся синонимами, точно так же, как "безоружный" и "несвободный". Хорошее оружие ценилось дороже золота, а боевой конь по стоимости мог сравниться с табуном обычных лошадей.
В это время окончательно подходит к концу действие древнего германского принципа, по которому каждый свободный человек имеет право носить оружие. Только тот, кто располагает средствами и возможностями самостоятельно позаботиться о своей защите и, таким образом, внести непосредственный вклад в оборону общества, может всерьез называть себя свободным человеком.
В представлении франкской аристократии зависимое состояние отождествлялось с трусостью и подлостью: всякий безоружный считался трусом.
Физическая сила – достояние немногих, точно так же, как и способность мыслить. Поэтому быть воином может не каждый, точно так же, как не всякому дано постичь глубину Знания. Герои не плодятся в инкубаторе, бойца нельзя воспитать на пустом месте, потому что не только сила как таковая, а гораздо в большей степени сила духа выделяет настоящего воина из толпы человекообразных.
В период перехода от первобытности к традиционному обществу варварской демократии, пока что ещё не той военной демократии, о которой обычно принято говорить в связи с дальнейшим историческим развитием человечества, люди жили достаточно малочисленными группами, разделёнными обширными незаселёнными пространствами. Среднестатистическая община могла иметь в своём составе максимум двадцать-тридцать здоровых мужчин, реально способных взяться за оружие. В этих условиях в случае межгрупповых столкновений исход схватки малочисленных воинских контингентов вполне могли решить индивидуальные боевые качества одного единственного бойца. В особенности, когда большая часть сражающихся – это наспех собравшиеся земледельцы-общинники, ничего, кроме мотыги, в руках не державшие. Именно поэтому в профанном сознании имела место сакрализация образа могущественного героя, в том числе и тех самых средневековых рыцарей, надолго ставших символом несокрушимости профессионального бойца.
Дело в том, что эти самые герои, поначалу весьма малочисленные, в условиях смутного времени межгрупповых конфликтов представляли собой единственную реальную силу, так необходимую обществу: сначала для защиты от внешних врагов, потом для усмирения врагов внутренних, позже – для выяснения отношений с соседями и агрессивных переговоров с конкурентами. В период Тёмных веков объективно сложилась ситуация, когда варварским предводителям – новоявленным королям раннефеодальных государств – в условиях постоянной нестабильности и военной угрозы как со стороны подчинённого ими местного населения, так и со стороны внешних врагов потребовалось обзавестись верными и преданными, немногочисленными, но сильными воинскими контингентами. Их основой должен был стать профессиональный и хорошо вооружённый воин, который в бою стоил бы целого отряда.
Чтобы понять специфику индивидуального бойца, следует рассматривать его как явление в окружении тех факторов, которые имели место. Сам воин-одиночка феноменален по своей сути – от стиля поведения до вооружения. Меч – оружие более ритуальное, чем практичное. В тесноте рукопашной схватки, когда напрочь отсутствует свобода манёвра, меч против алебарды даёт нулевые шансы. Один среднестатистический рыцарь занимал на поле боя слишком много места. Чтобы размахнуться мечом и нанести удар, необходимо иметь свободное пространство спереди, сзади, по сторонам. Не удивительно, что и греки, и римляне вооружали своих пехотинцев коротким колющим оружием, поскольку длинный меч был совершенно бесполезен в сомкнутом строю.
Сражения носили жестокий и кровопролитный характер. Бой обычно начинался с удара копьями – закованные в железо всадники мчались друг на друга и сталкивались со страшным грохотом. Если после такого столкновения копья ломались, а противники оставались в живых, в ход шли мечи. И это было отнюдь не изящное фехтование из фильма "Три мушкетёра" – удары были редкими, но страшными, о чём свидетельствуют разрубленные черепа и перерубленные берцовые кости из древних погребений.
"…Диего Ордоньес также, когда почувствовал, что серьезно ранен, встал против Родриго Ариаса и ударил того мечом в темя, так, что разрубил шлем и кольчужный капюшон, и половину черепа…"
Поэтому воин должен был быть готов не только побеждать – но и в любой момент умереть.
Мир объективно нуждался в Герое. Герой должен был обладать определёнными качествами, для того, чтобы быть героем.
Первое – физические предпосылки. Сила, в данном случае, это – по крайней мере, изначально, пока войны велись в форме банального столкновения бойцов лицом к лицу – физическая сила вообще, без которой победа в рукопашном бою невозможна.
Второй немаловажный фактор – наличие оружия. Если наши доисторические предки дрались чем попало – в ход шли палки, камни и прочий набор природных инструментов, то настоящий воин нуждается в настоящем оружии. Крестьянский топор и охотничье копьё в этом качестве вряд ли сгодятся. А хорошее вооружение, как известно, на дороге никогда не валялось – в частности, полный набор оборонительно-наступательного оружия средневекового рыцаря в купе с боевым конём оценивался в 45-60 коров, что было эквивалентно имуществу средней по размерам деревни. То есть, по современным меркам, снарядить на войну полноценного конного бойца примерно то же самое, что сегодня купить танк.
Но недостаточно просто взять в руки оружие – им надо ещё и уметь пользоваться. А этого можно достичь только постоянными упражнениями. Следовательно, настоящий воин должен быть человеком полностью обеспеченным в отношении своих повседневных материальных потребностей и, кроме того, свободным от занятий производственным трудом для того, чтобы иметь время, необходимое для тренировок.
И, наконец, воин – это, прежде всего, состояние духа, ибо " воину не нужен меч: его дух, растворённый в пустоте – вот его оружие". Пожалуй, этот пункт стоило бы вынести в начало списка. Не всякий мужик крепкого телосложения морально готов бросить привычный и спокойный жизненный уклад ради иррациональной жажды подвигов и сражений.
Изучение источников наглядно показывает, что рядовые общинники с большой неохотой шли на войну и при первой же возможности возвращались к своему хозяйству. С другой стороны, тот же самый крепкий мужик, даже имея требуемые 45 коров вряд, ли согласится отдать их за груду ненужного железа и красивого, но абсолютно непригодного в хозяйстве боевого коня.
Проблема эта решалась достаточно просто и эффективно – не имея средств и возможностей содержать за свой счёт постоянную армию, феодальные государи щедрой рукой раздавали всем желающим сражаться и умирать ради их интересов земли с лесами, полями, крестьянами, которые должны были обеспечить их всем необходимым и – в первую очередь – средствами на вооружение. В капитулярии 786 г. Карл Великий говорит о "недворянах" (судя по контексту, быть может, едва ли не рабах), получивших бенефиции для того, чтобы обрести возможность вооружиться. Низкое социальное происхождение, таким образом, не являлось препятствием для участия в военных походах при одном только условии – воин должен был иметь средства на приобретение оружия. Король побеспокоился о том, чтобы создать экономические условия, необходимые для пополнения войска вооруженными воинами, невзирая на древний обычай, согласно которому только свободные люди имеют право носить оружие. Физическая сила, военная выучка и безоговорочная преданность господину становятся важнейшим фактором продвижения по служебной лестнице и социальной мобильности. Воины, получавшие землю при условии, что уровень их вооруженности намного будет превосходить средний уровень остальной массы свободных франков, именно в тот момент, когда в верхах франкской политической системы происходили чрезвычайные изменения, образовывали новую политическую силу, которая должна была стать опорой королевской власти. Получив землю, они лезли из кожи вон, наперебой демонстрируя свою военную доблесть, лишь бы убедить своего военачальника в том, что только от них и зависит его благополучие и процветание. Они должны были вооружаться и совершенствовать свое боевое мастерство, чтобы доказать – они лучше и сильнее других, недовольных новым положением дел, часто не считаясь даже с тратой большей части доходов, которые приносила им земля. Всё это в совокупности легло в основу рыцарского сословия – касты профессиональных воинов, основы средневекового феодального мира.
Рыцарь – это не просто конный воин, закованный с ног до головы в железо. Рыцаря следует рассматривать как неотъемлемый элемент феодальной иерархии, её основу, более того – как сущностную квинтэссенцию феодального общества средневекового Запада. При всей сопутствующей ему мишуре и романтике – при доспехах, герольдах, мечах, плюмажах и прекрасными дамах – рыцарство обладало весьма четко выстроенной и организованной идеологией, – выше, чем просто морально-этические нормы и принципы, – которая выкристаллизовывалась на протяжении довольно длительного времени и являлась регулятором деятельности рыцарей практически во всех сферах общественно-политической жизни. Эти предписания не обрели, в конечном счёте, такой завершенной формы, как идеология бусидо. Однако они оформились в различных кутюмах (обычаях), зафиксированных письменно и являвшихся необходимой нормой поведения для каждого благородного воина, определявшей не только его стиль действий, но и рыцарское мировоззрение в целом.
Рыцарь становился собственно тем, кем он был по своей сути с момента принесения клятвы верности сеньору. И постепенно, к XI– XII векам тяжеловооруженные всадники превратились в касту рыцарей. Доступ в это привилегированное сословие становился все более трудным, основанным уже на родовитости, которая подтверждалась грамотами и гербами. За эти привилегии воин отдавал ни больше, ни меньше – жизнь.
На подобных отношениях в Европе выстроилась сложная феодальная система, просуществовавшая не одну сотню лет. Эта система оказалась гораздо более высокоэффективной, чем вся совокупная мощь варварского мира, опиравшегося на общинный уклад и принципы варварской военной демократии. В битве при Гастингсе потерпели поражение не только англосаксонские хускарлы [14] и крестьянское ополчение: в их лице потерпел поражение весть тот общественный строй варварской эпохи, к которому ближе всего стояли государства Северной Европы. Полуфеодальные королевства, только-только пережившие период племенной организации, естественно, оказались слабее государств с уже сложившимся феодализмом. Конечно, они могли с переменным успехом состязаться друг с другом. Но историческая перспектива раскрывалась в пользу высокоразвитого феодального общества, с вассальной иерархией, тяжеловооруженным конным рыцарством, сильной властью сюзеренов. Это общество оптимальным образом было приспособлено к ведению войны, и ни сила натиска, ни героический энтузиазм варварских воителей, ни их сравнительная многочисленность не могли уравновесить мощи высокоорганизованной, базирующейся на прочных поземельных и иерархических служебных отношениях, обеспеченной дорогостоящим и совершенным вооружением военной машины западноевропейских рыцарских государств. Франко-нормандские рыцари Вильгельма Завоевателя на боевых конях, покрытые стальной чешуей доспехов, являли собой новую силу новой эпохи. Время эпических героев вроде Ахилла, Зигфрида и Беовульфа миновало; на смену им пришло время иных героев.
Искушение славой. Если политика – это война богов, продолженная другими средствами, то война в собственно прямом значении этого слова не что иное, как политика, продолженная другими средствами.
Собственно, нет принципиальной разницы между войной и политикой в чистом виде, ибо военная машина, прежде всего, подчиняется политической воле и политической целесообразности. Однако это справедливо для стабильных обществ с развитой инфраструктурой. Для обществ же, переживающих героическую эпоху, свойственно ставить войну во главу угла. Если для правителей Римской империи, например, характерно было сначала попытаться найти политическое решение конфликта, а лишь затем пустить в ход силу оружия, то для вождей варварских племён оружие всегда оставалось первостепенным средством решения спора, и лишь когда оно оказывалось бессильным, они прибегали к политическим средствам. Дело тут вовсе не в особой специфике римского государства – просто для Рима эпоха, когда приграничные конфликты решались поединком вроде сражения между Горациями и Капуациями, на тот момент давно прошло, для германцев же это было делом обыденным и привычным.
Избыточное количество людей вооружённых и готовых доказывать свою правоту оружием представляла серьёзную опасность для традиционной общины. Обладающий неодолимой мощью в окружении более слабых подвергается искушению утвердить своё превосходство над ними. И чем ниже его моральные качества, чем более одержим он земными желаниями, тем страшнее его власть для остальных. Община была призвана, по мере сил, оградить своих членов от произвола сильных. Могучий боец представлял собой угрозу для внутреннего спокойствия общины, нарушая принципы равенства и справедливости, посягая на святая святых – незыблемость внутреннего уклада. Но в то же время он необходим для защиты этого самого уклада от угрозы извне – других таких же неуправляемых агрессоров, силой оружия пытавшихся переделать мир. Главная задача общины в данной ситуации – направить деструктивную энергию бойца наружу, сконцентрировав его внимание на внешних врагах. Если же таковых не находилось, их приходилось выдумывать. В противном случае, защитник запросто мог превратиться в неконтролируемого деспота.
Так, на заре средневековья нехватку профессиональных бойцов приходилось компенсировать за счёт набора воинов из среды крестьян. Эти, так сказать, "крестьянские рыцари" снаряжались на средства своих соседей – по сути, сельская община вместо того, чтобы отправлять на войну целый отряд необученной и плохо вооружённой пехоты сообща выставляла одного конного воина в полном боевом снаряжении. Однако, вернувшись с войны, такой воин часто уже не желал возвращаться к повседневному труду, превращаясь в тирана для своих односельчан.
Продолжая эту тему, следует вспомнить, что средневековые феодалы, вышедшие из народа и в массе своей не имевшие ничего, кроме желания жить за чужой счёт, для самоутверждения, прежде всего, старались подавить других себе подобных. Говоря словами Макиавелли, начали они с того, что, возвышая себя, повсеместно унизили пехоту. Это нужно было затем, что, не имея достаточных ресурсов, они не могли бы прокормить большого пешего войска, а малое не создало бы им славы. Тогда как, ограничившись кавалерией, они при небольшой численности обеспечили себе и сытость, и почет. Поэтому поражения, нанесённые им пехотой при Стирлинге, Куртрэ, Пуатье и в других местах, были для них столь неожиданными и столь позорными. В дальнейшем они проявили необычайную изворотливость для того, чтобы избавить себя от опасностей и тягот военной жизни: в стычках они не убивают друг друга, а берут в плен и не требуют выкупа, при осаде ночью не идут на приступ; обороняя город, не делают вылазок к палаткам; не окружают лагерь частоколом и рвом, не ведут кампаний в зимнее время. И все это дозволяется их военным уставом и придумано ими нарочно для того, чтобы, как сказано, избежать опасностей и тягот военной жизни.
Этот пассаж относится, в общем-то, к итальянским кондотьерам, однако, в целом, верно характеризует рыцарство "развитого" Средневековья. Превращение войн в турниры, упоение собственной значимостью и славой, породившими высокомерие и гордыню, в конечном счете, сделали своё дело, низведя былых героев до уровня простых смертных.