Итак, даже на Западе вы, как советолог, отнюдь не обязательно должны получить необходимые вам ресурсы (финансирование, иного рода социальные санкции) на исследование советской элиты. Но если уж вы их получили, то с одной целью: разрабатывать аналитический аппарат и другие "средства познания" для политической разведки в отношении врага. Причем не абы какого врага, а врага № 1. Получив санкцию на исследование элиты врага № 1, вы тем или иным образом оказались интегрированы не просто в разведсообщество, а в его "святая святых".
Ибо политическая разведка (а зачем еще заниматься элитами врага № 1?) - это всегда "святая святых". Как советолог, занятый элитой, вы на Западе можете быть нужны только ей. Войти в нее крайне трудно. Но если уж вы вошли в нее, то только тем способом, который описан знаменитой советской спецслужбистской присказкой (на самом деле носящей абсолютно интернациональный характер): "Закон у нас один: вход - рубль, выход - сто".
Можно назвать ряд имен диссидентов, уехавших на Запад и сумевших стать подобными исследователями советской элиты. Наиболее известное имя - Авторханов (теория советской номенклатуры), чуть менее известное - Каценеленбоген (теневая экономика СССР). Есть и другие имена. Они сделали свой выбор. Он был мотивирован их ценностями.
Мои мотивы и ценности имели кардинально иной характер. Но побудили меня к сходным занятиям. Причем на территории СССР, совсем мало приспособленной для такого рода специализации.
Да, заниматься советской элитой в СССР было почти невозможно. Но я сделал все для того, чтобы воспользоваться этим "почти". Не люблю мемуаров и потому не буду рассказывать о деталях, позволивших осуществить такое "почти". Пройти нужно было буквально по лезвию бритвы. Ну, так я и прошел. Оглядываясь назад, - искренне недоумеваю, как это могло получиться. Но - получилось. Это "получилось" складывалось из тысячи частных человеческих выборов. Ошибись я хоть при одном из этих выборов… Сдвинься на миллиметр в сторону диссидентства или номенклатурного советского карьеризма… Поступи в другой вуз… Столкнись с другими представителями старшего поколения… Займись публицистикой, а не театром…
Занятия театром, к примеру, оградили меня от лобовой политизации осуществляемых элитных исследований. Я копался все же в основном не в смертельно опасных нюансах чьих-то биографий (хотя и в этом тоже), а в иного типа нюансировках. Они касались тонких культурных различий внутри советской элиты (специфики тех или иных субкультур, функционирования контркультуры, логики смысловых конфликтов, соотношения интеллекта и власти). Решив создать особого рода театр, влияющий на сознание советской постиндустриальной элиты, я всецело отдался этому занятию. И мог всего лишь дополнительно к нему вести философский кружок при театре. Это "всего лишь", видимо, и стало тем балансиром, который позволил мне не потерять некое равновесие в условиях, когда его было почти невозможно не потерять.
Я хотел создать театр особого типа и не хотел ничего другого. Я не хотел печатать самиздатовские журналы, не хотел прислоняться к нашим органам или иностранным посольствам, не хотел… В общем я много чего не хотел из того, что полагалось делать тогда. Может быть, потому и не потерял равновесия, идя по лезвию этой самой (отнюдь не только оккамовской) бритвы.
К середине 80-х годов я и мои сподвижники создали тогда еще неформальный, но вполне респектабельный (неконфронтационный и одновременно независимый) клуб, в котором темой "Элита в советском обществе" занимались помногу, для души, научно - и отстраненно. Об отстранении скажу чуть ниже.
В начале оговорю, что самое трудное было найти тех, кто захочет заниматься таким делом научно. То есть строго, сухо, без "тараканов". И при этом будет понимать, что никаких шансов на официализацию этих занятий (а значит, на социализацию себя и своего начинания) нет и не может быть, поскольку царствует советская доктринальность. Так этих шансов и не было, пока она царствовала. А потом она начала рушиться. Отнюдь не с нашей помощью. Мы-то, напротив, стали ее защищать. А она - отпихиваться. А мы - напрашиваться: "Ребята, вы же не одни завалитесь, вы страну завалите! Жалко ведь! Глобальная катастрофа".
"Ребята" были разные. Кто-то и впрямь остро переживал возможность потерять страну. Кто-то рассчитывал, что с нашей помощью можно удержаться у власти. Кто-то уже вообще ни на что не рассчитывал, а просто открывал закрытые ранее социальные двери, поскольку их стало положено открывать (как-никак перестройка, обновление, новые отношения с интеллигенцией, рекомендуемое начальниками преодоление идеологических шор и так далее).
Как бы там ни было, наши занятия советской элитой постепенно приобрели официальный характер. По поводу нашей - ранее неформальной - организации был выпущен ряд высоких правительственных постановлений. Нам были предоставлены возможности исследования, вытекающие из этого статуса (поездки в "горячие точки" с научными и политическими полномочиями и так далее). Мы стали больше понимать, точнее прогнозировать, развивать метод, вырабатывать возможные антикризисные решения. Но, пока мы их вырабатывали, изучаемая нами элита своими судорогами развалила страну. И не просто развалила. Развал породил регресс в каждой части распавшегося СССР. В том числе и в той части, которая превратилась в "демократическую Россию, освободившуюся от власти жуткого коммунизма".
Эта самая "освободившаяся от самой себя" территория стала зоной культурного провала, перерождения, регресса и… и чудовищной элитарности. Вместо доктринального табу на "элитную" (очень непростую!) тему возникло диаметрально противоположное. Все стали называть себя элитой. Всё стало кричать об элитарности. Особый парадокс ситуации состоял в том, что кричавшие об элитарности называли себя одновременно демократами (ни в одном другом обществе подобного произойти не могло). Потом словечко "элитное" расползлось и превратилось во всепроникающую пленку грязи, налипшую на новое бытие (элитные коттеджи, элитные магазины, элитные журналы, элитные клубы, элитные проститутки…).
В этой новой реальности надо было самоопределяться. И это было непросто. Мне удалось убедить какое-то количество единомышленников в том, что наши исследования по элитам могут иметь значение для будущего России. Не "демократической" и "избавившейся от коммунистической порчи", а России как таковой. Что нужно продолжать заниматься этими самыми элитами вопреки всему, и в чем-то даже наступая на горло собственной песне.
Зачем? Ответить на вопрос можно только исходя из предыстории. А именно - из причин, побудивших меня обратиться к этой (неблагодарной и небезопасной) теме еще в советский период.
Человек обычно занимается тем, что для него притягательно. Положа руку на сердце, могу сказать, что это не мой случай. Я не хотел входить в элиту. Я не люблю элитарность. Я крайне болезненно воспринимаю нынешнюю российскую маниакальную псевдоэлитность, доходящую до скверного анекдота. Сначала элитные машины и квартиры… Потом элитный паркет… Потом элитные унитазы… Хуже всего, что с этим скверным анекдотом надо как-то сочетаться. На нынешнем языке это называется "соответствовать". А как же? "Элитное консультирование"… Не имел и не имею ничего против той идеи, которая бросила вызов всей и всяческой элитарности. Более того, затертое в советский период содержание этой идеи начинает иначе проступать сквозь пакости постсоветского скверного элитного анекдота.
Еду я недавно в этой самой "элитной" машине… И мой водитель походя с ехидством бросает: "Ну, как же, как же! Разрушим до основанья…" Я с любопытством спрашиваю: "А вы помните, что там обещали разрушить?" Установив, что человек не помнит (почему бы ему помнить-то, когда так все из памяти выбивают?), я говорю: "Мир насилья! Там обещали разрушить мир насилья. Предположим, что это невыполнимое обещанье. Но разве это не благородно - мечтать о том, чтобы мир насилья рухнул? А вы что, хотите мир насилья для своих детей и внуков? И что плохого в том, что только великая армия труда будет владеть землей, а паразиты - никогда? А вы хотите, чтобы паразиты землей владели?"
Да, по дороге к разрушению мира насилья было совершенно невероятно много насилия. Но какая великая идея свободна от этого? Где этого насилия не было? Во Французской революции? В Английской? В войне между конфедератами и федератами в США? Не в насилии дефект идеи… Дефект в другом… В том, что неясно, где у этого мира насилья основание, которое надо разрушить. Никто еще не попробовал как следует в этом разобраться. И удары наносятся не по основанию. Ну, никак не по основанию. И нельзя нанести эти удары по основанию, не разобравшись, что такое человек. Может, он и является основанием? Хочется верить, что это не так. Но кто знает?
Пока что все удары по миру насилья приводят к обратному результату. Это не значит, что надо любить мир насилья. Нужно быть не более покладистыми, а более умными. И искать, искать это самое основание.
Удар же по тому, что кажется, но не является основанием, - порождает воспроизводство этим самым задетым, но неуничтоженным основанием еще более уродливых зданий. Те, кто пел цитируемую мною великую песню, думали, что избавят мир хотя бы от элитарности. А породили советскую номенклатурную элитарность, которая, по моему убеждению, являлась особо бесперспективной. Эта бесперспективность не имеет ничего общего с приписываемыми советской элите демоническими качествами. Напротив, благопристойность и умеренность большей части этой элиты сейчас абсолютно очевидны. Особенно на фоне нынешнего гиперэлитарного беспредела.
Советские элитарии жили достаточно скромно. А многие - так почти аскетично. Конечно, была коррупция. Где ее нет? Но разве тогдашнюю коррупцию можно сравнить с нынешней? Нет, не в оргиастическом потреблении была вина советской элиты, полностью ответственной за гибель СССР. Не тяга к роскоши привела к ее загниванию, превратившемуся в общесоветскую гангрену. Но что тогда?
Отсутствие профессионализма? Пожалуй, нет. По крайней мере, не это имело решающее значение. Но что же?
Духовная и социальная ложь. Идеология декларировала отсутствие элиты. А элита формировалась. И нужно было каким-то образом прятать факт этого формирования от общества. Именно эта игра в прятки придавала формирующейся элите всю совокупность качеств, предопределивших крах СССР. Коммунистическая идеология вообще не нашла ответа на проблему элитогенеза. Неизвестно, может ли быть такой ответ в рамках данной идеологии. Особенно же в условиях пресловутой "победы социализма в отдельно взятой стране". Но если ответ и существует, то в той идеологической сфере, которая была изъята из доктрины уже в 20-е годы.
Наверное, возможен, условно говоря, монашеский или орденский принцип формирования элиты, адекватной коммунистической идеологии. Но нет монашеской аскетической социальности вне порождающей монашество метафизики. Даже если Сталин и говорил о партии как об ордене меченосцев, то он лукавил. Ордена не было. И не могло быть, поскольку метафизический потенциал идеологии был сведен к нулю тем же Сталиным.
Замени он идеологию и принцип элитогенеза - страна была бы спасена.
Дострой он идеологию и введи в соответствие с достроенным все тот же принцип элитогенеза - страна, опять-таки, была бы спасена.
Но все оказалось брошенным в узкую и абсолютно бесперспективную щель… С одной стороны, невозможность никакого последовательного квазимонашеского аскетизма. С другой стороны, невозможность полноценного элитогенеза, основанного на открытом предъявлении принципа привилегий.
В результате сформировалась мещанская псевдоэлита. В меру пристойная, в меру алчная, в меру гедонистическая. Элита может быть очень разной - даже субкриминальной - и при этом эффективной. Но она не может быть мещанской. Мещанские добродетели заслуживают всяческого уважения. Но до тех пор, пока они обитают в своей, мещанской же, социальной нише. А вот за ее пределами они страшным образом трансформируются. И все произошедшее с СССР является следствием такой трансформации.
Мир насилья разрушили не до основания. Ибо неизвестно, где у него основание (у Данте по этому поводу одно мнение, у Лютера - другое). Не разрушив этот мир до основания (а еще надо доказать, что что-то можно было построить после абсолютного разрушения), соорудили на месте поврежденного некий паллиатив. Благопристойный и в чем-то очень симпатичный, но слабый.
Паллиатив всегда слаб. Однако внутри каждой слабости есть особо слабая точка. У этого паллиатива особо слабой точкой была паллиативная мещанская псевдоэлитарность.
Так, значит, мир обречен на элитарность? Не знаю. Я не берусь обсуждать эту проблему в общем виде. И почему-то верю, что когда-нибудь общество все же освободится от элитарности. Что глобализм с глобальной отчужденной элитой, неизбежно представляющей собой ту или иную разновидность пресловутой "железной пяты", не есть роковая предопределенность.
Можно обсуждать условия, при которых такое освобождение осуществимо. А также тенденции, делающие освобождение невозможным. Но это предмет другого исследования.
Здесь же я только хочу указать на очевидное для меня обстоятельство. На то, что советский эксперимент провалился именно в силу бесперспективности встроенных в него механизмов элитогенеза. Жизнь и смерть СССР зависели от того, можно ли было исправить имеющиеся механизмы. Но их исправление требовало и понимания сути реальных процессов формирования элиты в реальном же обществе, и возможности влиять на эти процессы.
Я хотел и понимать, и влиять. Потому что знал, что без такого понимания и влияния потеряю страну. Существовавший элитогенез работал на разрушение. Формируемый им тип элиты был несовместим с жизнью гигантской сверхдержавы, предъявляющей альтернативный глобальный проект.
Я давно уже назвал этот тип элиты "антиэлитой" или "превращенной элитой". Средой, в которой произошел подобный элитогенез, была доктринальная анти- или внеэлитарность. Вчерашние представители рабочих и крестьян, попадая наверх, стремительно перерождались. Возникал особый социальный гибрид. Происходила "негативная конвергенция" худших принципов поведения представителей социального "верха" и социального "низа".
Такое перерождение предсказывалось многими теоретиками. Возможность перерождения обсуждалась на ранних партийных дискуссиях. И продолжала обсуждаться вплоть до конца 20-х годов. Вот один из фрагментов такого обсуждения: "Оторванная от широких масс партия может в лучшем случае погибнуть в неравном бою. А в худшем… Скажете - сдаться в плен? В политических битвах в плен не берут. В худшем она предаст интересы породившего ее класса". Ну, так и предала!
Но о каком отрыве от широких масс идет речь? Увы, диссиденты, которые иронически пародировали революционную песню: "Вышли мы все из народа. Как нам вернуться назад?", - били в самое больное место советской системы. Вышедший из народа номенклатурщик уже никогда не мог вернуться назад. Система инструкций, узаконившая само понятие "номенклатура" ("номенклатура ЦК КПСС" и так далее), предопределяла пожизненное вращение номенклатурщика в высшей страте советского общества. Тем самым система превращала высокого управленца из "слуги народа" (декларируемая норма) в члена особого политического класса (социальная реальность).
Управленец подобного типа постоянно должен был оперировать декларируемой нормой, то есть лгать. Ложь истачивает душу, как ржавчина. Управленец начинал ненавидеть ложь. Может быть, вначале - именно как ложь. Но вскоре он начинал ненавидеть норму как таковую. То есть всю свою политическую систему. Он превращался в своеобразного подпольщика, в двуличное и двубытийное существо. Это существо не могло освоить позитивное элитное содержание (чувство исторической ответственности, чести и миссии), но оно впитывало, как губка, негативное элитное содержание (не мы для народа, а народ для нас).
Груз социальных обязательств (отсутствие наследуемой собственности, необходимость обеспечивать народу определенный набор социальных возможностей, идеологические табу и так далее) тяготил все больше и больше. И чем больше он тяготил, тем выше был уровень зависти к иным возможностям другой - западной - элиты.
При этом возможности понимались узко материально. Все духовное из этих возможностей исключалось. И, увы, это почти автоматическое выбрасывание всего духовного (в том числе, аскетического, жертвенного) из вожделенных возможностей происходило (не будем лукавить) еще и в силу того, что номенклатурный выдвиженец был плотью от плоти тех омещаненных "низов", которые он сам же и омещанивал. "Народ и партия едины".
Враждебные СССР силы прекрасно понимали данный феномен. Советологи, занимавшиеся советской элитой (иначе "кремленологи"), указывали генералам "холодной войны" на эти слабые точки советской "политической армии". Сам же номенклатурный класс стремительно загнивал, оказавшись в ловушке той заданности, которую я описал выше.
Что такое загнивание? Это неспособность элиты решать общественные проблемы при ее способности (и готовности) любой ценой защищать свой социальный статус и властные возможности. А что значит - любой ценой? Если элита, попавшая в такую ловушку, не может выживать за счет обеспечения прогресса, она станет выживать за счет регресса. То есть у нее появляется общий интерес с врагами своей страны, которые тоже мечтают о ее регрессе. Мечты врага - законны ("ослабление основного геополитического противника"). А рептильные телодвижения своей элиты - преступны.
Так распался СССР. И если я занялся советской элитой в момент, когда запах ее гниения уже бил в ноздри, то только с одной целью. Найти какие-то выходы из тупика и предотвратить распад страны.
Не в первый раз я спрашиваю читателя, кем бы он ни был: из-за чего распался Советский Союз? В науке контрпример имеет доказательную силу. Северная Корея выстояла? Куба выстояла (ей обещали крах в 1992 году)? Китай не просто выстоял, а скоро станет державой № 1? Для того, чтобы опровергнуть тезис о фатальности строя как такового, достаточно одного контрпримера. А их, как мы видим, немало. Нет, не строй виноват в распаде. Тогда кто?
Кто-то скажет - народ. Кто-то, но не я. Я говорю - элита.
Она погубила СССР. И вполне может "разобраться" таким же образом с нынешней Российской Федерацией. Для того, чтобы этого не произошло, нужно исследовать элитную динамику, элитогенез, элитные конфликты, элитные субкультуры и многое другое.
Самоценны ли такие исследования? Никоим образом. Вопрос не в том, чтобы исследовать. Надо понять, как можно хоть в какой-то степени управлять элитогенезом. Как сдерживать хотя бы самые разрушительные элитные конфликты.
"Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его"… Так-то оно так. Но как его изменять, не понимая внутреннего устройства? Провозгласить еще раз, вослед за Ю. Андроповым, что мы не знаем до конца общества, в котором живем?
А кто мешает его узнавать?
На самом деле мешает очень и очень многое. Прежде всего, свойства изучаемых систем. Ибо такие системы, по определению, не могут не противодействовать их изучению.