Более последовательную демократическую программу выдвинула группа "Демократического централизма" Т. Сапронова и В. Смирнова (группа 15–ти - по числу подписей старых большевиков под их платформой "Под знамя Ленина", вышедшей в июне 1927 г.).
Они применили к сложившейся ситуации свои предложения, выдвинутые еще во время профсоюзной дискуссии 1921 г., когда решалось - какой быть социальной системе Советской России по окончании гражданской войны. Тогда идеи производственной демократии были похоронены под прессом ленинского авторитета. Теперь, когда производственный и государственный авторитаризм зримо вел к бюрократизации, "демократические централисты" решили напомнить партии и рабочим о своих предложениях: "Внутренний распорядок на фабрике должен быть изменен в сторону его демократизации. Должен быть твердо проведен курс… на усиление участия рабочей массы в управлении производством. В этих целях:
а) при назначении директоров заводов и их помощников предполагаемыми высшими хозяйственными органами кандидатуры должны становиться на обсуждение общих или цеховых собраний рабочих, которые могут выдвигать и собственные кандидатуры.
Окончательное назначение может быть сделано лишь после такого обсуждения, на основании учета отношения рабочих к выдвигаемой кандидатуре и предложений общих собраний;
б) при директоре завода должно быть создано постоянное совещание из высшей администрации, представителя производственного совещания и представителей рабочих, выбираемых на общих собраниях рабочих. Решения этого совещания не являются обязательными для директора, но все основные вопросы деятельности предприятия должны обсуждаться на нем так, чтобы выборные от рабочих были вполне в курсе дел предприятия, а администрация знала отношение рабочих к проводимым мероприятиям. Та же система должна быть проведена и в крупных цехах;
в) вместо теперешней пестроты в организации производственных совещаний, должна быть всюду проведена выборность этих совещаний и подотчетность рабочим. Работа их должна быть теснейшим образом связана с работой упомянутых выше постоянных совещаний при директоре завода".
Сапронов, Смирнов и их сторонники были настроены в отношении Сталина гораздо решительнее и критиковали осторожность Троцкого: "надо решительным образом отбросить тактику пассивного выжидания, ориентировку на "полевение" руководящей группы или ее расслоение в результате внутренних трений. Так называемые "центристы" (Сталин и К°) служат лишь прикрытием для так называемых "правых" (Рыков, Калинин и пр.), а на деле ведут политику этой первой… Троцкистско - зиновьевский блок все еще не может отделаться от этих иллюзий, из чего и вытекают его шатания и ошибки… Цитаделью правой опасности является сталинская группа и подчиненный ей партаппарат (из этого исходила вся оппозиция перед дискуссией 1926 г.), оппозиция Зиновьева - Троцкого неоднократно ориентировала партию на то, что сталинская группа может сама начать бороться с правой опасностью".. Кажется, что в этом споре правы оказались троцкисты. Впоследствии оказалось, что Сталин под давлением обстоятельств легко может отказаться от "термидорианской" экономической политики. Для части троцкистов это стает сигналом для примирения с ним. Но "демократические централисты" оказались дальновиднее в другом - "полевение" Сталина не остановит бюрократического "перерождения".
"Объединенная оппозиция" отмежевалась от "слишком" демократических предложений 15–ти, но с оговоркой: "Мы держимся того мнения, что платформа 15–ти должна быть напечатана в партийной печати, как это всегда делалось при Ленине". Впрочем, пока не была опубликована и платформа "Объединенной оппозиции".
Подавление левой оппозиции
Сталин понимал, что в условиях, когда оппозиция оказывается права в споре о стратегии большевизма, когда вот - вот придется принять ее предложения почти по всем экономическим и внешнеполитическим вопросам, чисто политическими методами проблему борьбы за лидерство не решить. Распространение оппозиционных материалов лишало правящую группу монополии на прессу, возможности клеветнически интерпретировать лозунги оппозиции. Партактив мог понять, что его обманывают. Троцкисты могли со временем сагитировать партию, особенно по мере дальнейшего углубления кризиса.
Начались обыски на квартирах рядовых троцкистов. Искали "компромат". "Чтобы скрыть нашу платформу, Сталину ничего не осталось, как "перекрыть политику уголовщиной"" - считали Зиновьев, Смилга и Петерсон.
13 сентября был разгромлен центр перепечатки троцкистских материалов. Было объявлено, что обнаружена подпольная троцкистская типография. Оппозиция язвительно комментировала: "Но, на деле, ГПУ захватило только пару пишущих машинок, стеклограф и ротатор, т. е. такую "типографию", которая имеется в любом советском учреждении". Оказалось, что конкуренцию советским учреждениям составили Преображенский, Серебряков и Шаров, которые признали себя собственниками обнаруженного "оборудования".
Тем временем 18 сентября ГПУ арестовало каких - то Щербакова и Тверского, которые обсуждали с бывшим врангелевским офицером возможность организации военного переворота и приобретение типографского оборудования. Планы эти явно противоречили друг другу, скорее всего недовольные обсуждали разные варианты борьбы с советской властью. Но им не повезло - офицер был агентом ГПУ.
Теперь можно было "связать" через "типографское оборудование" два следа - белогвардейский, особенно жуткий, поскольку едва отгремело эхо июньских террактов, и троцкистский. Обвинения большевиков в политической уголовщине в СССР еще не звучали. Троцкисты тут же напомнили о том, как Временное правительство обвиняло большевиков в организации путча на немецкие деньги (среди обвиняемых тогда были Троцкий и Зиновьев), а также о методе "амальгамы", применявшемся "термидорианцами" во время Французской революции. На самом деле этот метод, заключавшийся в объединении в одном процессе обвиняемых революционеров и контрреволюционеров, был опробован как раз якобинцами. Но троцкисты упоминали именно нужную им аналогию.
Оппозиционные лидеры с гневом отмежевались от связи с белогвардейским подпольем: 22 сентября, от имени Политбюро и Президиума ЦКК разослано было всем партийным организациям извещение о раскрытии типографии, в которой говорилось, что:
"Часть арестованных беспартийных действительно связана с некоторыми лицами из военной среды, помышляющими о военном перевороте в СССР по типу переворота Пилсудского… Раскрытие подпольной типографии было побочным и неожиданным результатом арестов беспартийных лиц, имеющих отношение к группе военного заговора. ОГПУ не вело и не ведет следствия по делу о нелегальной оппозиционной типографии… единственной "связью" между оппозиционной печатней и военным заговором явился агент ГПУ, следивший за белогвардейцами и за оппозицией". Оппозиционеры издевались над разъяснениям чекистов, которые объявляли: "Не вина ОГПУ, если союзники оппозиции из числа беспартийных интеллигентов оказались в тех (?) или иных (?) связях с военными, помышляющими о военном путче". Да, ОГПУ еще не могло доказать такие связи и даже провоцировало их. Но считал ли Сталин невозможным, что "загнанные в угол" троцкисты захотят восстановить свои старые связи с военными. На всякий случай он вычищает из армии активных троцкистов, а не очень активных перемещает на безопасные посты вроде атташе за рубежом.
В этот раз амальгама не склеилась. 5 ноября тезисы оппозиции стали печататься в дискуссионном листке "Правды" под названием "Контр - тезисы троцкистской оппозиции о работе в деревне" (настоящее название платформы было издевательски дано в примечании).
Тем временем сталинцы выдвинули еще более тяжкое обвинение, так сказать на будущее: Выступая 26 октября, Молотов заявил: "Оппозиция воспитывает в своей среде некоторые такие элементы, которые готовы на любые способы борьбы с партией. Поэтому заострение борьбы на личных нападках, на травле отдельных лиц может служить прямым подогреванием преступных террористических настроений против лидеров партии". Верил ли Молотов в то, что говорил? Терроризм в России того времени не считался предосудительным сам по себе. Революционный терроризм вызывал восхищение, контрреволюционный - возмущение. А что если кто - то из тысяч сторонников оппозиции решит, что термидорианское перерождение партии уже завершилось, что во главе партии стоят контрреволюционеры. Со времен гражданской войны у многих сохранилось оружие. Оппозиция восприняла заявление Молотова с возмущением: "Зная, с кем мы имеем дело, мы предполагаем, что ко всем эффектам с "врангелевским офицером" хотят прибавить еще какой - либо эффект с "покушением" на лидера - чтобы развязать себе руки для какой - нибудь расправы". В 1927 г. эта "бомба" не взорвалась. Она продолжала лежать до 1934 г.
ОГПУ не склонно было вникать в идеологические тонкости - его работа заключалась в поиске заговорщиков, и они были готовы к репрессиям против каждого, кто ведет себя как заговорщик, то есть нелегально. Оппозиционеры еще пытаются апеллировать к революционному прошлому нынешних властителей. Так, оппозиционер С. Зорин писал своему бывшему товарищу Бухарину по поводу ареста рабочего типографа Фишелева, до революции работавшего в газете Бухарина: "Социализм вообще немыслим с такими атрибутами, как тюрьмы для лучших пролетариев - коммунистов". Можно было бы понять это и несколько лет назад, когда коммунисты стали бросать в тюрьмы пролетариев - социалистов.
Оппозиция так часто говорила об интересах рабочих, что в условиях отстранения от последних рычагов власти лидеры оппозиции стали задумываться о выходе прямо на пролетариат: "Масса беспартийных рабочих все внимательнее прислушивается к нашим разногласиям, все с большей жаждой старается узнать подлинную правду - прежде всего: чего требует оппозиция" - писал Зиновьев. Агитаторы оппозиции стали выступать перед беспартийной рабочей массой на предприятиях. Оппозиция вышла за пределы партии, и это было Рубиконом, перейдя который троцкисты обрекали себя на репрессии. Монополия партии на политическую жизнь была для большевистского руководства священной.
Обличение оппозицией усилившейся эксплуатации привлекли к ней симпатии рабочих. Сотни беспартийных подписывали просьбы к оппозиционерам выступить у них в цехах. "На фабриках Орехово - Зуевского района, на заводах "Манометр", "Дукс", фабрике "Красный Октябрь", на подольском заводе "Госшвеймашина", в Харькове на заводе ВЭК, типографии им. Петровского, открытых собраниях ячеек и заводских собраниях рабочие, при постановке вопроса об оппозиции, требовали докладчиков от оппозиции и покидали собрания, когда аппаратчики в этом отказывали" - утверждали "демократические централисты".
В то же время летние успехи троцкистов в партии оказались пирровой победой - бюрократия сплотилась, отобрала у оппозиции часть лозунгов и стала методически репрессировать оппозиционеров, снимая их с постов, а некоторых и арестовывая. Несмотря на то, что документы оппозиции по - прежнему распространялись под грифом "Только для членов ВКП(б)", левые и правые уже действуют как две партии. На стороне одних - недовольный НЭПом беспартийный рабочий актив, на стороне других - беспартийные спецы.
В октябре Троцкому и Зиновьеву удалось оказаться на официальной трибуне в Ленинграде. Увидев опальных вождей революции на трибуне, толпа ринулась к ним, выкликая имена Троцкого и Зиновьева, на которые уже пала харизма страдальчества.
"Энтузиазм, с которым встречались наши товарищи, был похож на энтузиазм рабочих Ленинграда в 17–м году, когда на трибуне появлялся Ленин" - рассказывал наблюдавший события сторонник оппозиции. Колонны заводов выкрикивали лозунги: "Да здравствуют истинные вожди революции!" такое вряд ли могло быть случайностью - на ленинградских заводах сохранялся сильный актив оппозиции, который подготовил рабочих к тому, что они увидят "самих" Троцкого и Зиновьева. Руководитель ленинградской партийной организации Киров оказался в глупом положении и, чтобы как - то сгладить ситуацию, перешел на трибуну с Троцким и Зиновьевым, но потом, осознав возможные последствия такого "блока" для себя лично, ретировался.
В Москве оппозиции удалось организовать массовое собрание (около 2 тыс. чел.) в Высшем техническом училище. Пока активисты оппозиции сдерживали натиск охранников администрации, Троцкий и Каменев излагали свои взгляды.
Демонстрация в Ленинграде была последней каплей, которая переполнила терпение. Сталин понял, что дальнейшее затягивание раскола приносит ему одни минусы. 21–23 октября 1927 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) снова обсуждал персональные дела Троцкого и Зиновьева. На этот раз им практически не давали говорить, а в Троцкого кидали попавшимися под руку предметами - книгами, стаканом. Троцкий считал такое поведение хулиганством. Подобное поведение большевиков, скажем, на Учредительном собрании 1918 г., Троцкий хулиганством не считал. Все зависит от "классовой линии". Пленум осудил линию оппозиции и исключил Троцкого и Зиновьева из состава ЦК. "Это поставило их в положение простых граждан, на которых полностью распространяются законы о Соловках, Сибири и высшей мере наказания" - комментировал чехословацкий дипломат Й. Гирса. 22 октября, сразу после исключения вождей оппозиции из ЦК, остальные оппозиционные члены ЦК и ЦКК заявили: "Это есть прямая попытка поставить XV съезд перед актом раскола". Они обещали и дальше вместе с исключенными товарищами отстаивать дело ленинской партии "против оппортунистов, против раскольников, против могильщиков революции". "Могильщики" - слово, так больно задевшее Сталина в прошлом году. Что же, Сталин уже принял политическое решение раздавить оппозицию, как в свое время раздавили меньшевиков - тюрьмами и ссылками.
Между тем на собраниях оппозиции побывали десятки тысяч людей. В ходе дискуссии за оппозицию открыто проголосовало 4120 коммунистов, что не так мало, если учесть фальсификации при голосованиях и начавшиеся чистки государственных и партийных органов от оппозиционеров. А сколько сочувствовали Троцкому негласно? В. Фейгин сообщал С. Орджоникидзе о таком тревожном для сталинистов факте: на собрании московского комсомольского актива выступление оппозиционера Тер - Ваганяна было освистано присутствующими. По окончании собрания демонстрировали документальный фильм. В кадре появился Троцкий. "Раздались бурные аплодисменты. Потом он появляется в Брест - Литовске, потом на фронте под Казанью и т. д. Все время встречали его бурными аплодисментами… Теру выступать не дали, а Троцкого на картине (в темноте) приветствовали".
Когда Сталин станет проводить в жизнь некоторые из партийных лозунгов, симпатизировавшая Троцкому часть партийной массы его поддержит. Но доверия к Сталину, расправившемуся с оппозицией репрессивными мерами, у этих партийцев не будет. И сами оппозиционеры готовы применить насилие против своих врагов. Протестуя против арестов оппозиционеров, Троцкий утверждал: "Насилие могло играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике".
Ободренные своим успехом на рабочих собраниях и коммунистических митингах, оппозиционеры решили уже организованно выступить на демонстрации 7 ноября 1927 г.
"Участие в оппозиционной демонстрации с несколькими плакатами вызывалось необходимостью противопоставить правду об оппозиции той клевете, при помощи которой отравляются как партийцы, так и беспартийные", - объясняли оппозиционеры свое возвращение к тактике оппозиционной интеллигенции времен борьбы с царизмом. Упоминание беспартийных было сознательным - левые уже не связывали себя рамками партийной дисциплины.
Во время юбилейной демонстрации в Москве и Ленинграде оппозиционеры подняли над колоннами свои лозунги: "Повернем огонь направо - против кулака, нэпмана и бюрократа!", "Выполним завещание Ленина!", "Против оппортунизма, против раскола - за единство ленинской партии!". "Сегодня эти лозунги составляют официальное кредо сталинской фракции в ее борьбе против правых", - с грустью комментировал Троцкий два года спустя. Кроме ленинского завещания, конечно. Этот лозунг воспримет Бухарин в борьбе против Сталина. Оппозиционные лозунги вывешивались также на стенах домов, где жили оппозиционеры. Центральной трибуной оппозиции стала гостиница "Париж", выходившая на Манежную площадь. Оттуда Смилга, Преображенский и др. обменивались приветствиями с демонстрантами. К гостинице подъехал штурмовой отряд "большинства" во главе с секретарем Краснопресненского райкома М. Рютиным и начал осаду. В балкон оппозиции кидали камнями, гнилым картофелем, поленьями. Затем с криками "Бей оппозицию!" и "Бей жидов - оппозиционеров!" команда Рютина ворвалась в номер и устроила там погром. Оппозиционеры были избиты и задержаны. Милиция не вмешивалась.