В "Голубиной книге" (XII–XIII век) читаем: "Это не два зверя собиралися, не два лютые собегалися: это Правда с Кривдой соходилися. Промежду собой они бились-дрались. Правда Кривду одолеть хочет. Правда Кривду переспорила. Правда пошла на небеса… А Кривда пошла у нас вся по всей земле" (4). Из этого текста мы видим, что на протяжении многих веков именно правда была небожительницей, а отнюдь не истина.
Такая перемена в распределении коннотации "высшее/не высшее" кажется нам вполне понятной и связанной с представлением о высшем в предыдущие эпохи и в настоящее время. В дорационалистическую эпоху высшее ассоциировалось с сильным государством во главе с Государем-Богом (5), одна из основных функций которого – судить и карать (творить высший суд). В современную эпоху, представляющуюся эклектическим смешением мистического и рационального, высшее ассоциируется как инвентарь абсолютов, статичных и неизменных, список непостижимых аксиом и законов, а отнюдь не как некое государство, возглавляемое царем-монархом-императором-Богом.
Но определение правды осталось прерогативой суда (свидетель, как и подсудимый, клянется "говорить правду и только правду"), высшая цель которого состоит все-таки в определении истины. Этот последний употребленный контекст подводит к описанию различий между понятиями правды и истины в современной русской ментальности, которые убедительно описаны также в одной из замечательных статей Н. Д. Арутюновой "Истина: фон и коннотации" (6). Мы присоединяемся к изложенному в работе анализу, основные тезисы которого сводятся к следующему.
1. В русском языке понятие истины распределено между двумя словами – истина и правда.
2. Понятия истины и правды связаны с осознанием человеком двойственности бытия, с противопоставлением чувствa/ разумa.
3. Разделение истины и правды связано с принципиальным различием в природе соотносительных миров, один из которых принадлежит к реальному, другой – к идеальному плану.
4. Истине приписывается свойство вечности: временных истин не бывает.
5. Из признака вечности вытекает модальность необходимого существования. Истина неизменна, и это имплицирует ее тождественность самой себе.
6. Понятие истины связано с религиозным сознанием: истина совершенна и целостна. В рамках религиозного сознания истинное противопоставляется не ложному, а недолжному.
7. Об истине говорят в терминах религии и в терминах права. Религиозная истина достигается откровением, эпистемическая – открытием, судебная – раскрытием. Существует два представления об истине – религиозное и эпистемическое.
8. Истина, выраженная суждением, всегда может быть оспорена. В эпистемическом контексте понятие истины становится реляционным. Истина превращается в истинность. Она противопоставляется ложному.
9. Проекция божественного мира на жизнь и речевую деятельность людей называется словом правда. Правда – это отраженная истина, преломившаяся в бесконечном количестве граней жизни. Мы говорим: жизненная правда, правда жизни, но не жизненная истина. Правда касается только одушевленного мира.
10. Истина едина, правда множественна и у каждого своя. К правде легко переходят характеристики человека ( босая правда, наша правда пахнет водкой и пр.)
11. Конечность – свойство истины (истина в последней инстанции), но не правды .
12. Разные правды вступают в противоречие, и между ними может возникать война. Истину проповедуют, за правду сражаются.
13. Правда ассоциирована со слабейшими, с обездоленными (можно сказать: правда народа, но не правда дворянства). "За правду!" – девиз восставших, защитники устоев борются под другими лозунгами. Правда превращает "врагов против" во "врагов за". Истине служат жрецы религии и науки, правде – борцы и защитники угнетенных. Стихия истины – борения духа, стихия правды – социальная борьба.
14. Правда перетягивает на себя характеристики не только человека, но и его жизни ( солдатская правда, тягостная правда ), однако это возможно лишь в случае их негативных оценок.
15. Истина сокровенна, правда – часто укрываема. Истина – тайна, хранимая миром, правда – секрет, хранимый человеком,
16. Правда подразумевает только конкретные высказывания, истина – только общие.
17. Правда нравственна, но не нравоучительна, истина может быть нравоучительной.
Мы хотели бы акцентировать значимость судебного контекста, судебной практики, как в истории формирования этих понятий, так и в актуальной практике их употребления. Истина – это то, что говорит судья, объявляя приговор, а правда – это то, что говорят свидетели. Каждый из них располагает то, что ему известно, в разных системах координат. Судья соотносит доказанные факты с абстрактной системой оценки, а свидетели попросту излагают, пересказывают обстоятельства такими, какими они их запомнили. Обстоятельства становятся фактами, только когда они доказаны. Отличие факта от обстоятельства, от воспоминания о событии, даже при намерении говорить только правду, принципиальное. Установление фактов предполагает определенную процедуру: через овеществление (через истину в далевском смысле) – к факту, к локальной истине. Благодаря судебной практике, такой разной у разных народов, мы имеем в языке многие понятия, которые сегодня относятся к когнитивной сфере: причина, следствие, факт, истина, правда и др.
В русском языке слово истина имеет следующую сочетаемость:
найти, открыть, достичь, постичь, познать, знать, подтверждать, понимать истину;
свет истины, истина озаряет;
истина рождается в споре;
докопаться до истины, проникнуться истиной;
искания, поиски истины;
истина скрыта, находится где-либо, открывается кому-либо;
старая, прописная, избитая, азбучная, банальная, пошлая, надоедливая, навязшая в зубах, плоская, бездарная и пр. истина.
Из приведенной сочетаемости отчетливо видны две вещественные коннотации понятия истина:
1. Клад (искать, откопать, найти, открыть и т. д.) – отсюда образ открытия.
2. Книга, учебник, священное писание, учитель (старая, прописная, плоская) и пр.
Первая коннотация "клад" имеет богатый источник в индоевропейских мифологиях, связанный с мотивом сокрытости познания (Адам и Ева, царь Эдип и др. узнавали то, что не должны были узнать, за что бывали наказаны). Мотив преследования человека за своевольное постижение истины связывается некоторыми исследователями с мотивом узурпации человеком неположенного ему в более широком контексте. Так, в своем "Сравнительном словаре мифилогической символики в индоевропейских языках" (CCMC) М. М. Маковский отмечает связь слов со значением "истина" со словами, имеющими фаллическое значение, то есть с древнейшим пластом верований, уравнивающих сексуальное и сакральное.
Мы будем подробнее анализировать этот образ позднее в главе, посвященной основным мыслительным категориям, а сейчас отметим только тот факт, что в образном плане понятие истины коннотировано так же, как и многие слова из группы, описывающей когнитивное поле.
Вторая коннотация – книга, учебник – привязана к системе образования, тиражирования принятого набора установлений. Неизменность "практических истин" часто вызывает негативную оценку человека, повторение одного и того же связывается с образом пережевывания – действие монотонное и при чрезмерности неприятное: все навязшее в зубах – лишнее и надоевшее. "Избитая" в значении "изношенная" (ср. избитые каблуки), а также "плоская" истина подчеркивают присутствующую в языковом сознании идею старения, изнашиваемости истины со временем, что противоречит ее философской интерпретации. Негативно-оценочные прилагательные, сочетающиеся со словом " истина ", открывают двойственное отношение человека к неизменяемому – привыкание, пресыщение, отвращение, но также и спокойствие, уверенность. Некоторые признаки истины – "надоедливая, бездарная" – явно перенесены на нее из образа учителя – это он бездарен, надоедлив, назойлив, плосок и так далее.
"Свет истины" означает расположение ее над, на небе, приписывание ей божественной сущности.
Выражение "истина рождается в споре", очевидно, является заимствованием из европейского словообращения, в свою очередь почерпнувшего эту сентенцию у античных авторов.
Слово правда этимологически связано со словом право (Фасмер, Даль), с отправлением суда, с честностью и справедливостью. Даль указывал на специальное значение слова правда, обозначавшего "пошлину за призыв свидетеля к допросу", а также определял его как "истину на деле, в правосудии, в справедливости". Для нас важна близость слова правда со словом правый, исконно, в противоположность понятию левый, обозначавшим "сильный (ср., например – правая рука), правильный, прямой". Такие ассоциации имеют, как мы уже говорили, индоевропейские истоки, находя отклики в Ригведе, в древнегреческом предправе в виде противопоставления двух правд – двух Дике, отразившихся в древнегреческой трагедии.
Слово правда в русском языке имеет следующую сочетаемость:
правда жизни, жизненная правда; у каждого своя правда;
сермяжная, солдатская, крестьянская, рабочая и пр. правда;
высшая, истинная правда;
правда пахнет потом, водкой, раскаяньем и пр.;
голос правды, слышать голос правды;
сказать, открыть правду;
чинить суд, издеваться над правдой, втаптывать правду в грязь, удушать правду и пр.
искать правду, жить со своей правдой; смотреть правде в глаза, правда глаза колет; бороться за правду, отстаивать, защищать правду, жертвовать собой или чем-либо во имя правды; правда торжествует, побеждает;
горькая, тягостная, жестокая, трагическая, унылая, неутешительная и пр.
свет правды, солнце правды, луч правды, сияние правды; приукрашивать правду, рядить правду в какие-либо одежды; чистая, истинная правда.
Из приведенной сочетаемости мы видим, что правда в русском языке мыслится как:
1. Девушка из низов. Это понятие персонифицируется в женском образе, она у каждого (не у каждой) – своя, каждый живет со своей правдой, она наделена голосом, слаба и нуждается в защите, в борьбе за нее, может приукрашиваться и рядиться. В сочетаемости этого слова есть множество контекстов, развивающих образ несправедливо угнетаемой девушки из народа, за которую борются, заступаются.
2. Вторая очевидная коннотация – жидкость, имеющая горький вкус. В этом смысле горькая правда часто описывается в языке как лекарство, которое надо принять с благотворной целью. В этот же стереотип ложится "откушать правды, откушать фундаментальных истин". Прилагательное чистая ассоциирует правду с веществами, в которых обычно присутствуют примеси.
3. Светило, которое, как правило, светит угнетенным – с нюансом, отличающим это понятие от понятия истина, которое сияет вечным божественным светом.
Теперь рассмотрим русское слово и понятие ложь.
Традиционно в русской лексикографии ложь понимается как намеренное искажение действительности, как сказанная или написанная неправда, как реализация намерения ввести в заблуждение (СРЯ). Таким образом, ложь мыслится синонимично обману, сказанной неправде. Однако из описания значений слов истина и правда явственно вытекает различие их значений, и было бы логично предположить, что не только у слова правда есть антоним (обман, ложь), но и у истины есть антоним (ложь). Мы уже говорили о том, что описываемые антонимические пары восходят к древнейшим близнецовым мифам и в полной мере отражают особенности человеческого мышления познать мир через противопоставление. Если мы будем считать ложь исключительно антонимом правды и связывать ее лишь с особенностями неких речевых актов, то понятие истины останется без непременно предполагаемого антипода близнеца – лжи.
Истина в современной трактовке – божественный атрибут, судебный вердикт, а ложь, намеренное введение в заблуждение всего рода человеческого – атрибут дьявола. Мы часто говорим о ложной видимости вещей, заставляющей людей вести себя неправильно, таким образом, лгать может не только человек, но и весь бренный мир, о чем говорит в своем знаменитом высказывании Тютчев: "Мысль изреченная есть ложь". Из этого и других контекстов становится очевидно, что ложь не обязательно связана с намерением обмануть, но может характеризовать любое, даже непроизвольное проявление мира и человека. Отпавшие от Бога живут во лжи, говорят нам христиане, однако не только во лжи словесной, но и во лжи вселенской (Быт. 26).
В эпистемическом плане ложное связано с заблуждением, которое, возвращаясь к религиозной точке зрения, – от дьявола, от извечной несовершенности человека, коренящейся в его природе, а отнюдь не только в намерениях.
Действительно, слово истина не связано этимологически ни с каким глаголом, как и слово правда (оправдывать означает не "говорить правду", а "снимать с кого-либо обвинение"). Правду можно говорить, однако глагол говорить не приоткрывает нам особенностей этого понятия: говорить можно многое. У существительного ложь есть глагольный корреспондент – лгать. Интерпретации этимологии существительного ложь, связывающие его с глаголом лежать, в русской науке рознятся. Так, например, И. М. Степанова в своем докладе "Коли не ложь – так правда" (7) утверждала, что ложь, будучи именным образованием от глагола лежать, этимологически связана с идеей "лежать на поверхности", "скрывать под собой правду". Более традиционный взгляд на материнскую идею, связанную с понятием лжи, идет от значения этимона "лежать, быть больным, слабым". С нашей точки зрения, болезнь, слабость, поверженность, положение лежа фиксирует победу низшего над высшем, показывает присутствие в лжи компонента "дьявол", делая ее синонимом зла.
По-русски слово ложь употребляют так: погрязнуть во лжи, утонуть во лжи, захлебнуться во лжи, утонуть, стихия лжи, море лжи;
уличить во лжи, изобличить во лжи, поймать кого-то на лжи, наказать кого-то за ложь;
что-то может содержать в себе элемент лжи; что-либо может быть замешано на лжи;
ложь может быть постыдной, возмутительной, бесовской, наглой, гнусной, невинной, во спасение и пр.
Сочетаемость слова ложь с некоторыми прилагательными указывает на этический аспект лжи, трактует ложь как нечто предосудительное, негативное, наказуемое. При этом существует представление о лжи во благо, оправдываемой и спасительной.
Неизбежное уличение во лжи отражается и в поговорке "все тайное станет явным", и в многовековой традиции наказывать ребенка за ложь. Это же подтверждается и соответствующей глагольной сочетаемостью – уличить во лжи, поймать на лжи и пр. Дифференциация лжи на спасительную и преступную связана, очевидно, с природой мотива, которым руководствуется лгущий – если он лжет во благо себе, это дурно, если во благо другому, то его ложь может быть и оправдана.
На образном уровне ложь овеществляется как вода, причем как вода плохая, опасная. В славянской и многих других культурах и мифологиях содержится представление о живой и мертвой воде (8). Живая вода движется, она животворит, мертвая вода статична, она губит. Ассоциация лжи с болотом, затягивающим, засасывающим, в котором можно погрязнуть , на мутной водице которого можно нечто замешать – богатый образ, резюмирующий многие другие представления не только русского, но и шире – индоевропейских этносов. Так, понятия правды, честности во многих культурах и языках связаны с идеей ясности. Когда объяснение, рассказ, речь понятны, и русские, и французы, и немцы, и итальянцы, и англичане говорят: ясно (claire, clear, ciaro и так далее). Туманность, мутность, непрозрачность как в воздухе ( напустить тумана, смутно понимаю), так и в воде символизируют нечистоту повествования, присутствие в нем нечистого намерения, за которым стоит искушение или иное зло.
Активность болота-лжи лишний раз подчеркивает ту мысль, что ложь – не просто стоячая, зловонная, опасная вода, но затягивающая сила, недаром на болотах, согласно русской мифологии, водятся и черти, и леший, и кикимора. По развитию образа, ложь – это также грязь, в ней можно испачкаться, ею можно запятнать себя. Грязь – это универсальный образ, связанный с черным, чернотой, мраком, злом.
Отсюда и различие между неправдой и ложью. Мы не можем сказать гнусная, подлая, бесовская неправда, погрязнуть в неправде, наказать за неправду. Но все эти понятия прекрасно сочетаются со словом ложь.
Русское слово обман, трактуемое в современном языке как сознательное введение кого-либо в заблуждение, высказанная неправда, связывается со злым умыслом и злой волей человека. Подобная трактовка не вызывает у нас возражений с двумя уточнениями: обманывать может также и все персонифицируемое, например погода, примета, поскольку обман может быть непроизвольным, то есть незлонамеренным. Поэтому обманывать можно и себя самого. Самообман связан с иллюзией – словом, не имеющим отрицательной коннотации и скорее трактуемом в русском сознании как проявление мечтательности и личностной слабости.
Даль предлагает такие синонимы для слова обман (ТС): хитрость, лукавство, двуличность , то есть трактует обман как некую поведенческую тактику, негативно оцениваемую современной ему моралью. В приведенных им контекстах выявляется инструментальность обмана: ловец обманом берет, обманом города берут, от обмана не уйдешь.
В современном языке иструментальность обмана видна из его сочетаемости.
По-русски мы говорим: добиться чего-либо обманом;
совершить, обнаружить, раскрыть, разоблачить обман; пойти на обман; решиться на обман; наказать за обман;
обман явный, бессовестный, наглый, подлый, коварный, сознательный, невольный и пр.
Прилагательные, сочетающиеся с этим словом, показывают как негативную оценку обмана с точки зрения существующей морали, так и явный перенос этой оценки с человека на совершаемое им действие. Обман – уже действие, причем не замыкающееся на словах, мы видим это из невозможности сочетания слова обман с глаголами речи. Обман, порожденный словами или поступкам, – содеянное, противопоставляемое словесному как легкому, неуловимому, несерьезному (именно так трактуют слова в бытовом сознании, в отличие от ученных-лингвистов, разрабатывающих теорию речевых актов (9)). Обман нельзя сделать, его можно только совершить, на него можно пойти – и тот, и другой глагол подчеркивают важность предпринимаемого действия с точки зрения внутреннего арбитража человеческой совести. Обман, связанный с манипуляцией материальными ценностями, уголовно наказуем.
Ложь же в своем максимально широком значении – свойство бренного мира, выражается в видимости или в словах, и не преследуется по государственным законам, а только по человеческим.