Рядовой персонал четвертого блока действовал мужественно, но не всегда адекватно, так как происходившее развитие катастрофы не было предусмотрено ни в каких инструкциях. Именно пожарные, турбинисты и электрики сумели спасти от разрушения всю ЧАЭС, но спасти четвертый блок было уже невозможно. Некоторые действия персонала даже усугубляли аварию. Работа на атомной станции происходила в три смены, и наибольшие потери понесла ночная смена. Всего на ЧАЭС числилось 5,5 тысячи эксплуатационного персонала. Большая часть этих людей в ночь на 26 апреля отдыхала. Однако днем и вечером 26 апреля 1986 г. не менее двух тысяч работников станции исчезли из Чернобыля, не поставив в известность своих начальников. Начинала развиваться паника, хотя масштабы ее в первые дни были еще невелики. Наибольшие претензии были позднее предъявлены к руководству ЧАЭС. Стало известно, что некоторые из норм эксплуатации АЭС были 25 апреля грубо нарушены. Четвертый блок АЭС готовился к остановке на плановую перезагрузку топлива. К тому же на этой станции начал проводиться сложный эксперимент по проверке систем безопасности. Станция была введена в строй без проверки этих систем, и их испытания намечались как раз на апрель 1986 г. Активная зона реактора нуждалась в очистке от накопившихся шлаков. Когда постепенная остановка реактора уже начала проводиться, диспетчер из республиканской энергосистемы позвонил из Киева и попросил задержать остановку реактора хотя бы на 24 часа. Директор ЧАЭС Брюханов распорядился поднять мощности, но это почему-то не удавалось. Дежурил неопытный оператор. Поступила команда поднять защитные стержни. Это было запрещено инструкцией, но никто не знал – почему. В инструкциях многое не было предусмотрено. Как только начался подъем защитных стержней в реакторе, началось и развитие неуправляемого взрыва. Ошибок было слишком много, и они совпали. Эксперты позднее писали, что обслуживающий персонал станции допустил 25 апреля и в ночь на 26 апреля "как минимум пять грубых ошибок в эксплуатации АЭС". Главная вина при этом лежала на оперативных руководителях станции. Григорий Медведев, автор одного из наиболее подробных очерков о Чернобыльской катастрофе и заместитель начальника именно того производственного управления Минэнерго, которое отвечало за строительство АЭС в Советском Союзе, писал позже, что персонал станции допустил десять ошибок. Это произошло не только из-за неопытности персонала, но и вследствие пороков конструкции самого реактора, ибо при разумной конструкции таких сооружений подобного рода сложение и сочетание ошибок должно быть вообще исключено. Как известно, руководители станции были летом 1986 г. привлечены к уголовной ответственности. На судебных заседаниях звучали слова о преступной халатности, о разгильдяйстве, об отсутствии самостоятельности, о трусости, о незнании физики. Однако та поспешность, с которой ЧАЭС была введена в эксплуатацию, без должных испытаний и проверок всех систем безопасности, была связана с преступной халатностью гораздо более высокопоставленных лиц, чем дирекция этой станции. Отнюдь не дирекция станции была ответственна и за серьезные недостатки самого проекта ЧАЭС.
В первые часы после взрыва реактора наиболее быстро, эффективно и адекватно действовали военные структуры страны. Уже в 2 часа 20 минут 26 апреля дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил начальнику Генштаба маршалу С.Ф. Ахромееву, что на Чернобыльской АЭС произошел взрыв с выбросом в атмосферу радиоактивных продуктов. Ахромеев дал команду уточнить обстановку и вызвать в Генштаб группу генералов и офицеров. Все собрались здесь в 3 часа 30 минут. Была установлена связь с начальником гражданской обороны и поднят по тревоге полк гражданской обороны, дислоцированный близ Чернобыля. В район аварии был выдвинут мобильный отряд радиационной разведки. По тревоге был поднят также специальный мобильный отряд по ликвидации последствий аварий ядерных установок, дислоцированный в Приволжском военном округе. На военно-транспортных самолетах части этого отряда стали перебрасываться в район аварии. К 5 часам утра начали работать главные штабы всех видов Вооруженных Сил, а также штаб Киевского военного округа. К 6 часам утра работали все управления Генштаба, а также служба военных сообщений. По железной дороге началась переброска из Поволжья к Чернобылю всего отряда по ликвидации последствий ядерных аварий и его тяжелой техники. Началась переброска военных самолетов и вертолетов из городов европейской части страны на Черниговский аэродром, наиболее близкий к Чернобылю. Только после этого, в 7 часов 30 минут, С.Ф. Ахромеев проинформировал о своих действиях министра обороны маршала С.Л. Соколова, который проводил оперативный сбор руководящего состава вооруженных сил во Львове. Соколов одобрил действия Генштаба. В 10 часов утра Ахромеев доложил о своих действиях М.С. Горбачеву, который уже знал об аварии в Чернобыле от Н. Рыжкова. К середине дня 26 апреля в район Чернобыля стали прибывать подразделения химических войск во главе с начальником всех химических войск страны генерал-полковником В.К. Пикаловым, который принял на себя руководство всеми действиями военных подразделений в Чернобыле и вокруг него. Образовавшееся над Чернобылем мощное газоаэрозольное облако с сильным радиационным действием перемещалось ветром в западном направлении. Оно обошло стороной город чернобыльских атомщиков Припять с его 50-тысячным населением, но создавало угрозу нескольким областям Белоруссии, Украины и Российской Федерации. В десять и более раз повысился обычный радиационный фон в странах Балтийского региона. Серьезная угроза радиационного заражения возникла для водных источников – рек Припять, Днепр, Киевского водохранилища. К концу дня 26 апреля началось мобилизационное развертывание войск – химических, инженерных и мотострелковых частей, а также частей гражданской обороны и их переброска в район бедствия из всех районов европейской части страны. По свидетельству С.Ф. Ахромеева, в мае 1986 г. в районе аварии действовала группировка войск численностью в 30 тысяч человек, которая располагала большим количеством специальной техники. Здесь были подразделения из всех военных округов и флотов европейской части Союза.
Гражданские власти действовали не столь быстро. Первые и по большей части неполные и неточные сообщения об аварии получили в Москве из высоких лиц заместитель министра Средмаша А.Г. Мешков, зав. сектором ЦК КПСС В.В. Марьин и министр энергетики А.И. Майорец. Именно Майорец позвонил утром премьеру Н.И. Рыжкову, который уже собирался ехать на работу в свой кабинет в Кремле. "Извините, что беспокою, но, кажется, на Чернобыльской атомной ЧП". "Кажется или ЧП? – спросил Рыжков. – Подробнее можно?" "Подробностей пока не знаю", – ответил министр. Через час А. Майорец доложил премьеру о взрыве атомного реактора – самое страшное, что могло вообще произойти. Рыжков приказал министру лететь немедленно в Киев и в Чернобыль и вызвал к себе несколько специалистов. Надо было срочно создавать Правительственную комиссию, в состав которой должны были войти ученые разных направлений, а также работники разных министерств и ведомств. Постановление о создании этой комиссии было подписано в 11 часов утра, начались быстрые сборы. Во главе комиссии Н. Рыжков поставил одного из своих заместителей, председателя по топливно-энергетическому комплексу Б.Е. Щербину, который находился в этот момент на газовых промыслах в Оренбурге. Комиссия вылетела из Москвы в 4 часа дня и около 8 часов вечера была в Чернобыле. Отдельно в 9 часов вечера сюда прибыл и Б. Щербина. Гораздо раньше, около часа дня, из Москвы прибыла аварийная группа, а также представитель от главного конструктора реакторов чернобыльского типа – РБМК. Поздно ночью Б. Щербина докладывал об обстановке: на 4-м блоке произошло два взрыва, реактор разрушен, радиационная обстановка тяжелая, но до конца неясная, нужны тяжелые вертолеты и химические войска. Руководство станции было деморализовано, и комиссия приняла управление ЧАЭС на себя. Рыжков связался с Генштабом и с удовлетворением узнал от С. Ахромеева, что утром 27 апреля и вертолеты, и химические войска будут в районе аварии.
Не без споров комиссия приняла в ночь с субботы на воскресенье решение об эвакуации всего населения г. Припять. А. Майорец был против эвакуации, опасался паники и Б. Щербина. Но ветер мог изменить направление. Эвакуация началась в 2 часа дня 27 апреля и проходила весьма организованно: к Припяти удалось подогнать более тысячи автобусов и три железнодорожных состава. Началось временное расселение эвакуированных, к которым через несколько дней прибавилось и все население из 30-километровой зоны вокруг Чернобыля. Главным для Правительственной комиссии был вопрос: как гасить реактор? Было принято предложение академика В.А. Легасова – сбрасывать на горящий реактор мешки с песком и свинцом. По распоряжению Н. Рыжкова все составы в стране, груженные свинцом, были повернуты на Чернобыль. Уже к концу дня 27 апреля к реактору было сделано 110 вертолетовылетов. На следующий день 300 раз, а 29 апреля 750 раз тяжелые вертолеты сбрасывали песок и свинец на горящий реактор. К концу дня 2 мая на реактор было сброшено 5 тыс. тонн свинца и песка. Радиация значительно уменьшилась, но дальше увеличивать нагрузку было опасно: реактор мог уйти под землю, последствия чего были непредсказуемы.
Заседание Политбюро с обсуждением проблем Чернобыльской катастрофы состоялось 28 апреля под председательством М.С. Горбачева. Докладывал Н. Рыжков. И в этот день, и раньше М. Горбачев приглашал к себе ведущих ученых-атомщиков, в том числе президента АН СССР А.П. Александрова, директора НИИ атомной энергии им. Курчатова академика Е.П. Велихова, а также одного из создателей атомных реакторов для АЭС, академика В.А. Легасова. Но и эти ученые в первые два дня не могли понять, что произошло, отказываясь верить в самое страшное – полное разрушение и расплавление активной зоны реактора. На Политбюро было принято решение создать оперативную группу Политбюро. Группу возглавил Н. Рыжков. В нее вошли от Политбюро В.И. Воротников, Е.К. Лигачев, Председатель КГБ В.М. Чебриков, министр обороны С.Л. Соколов, министр внутренних дел А.В. Власов. За освещение в печати и в других СМИ всех событий, связанных с Чернобылем, должен был отвечать зав. отделом ЦК и секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев. Первое заседание комиссии состоялось 1 мая 1986 г., затем эти заседания происходили ежедневно, а то и два раза в день.
В субботу, 26 апреля, информационные агентства СССР не получили от властей никаких сообщений о катастрофе на ЧАЭС. Не было никаких сообщений на этот счет и в воскресенье, 27 апреля. Советские граждане получили первое и очень краткое сообщение об аварии в Чернобыле лишь вечером 29 апреля. Только 30 апреля мы узнали об эвакуации местного населения и о первых жертвах среди персонала станции, пожарных и милиции. Более оперативная информация стала поступать после 1 мая, когда несколько тщательно отобранных корреспондентов московских газет получили допуск в район Чернобыля. Но и в их сообщениях, подвергавшихся строгой цензуре, преобладала тема подвига, а не тема ответственности, тема героизма, а не халатности, восхищение четкостью работы спасательных служб, а не критика ошибок проектировщиков и строителей станции, ее персонала и службы безопасности АЭС. Можно было подумать, что речь идет о каком-то мощном извержении вулкана, а не о последствиях работы определенных людей и организаций.
За пределами Советского Союза также преобладали разного рода слухи и домыслы. В Европе первые сообщения о неожиданном и значительном повышении радиоактивности пришли 26 апреля из Швеции, где уже имелась собственная АЭС и вокруг нее были созданы системы контроля радиоактивности. Расчеты показывали, однако, что радиоактивность была занесена в Швецию атмосферными потоками из южных районов европейской части СССР. Но на запросы шведских властей в Москве никто никаких разъяснений не давал.
Особенно жесткий контроль за информацией о событиях в Чернобыле был установлен властями Украины и Киева. Общая радиоактивность в Киеве заметно возросла, но не до критического уровня. Атмосферные потоки двигались главным образом на северо-запад. К счастью, в эти дни в большой зоне вокруг Чернобыля не было дождей. Но приближалось 1 Мая, великий праздник труда. Руководство республики, несомненно, при одобрении Москвы, решило не отменять большую праздничную демонстрацию. Почти все высшие деятели Украины во главе с первым секретарем ЦК КПУ В.В. Щербицким стояли на Крещатике на трибунах, хотя многие из них уже отправили в Москву свои семьи. Однако уже вечером 1 мая радиоактивность в Киеве начала подниматься, превысив в несколько раз нормы ВОЗ. Особенно сильной была радиоактивность на асфальте. Власти призвали население не открывать окна и без необходимости не выходить на улицу. Возникла паника. По свидетельству Г. Медведева, из Киева с 1 по 7 мая уехало около миллиона человек. Не хватало поездов и автобусов. Праздничные демонстрации и иные мероприятия прошли 1 мая также во всех других крупных городах Украины и Белоруссии. Затем возникли панические настроения, которые были особенно сильны в Чернигове и в Житомире.
2 мая в Чернобыль прилетели Николай Рыжков и Егор Лигачев. Они осмотрели район катастрофы, затем заслушали доклады членов Правительственной комиссии Щербину, Легасова, Майореца, Велихова, председателя Росгидромета СССР Ю.А. Израэля. В этот же день, оценив все сообщения химиков и медиков, Н. Рыжков принял решение об эвакуации всего населения из 30 километровой зоны вокруг ЧАЭС. Речь шла почти о 200 населенных пунктах, и эта эвакуация началась немедленно. Покинул Чернобыль и Щербина, который уже получил здесь солидную дозу радиации. Его сменил Иван Силаев.
Из украинских руководителей в зоне катастрофы побывала только Валентина Шевченко, Председатель Президиума Верховного Совета УССР. В.В. Щербицкий от поездки в Чернобыль воздержался. Не был в Чернобыле и М.С. Горбачев. Вспоминая о своем разговоре с генсеком перед поездкой на ЧАЭС, Николай Рыжков позднее писал: "Честно говоря, я ждал, что он – глава партии и государства – тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал. Даже в виде предположения. Отвлекаясь от хода событий, хочу сам себе поставить вопрос: почему Горбачев проявил такую странную личную пассивность? Почему он так и не был в горящем Чернобыле? Ведь он с первых же дней своего правления усиленно и не без успеха лепил свой собственный образ любимца народа. Шел к людям, говорил с ними прямо на улицах. Он не боялся пресс-конференций. Он легко чувствовал себя под направленными в упор телеобъективами. Он умел и хотел нравиться всем. А тут – как что, так в кусты. Ведь любому ясно, сколько людских симпатий вызвало бы его даже краткое – пусть на несколько часов – появление в Чернобыле! Сколько уверенности прибавило бы оно самим чернобыльцам!" Сходные сомнения высказывали и другие участники чернобыльской эпопеи. При этом все эти люди отмечали исключительно четкую и эффективную работу по ликвидации аварии и ее последствий самого Николая Рыжкова.
В мемуарах самого М. Горбачева о Чернобыле говорится мало. Свое собственное поведение в дни катастрофы он объясняет просто: не было нужной информации и ясности о масштабах аварии. "Считаю нужным сказать со всей откровенностью, – писал позднее М. Горбачев, – в первые дни не было ясного понимания того, что произошедшее – катастрофа не только национального, а мирового масштаба. Представление об ее истинных размерах формировалось по мере накопления информации". Вполне возможно, что М. Горбачев просто боялся рисковать. Хотя 5 тысяч тонн песка и свинца пригасили взорвавшийся реактор, угроза нового, еще более страшного взрыва сохранялась в течение всего мая 1986 г. 12 мая на пресс-конференции академик Евгений Велихов говорил: "Реактор поврежден. Его сердце – раскаленная активная зона, она как бы "висит". Реактор перекрыт сверху слоем из песка, свинца, бора, глины, а это дополнительная нагрузка на конструкцию. Внизу в специальном резервуаре может быть вода. Как поведет себя раскаленный кристалл реактора? Удастся ли его удержать, или он уйдет в землю? Никогда и никто в мире не находился в таком сложном положении: надо очень точно оценивать ситуацию и не сделать ни одной ошибки". Надо было копать тоннели под четвертым блоком и заливать их бетоном. Эту работу по созданию подземной бетонной подушки под реактором выполняли главным образом воинские части. Но сюда были направлены и тысячи шахтеров-добровольцев, которым выплачивалась громадная по тем временам заработная плата. Однако мало кто из участников этих работ вполне понимал тогда, какой опасности он подвергал при этом свое здоровье. В течение всего мая объем спасательных работ продолжал увеличиваться. Удалось откачать из-под реактора всю воду, а также прикрыть дамбами все озера и реки в опасной зоне. Только после 10 мая начали публиковаться данные об уровнях радиации на разных расстояниях от ЧАЭС.
Михаил Горбачев выступил по поводу катастрофы в Чернобыле по телевидению только 14 мая 1986 г. Он уклонился от анализа произошедшего и не сказал многого из того, что ему было уже известно. Горбачев сделал упор в своем выступлении "на массовый трудовой героизм при осуществлении спасательных и ремонтных работ". Он говорил также об опасности ядерной войны, "которая будет в тысячи раз страшнее Чернобыля". Однако генсек почти ничего не говорил о жертвах и последствиях уже случившейся катастрофы: на 12 мая в больницах Москвы, Киева и некоторых других городов находилось на лечении около 4,3 тысячи человек; еще несколько тысяч человек прошли обследование, но не были госпитализированы.