Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге - Карамзин Николай Михайлович 34 стр.


Горожане понимали, что против войска со всей Руси их город не выстоит. Они согласились на все условия. Псковичи сами сняли вечевой колокол. Город рыдал. Думали, что на этом все и кончится, но Василий знал, как нужно усмирять города: он приказал провести такое же, как и в Новгороде, переселение псковских знатных семей в другие города, а на их место следовало поселить москвичей: "Государь велел быть Наместниками во Пскове Боярину Григорию Федоровичу Давыдову и Конюшему Челяднину, а Дьяку Мисюрю ведать дела приказные, Андрею Волосатому ямские; определил Воевод, тиунов и старост в пригороды; уставил новый чекан для монеты и торговую пошлину, дотоле неизвестную в земле Псковской, где купцы всегда торговали свободно и не платя ничего; роздал деревни сосланных Псковитян Московским Боярам; вывел всех граждан из Застенья, или Среднего города, где находилось 1500 дворов; указал там жить одним Государевым чиновникам, Боярским детям и Московитянам, а купеческие лавки перенести из Довмонтовой стены в Большой город; выбрал место для своего дворца и заложил церковь Святой Ксении, ибо в день ее памяти уничтожилась вольность Пскова; наконец, все устроив в течение месяца, оставив Наместникам тысячу Боярских детей и 500 Новгородских Пищальников, с торжеством поехал в Москву, куда отправили за ним и Вечевой колокол. В замену убылых граждан триста семейств купеческих из десяти низовых городов были переселены во Псков".

Так Василий прирос еще и псковскими землями. Приобретение Пскова было для него важным: это была лучшая крепость во всей Руси.

С внешними делами меж тем было не столь безоблачно: крымский хан старел, его место заступили молодые и равнодушные к Москве сыновья. Их больше интересовала нажива. Верность ханства Москве держалась только на авторитете самого Менгли-Гирея. Но в конце концов он отошел от дел. И сразу с юга начались набеги крымцев на московские земли. Василий напрасно напоминал о договорах между Москвой и Крымом, сыновья считали этот договор уже недействительным. Теперь приходилось иметь южные полки на границе, чтобы быть готовыми отразить набег.

Хуже всего было для Москвы то, что молодые ханычи охотно завязывали союз с Сигизмундом. В 1513 году хрупкий мир с Литвой рухнул. Началась война. Василия не оставляла мысль взять Смоленск. Двинулись на штурм. Оказалось, что город превосходно укреплен. Это решили поправить, подняв боевой дух при помощи медовухи. Атакующие перепились. Трезвые защитники легко согнали их со стен. Русские полки обратились в бегство. Это был позор. И с позором Василий Иванович вернулся в Москву.

Он жаждал реванша. Буквально сразу же начался второй поход на Смоленск. Началась осада. Попытки штурмовать стены ничего не дали. Единственное, что делали осаждающие, - превращали землю Смоленска в выжженную пустыню. Но сам город взять не могли.

Снова Василий вернулся в Москву ни с чем. Для третьего похода Глинский сыскал в Богемии оружейных мастеров и нанял немецких воинов. Так что это был, скажем так, самый дорогой поход на Смоленск. Василий окружил город пушками, которые стреляли ядрами, окованными свинцом. Действие было устрашающее, смоляне запросили переговоров, но хотели отнести их на следующий день. Воевода Сологуб не дал им этого дня. Снова заговорили пушки. Смоляне решили сдаться. "Государь! довольно текло крови Христианской; земля наша, твоя отчина, пустеет: приими град с тихостию", - просили они.

Василий просьбу удовлетворил. В первый день августа в Днепре освятили воду, процессия с хоругвями вошла в город. За духовенством шел сам Василий. Это был его триумф: Смоленск перешел к Литве еще 110 лет тому назад.

Глинский находился в это время около Орши. Но удача ему изменила: царедворец решил предложить свои услуги Сигизмунду, на переписке с королем его и поймали. Так что народ праздновал взятие Смоленска, а Глинского везли в цепях в Москву, откуда недавно он выезжал свободным человеком.

Однако везение нередко изменяет. И в следующей битве с Сигизмундом русские войска потерпели жестокое поражение. Но практически сразу другому воеводе, Шуйскому, удалось возвратить отвоеванное. Литовцы смогли взять лишь Дубровну, Мстиславль и Кричев.

В 1515 году в союзе с Литвой против Москвы уже выступало войско крымского хана Махмет-Гирея, а составной частью этого войска стали отряды казаков. Юг теперь стал опасен. Только чудом северским князьям удалось отстоять южные города. Василий не знал, что и предпринять. Он даже сносился с султаном Селимом и жаловался на двоедушие крымского хана. Султан запретил крымцам выступать на стороне Литвы.

Но Махмет-Гирея запреты не волновали. Он и сам отписал московскому государю, что "взятие Смоленска нарушает договор Василиев с Менгли-Гиреем, который будто бы пожаловал Смоленское Княжение Сигизмунду; что Василий должен возвратить оное, также и Брянск, Стародуб, Новгород Северский, Путивль, вместе с другими городами, будто бы данными Ханом, отцом его, Иоанну в знак милости. Магмет-Гирей требовал еще освобождения всех Крымских пленников, дани с Одоева, многих вещей драгоценных, денег; а в случае отказа грозил местию.

Великий Князь не мог образумить бессмысленного варвара; но мог надеяться на доброхотство некоторых Вельмож Крымских, в особенности на второго Менгли-Гиреева сына, Ахмата Хромого, объявленного калгою Орды, или первым чиновником по Хане: для того вооружился терпением, честил Посла и в удовольствие Магмет-Гирею освободил Летифа, бывшего казанского царя.

Сначала Ахмат поддался на уговоры и лесть, крымцы даже сделали набег на Литву ради собственной выгоды, но союзники они оказались никудышные. Василий стал надеяться уже не на союз, а хотя бы на мир. Он согласился даже разрешить им астраханский поход, чтобы посадить в Астрахани своего хана.

Но он напрасно ждал послов, чтобы закрепить условия этого похода. Вместо этого степная конница обрушилась на Русь и дошла почти до Тулы, едва удалось ее отбить.

Между тем сама литовская война шла с переменным успехом. Император Максимилиан, вступивший в родственные связи с Сигизмундом, желал положить ей конец. Единственное, чего он добился: Василий обещал, что в 1519 году военных действий против Литвы вести не будет. В том году Москве точно было не до Литвы. В Казани умер царь Махмет-Аминь, и теперь следовало найти ему преемника. Крымский хан рассчитывал посадить там своего брата, но Василий передал престол внуку Ахмата царевичу Шиг-Алею, воспитанному в Москве и считавшему Василия своим господином.

Казань стала безопасной, но Махмет-Гирею пришлось втолковывать, что Казань требовала Шиг-Алея, и он, Василий, не мог дать другого царя, а если бы не дал Шиг-Алея, то они сами бы взяли себе царя из ногаев или Астрахани. Это Махмет-Гирея успокоило, и скоро дошли вести, что он бьет литовцев под Краковом.

Русским в литовской войне везло меньше: псковичи с новгородцами ходили брать Полоцк, но так и не взяли, московские воеводы с татарской конницей смогли лишь пожечь внешние укрепления и пограбить земли вокруг Полоцка и Витебска. Единственная польза этих походов, признает Карамзин, была только в разорении вражеской земли.

В 1520 году союзники-немцы заключили с Сигизмундом мир. А в 1521 году Сигизмунду помогла казанская измена. Шигалея и присланных туда Москвой русских взяли под стражу, а на престол был возведен брат Махмет-Гирея Саип.

Устроив судьбу брата, Махмет сумел соединить ногаев и казацких атаманов. Этой конной ордой он ворвался на земли московского царя. Высланные на Оку княжеские дружины были разбиты и бежали. Татары пошли на Москву. Но, что еще хуже, рать Саипа шла на Москву с востока. В такой ситуации Василий решил не обороняться. Махмет-Гирей желает получить унизительный для Московского царства мир? Он его получит.

"Опасаясь нашего войска и неприступных для него Московских укреплений, Хан согласился не тревожить столицы и мирно идти восвояси, если Великий Князь, по уставу древних времен, обяжется грамотою платить ему дань. Едва ли сам варвар Магмет-Гирей считал такое обязательство действительным: вероятнее, что он хотел единственно унизить Василия и засвидетельствовать свою победу столь обидным для России договором. Вероятно и то, что Бояре Московские не дерзнули бы дать сей грамоты без ведома Государева: Василий же, как видно, боялся временного стыда менее, нежели бедствия Москвы, и предпочел ее мирное избавление славным опасностям кровопролитной, неверной битвы. Написали хартию, скрепили Великокняжескою печатию, вручили Хану, который немедленно отступил к Рязани, где стан его имел вид Азиатского торжища".

Всюду царил хаос, а люди были в ужасе. Крымцы сожгли все, что могли, и многих увели в плен. Невольников, по рассказам, продавали целыми толпами в Кафе и Астрахани. Через два года дошли слухи, что хан снова собирается на Москву. Василий писал ему и требовал ответа. Хан так и не появился. Но его ждали готовые выступить в любой момент полки. Так благодаря хану и Литве было создано более мобильное войско.

В декабре 1522 года с Сигизмундом заключили еще одно перемирие на пять лет: по нему граница между странами проходила по левому берегу Днепра. Смоленск Василий Сигизмунду не отдал. Зато история с Казанью имела продолжение. Незадолго до этого русские завоевали астраханское ханство. Теперь источников беспокойства было два: Крым и Казань. Сидевший в Казани Саип хорошо понимал, что Василий не оставит его в покое, и пока он оставил город на 13-летнего племянника и ездил в поисках союзников, московское войско подошло и окружило Казань.

В августе 1524 года город пал. Казанцы умоляли оставить им Сафу-Гирея, за это они обещали хранить верность и служить Москве. Василий оставил.

После Пскова только Рязань оставалась еще независимой. Но в начале XVI века на рязанском столе осталась только княгиня с малолетним сыном. Пока ребенок был мал и женщина полностью была в воле царя, Василий ее не трогал: он диктовал ей, что и как надо делать, чтобы заслужить милость Москвы. Но ребенок вырос. Рязанский князь Иван вовсе не желал подчиняться диктату Москвы. Для Василия это означало одно: надобно истребить.

Молодого князя обвиняли в том, что он не только открыто сказал о своем намерении царю, но что он передался крымскому хану и хотел жениться на его дочери. Василий призвал Ивана в Москву, заранее подкупив его боярина Семена Крубина, чтобы тот уговорил молодого человека ехать. Князь колебался, но опасности не видел. Стоило ему только появиться перед царем, как тот обвинил юношу в измене и велел отправить в тюрьму. Мать его тем временем уже постригали в монахини. Тут же были посланы войска на Рязань, город взяли (1517 год), и на этом существование Рязанского княжество прекратилась.

Но Ивану Рязанскому - как это ни удивительно - удалось бежать из-под стражи и из Москвы во время переполоха, наделанного походом крымцев. Считали, что бежал он в Литву, хотя дальнейшая судьба так и осталась неизвестной. Рязанцы болезненно переживали свое унижение, так что Василий поступил так же, как и всегда: переселил тех, кто был знатен и мог протестовать.

Разобравшись так с врагами внешними и внутренними, он задумался о будущем престола. Дело в том, что у Василия так и не появилось за это время наследника, престол передавать было некому. Но для того, чтобы жениться снова, нужно было либо умертвить жену (это ему предлагали), либо развестись. Процедуры развода в Москве не существовало. Брак считался нерасторжимым. Решить этот сложный вопрос могли только церковные иерархи.

Митрополит, ходивший под московской властью, признал намерение вполне законным. В 1526 году несчастную Соломонию постригли в монашки, а Василий задумался о выборе невесты. Выбор пал на племянницу Михаила Глинского Елену. "Свадьба была великолепна. Праздновали три дни. Двор блистал необыкновенною пышностию. Любя юную супругу, Василий желал ей нравиться не только ласковым обхождением с нею, но и видом молодости, которая от него удалялась: обрил себе бороду и пекся о своей приятной наружности", - пишет Карамзин.

Этот брак оказался не бесплодным. Елена родила Василию двоих сыновей - Ивана и Юрия. Только после появления наследников он разрешил жениться своему брату Андрею, двое других так и не дожили до своей свадьбы - Василий запрещал жениться, пока у него не появится венценосное потомство. Но взрослыми он своих сыновей не увидел.

В 1533 году, возвращаясь с охоты, царь почувствовал себя плохо. На теле у него обнаружилась болячка, которая была крохотной, но причиняла боль. Василий чувствовал себя все хуже и хуже. Современная ему медицина излечить его так и не смогла. Перед смертью он велел писать новую духовную грамоту, в коей назначил наследником трехлетнего сына Ивана. Управлять государством до исполнения 15 лет ему вменялось под опекой матери и бояр. Имя этому венценосному наследнику - Иван Васильевич Грозный.

Рождение этого младенца сопровождалось летописными знамениями: "Пишут, что в самую ту минуту земля и небо потряслися от неслыханных громовых ударов, которые следовали один за другим с ужасною, непрерывною молниею. Вероятно, что гадатели Двора Великокняжеского умели растолковать сей случай в пользу новорожденного: не только отец, но и вся Москва, вся Россия, по словам Летописца, были в восторге". Льстецы еще и не представляли, что ожидает их впереди!

Иоанн, прозванный Грозным

Великий князь и царь Иоанн IV Васильевич

1533–1584

Описывать время Ивана Васильевича Грозного Карамзин начал еще в поданных императору на просмотр первых восьми томах. Никаких нареканий его труд не вызвал: в молодом Иване Васильевиче Александр не усмотрел ни малейшей крамолы. Однако девятого тома боялся даже сам историк. Иван там определенно превратился не в богом данного государя, а в некое чудовище, пожирающее собственный народ. Совместить эти две полярные оценки одного и того же правителя даже Карамзину, умеющему облекать неприятные факты в красивую форму, оказалось сложным. Настолько сложным, что иного диагноза, чем повреждение ума, он подобрать не смог. Недаром этот девятый том с сумасшедшим Иваном стал настольной книгой молодых декабристов.

Но начиналось-то правление Ивана вполне традиционно, исключая один момент: государю было три года, и ни о каком самостоятельном правлении в этом возрасте и речи не идет. За Ивана правили Глинские и бояре, между собой они плохо ладили, но государственные дела от этого никак не ухудшались - текли себе, как и прежде: бояр интересовала только личная власть. На самого Ивана и его брата никто не обращал внимания. Хотя все дела творились именем Ивана.

"Первым действием нового правления было торжественное собрание Духовенства, Вельмож и народа в храме Успенском, - пишет Карамзин, - где Митрополит благословил державного младенца властвовать над Россиею и давать отчет единому Богу. Вельможи поднесли Иоанну дары, послали чиновников во все пределы Государства известить граждан о кончине Василия и клятвенным обетом утвердить их в верности к Иоанну".

Елена в государственных делах понимала немного, так что полагалась во всем на сильных родственников. Но правила она недолго: через три года ее то ли отравили, то ли она умерла своей смертью, этого никто не знает. Травить Елену охотников, наверно, было немало: "в четыре года Еленина правления именем юного Великого Князя умертвили двух единоутробных братьев его отца и дядю матери, брата внучатного ввергнули в темницу, обесчестили множество знатных родов торговою казнию Андреевых Бояр, между коими находились Князья Оболенские, Пронский, Хованский, Палецкий. Опасаясь гибельных действий слабости в малолетство Государя самодержавного, Елена считала жестокость твердостию, но сколь последняя, основанная на чистом усердии к добру, необходима для государственного блага, столь первая вредна оному, возбуждая ненависть; а нет Правительства, которое для своих успехов не имело бы нужды в любви народной. Елена предавалась в одно время и нежностям беззаконной любви и свирепству кровожадной злобы!"

В правление Елены юного царя носили на все государственные мероприятия. Этого бесконечного пресмыкания перед ним Иван не запомнил. Но перемену в своем положении после смерти матери почувствовал очень хорошо, и по-детски, но осознал. Иван горько плакал, обняв любовника матери князя Телепнева, тот тоже рыдал. На других лицах не было и тени печали. Бояре отчаянно дрались за власть. Символ этой власти их не интересовал.

Бедняга князь Телепнев пострадал первым: "Не суд и не праведная, но беззаконная, лютая казнь была жребием несчастного Вельможи, коему за неделю пред тем раболепствовали все Князья и Бояре. Телепнева уморили голодом…"

Склока между боярами завершилась победой князя Василия Васильевича Шуйского: тот бросил в тюрьму своего соперника князя Бельского и взялся за бразды правления. Но только он утвердился, как вдруг заболел и умер. В этом тоже видели не естественную смерть, а заговор.

На место князя Василия пришел его брат Иван, а союзника прежде выступавших против Василия бояр митрополита Даниила отрекли от сана и сослали в Иосифов монастырь. Как правитель Иван оказался не лучшим выбором для страны: он больше заботился о личном благополучии, нежели о своей земле. При нем и так уж было нехорошо с внешними врагами, и крымцы что ни год тревожили русскую землю, и казанский царь, да еще назначенные князем чиновники довели народ до обнищания. В Псков, например, где сидели назначенные им Андрей Шуйский и Репнин-Оболенский, жители окрестностей боялись ездить, как в вертеп разбойников: наместники "свирепствовали аки львы".

Но князь Иван напрасно делал ставку на нового митрополита, считая того своим человеком. Митрополит оказался с характером и именем царя заставил выпустить из тюрьмы как проигравшего битву за власть боярина Бельского, так и двоюродного брата Ивана Владимира Андреевича, молодого совсем князя, брошенного в тюрьму еще при Елене. Однако другого претендента на престол, внука Василия Темного Дмитрия, даже митрополит побоялся освободить (хотя внук этот почти всю свою жизнь сидел и уже состарился), ему только сняли цепи и дали тюрьму посветлее и попросторнее.

Шуйского от дел отстранили, а во главе Боярской Думы встал освобожденный Иван Бельский. Он тут же возвратил из тюрьмы своего брата Семена. Но стоило тому оказаться на свободе, как он тут же отправился к более приятному для него властителю - крымскому хану. И теперь получилась странная картина: войско под началом Ивана Бельского ходило бить хана, советником у которого был Семен Бельский.

В 1541 году хан повел крымцев на Москву. Ивану Васильевичу было тогда 10 лет. "Он повел Митрополита в Думу, - рассказывает Карамзин, - где сидели Бояре, и сказал им: "Враг идет: решите, здесь ли мне быть, или удалиться?" Бояре рассуждали тихо и спокойно. Одни говорили, что Великие Князья в случае неприятельских нашествий никогда не заключались в Москве.

Другие так ответствовали: "Когда Едигей шел к столице, Василий Димитриевич удалился, чтобы собирать войско в областях Российских, но в Москве оставил Князя Владимира Андреевича и своих братьев. Ныне Государь у нас отрок, а брат его еще малолетнее: детям ли скакать из места в место и составлять полки? Не скорее ли впадут они в руки неверных, которые, без сомнения, рассеются и по иным областям, ежели достигнут Москвы?"

Назад Дальше