Директива № 2 была подписана Тимошенко, Жуковым и Маленковым в 7 часов 15 минут утра. Однако в армии и корпуса, уже подвергшиеся нападению агрессора, она стала поступать лишь после 9 или даже 10 часов утра. Но кто и как мог ее выполнить? Эта директива требовала: "Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск". Предлагалось также разбомбить порты Кенигсберг и Мемель. Но в воздухе уже господствовала германская авиация, а более тысячи советских самолетов были уничтожены на своих аэродромах. Значительная часть военных аэродромов в западных округах была выведена из строя. Немецкие летчики сбили в первый же день войны и многие бомбардировщики, которые были подняты в воздух с бомбами на борту, но без необходимого сопровождения их истребителями. Несколько десятков самолетов потеряла 22 июня и германская авиация, но эти потери были несопоставимы с потерями советских ВВС. Атакам с воздуха подверглись и советские танковые и моторизованные войска, которые не были даже замаскированы. Вспоминая первый день войны, известный немецкий летчик Ганс Ульрих Рудель позднее писал: "К вечеру первого дня я уже совершил четыре вылета к линии фронта между Гродно и Волковысском. Русские пригнали сюда огромные массы танков и грузовых автомашин. Мы бомбим танки, зенитную артиллерию и склады боеприпасов. Грузовики и танки стоят друг за другом почти без интервалов, часто тремя параллельными колоннами. Я не могу много думать, атакуя эту неподвижную цель. Теперь все это превратится в море обломков". Получив директиву № 2 и не зная, что делать в ответ на непрерывные налеты германской авиации, командующий ВВС Западного Особого военного округа генерал И. И. Копец застрелился. И это было не единственное генеральское самоубийство в первый день войны. Директива № 2 предписывала войскам "обрушиться всеми силами на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу". Но тут же говорилось: "Впредь, до особого распоряжения, наземными войсками границу не переходить". Однако в эти же часы советские войска уже начали отступать от границы, и далеко не везде это отступление происходило в относительном порядке.
Утром 22 июня 1941 года Сталин подписал много постановлений и принял много решений. Была образована Ставка Главного командования во главе с С. К. Тимошенко. В ее состав вошли Жуков, Ворошилов, Н. Кузнецов, С. М. Буденный и Молотов. Сталин также был назван членом Ставки, но всем было ясно, что именно он является ее фактическим руководителем. Ни Тимошенко, ни Жуков не могли принять ни одного важного решения, не получив на это одобрения Сталина. По предложению Сталина Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о проведении мобилизации в стране. Западные округа были преобразованы во фронты. Однако страна еще не знала о начавшейся войне. Народный комиссар ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов позднее вспоминал: "Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку. Москва безмятежно отдыхала. Как всегда в выходные дни, в центре было малолюдно, редкие прохожие выглядели празднично. Лишь проносились отдельные машины, пугая пешеходов тревожными гудками. Столица еще не знала, что на границах полыхает пожар войны и передовые части ведут тяжелые бои. В Кремле все выглядело как в обычный выходной день. Часовой у Боровицких ворот, подтянутый и щеголеватый, взял под козырек и, как всегда, заглянул в машину. Немного сбавив скорость, мы въехали в Кремль. Я внимательно смотрел по сторонам - ничто не говорило о тревоге. Кругом было тихо и пустынно".
Но отдыхал и Минск, находившийся не так далеко от границы и на направлении главного удара германских дивизий. К недавно построенному Дому Красной Армии шли группы празднично одетых людей, среди которых имелось немало военных. МХАТ начинал здесь свои гастроли дневным спектаклем "Школа злословия" с участием своих лучших артистов. Первый акт начинался в 12 часов дня и прошел с большим успехом. Только после того как занавес опустился, на авансцену вышел военный и объявил о нападении фашистов и выступлении Молотова. Он уверенным голосом призвал людей к спокойствию и объявил, что все военнообязанные должны направиться в свои военкоматы. Остальные должны остаться в театре, ибо спектакль будет продолжен. Паники не было, но и масштабы обрушившегося на мирный Минск бедствия никто не представлял.
Официальное заявление о войне сделал, как известно, в 12 часов дня В. М. Молотов - "по поручению Советского правительства и его главы товарища Сталина". По свидетельству как Молотова, так и Микояна, члены Политбюро предлагали выступить с обращением к народу самому Сталину, но он к этому еще не был готов. Текст заявления, прозвучавший по радио, был подготовлен всеми членами Политбюро. Именно в этом заявлении начавшаяся война была впервые названа "отечественной". Все запомнили навсегда последние слова речи Молотова: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами".
Вместе с сотней других жителей г. Ростова-на-Дону мы слушали эту речь Молотова у большого репродуктора-громкоговорителя в городском парке. Было воскресенье, и многие пришли сюда отдохнуть. Сообщения с фронтов, которые поступали и после 12 часов, были неутешительны, и это вызывало все большее раздражение Сталина. Он плохо знал генералов, которые в эти часы командовали войсками. Поэтому сразу же после образования Ставки Сталин предложил направить в качестве ее представителей маршалов Б. М. Шапошникова и Г. И. Кулика - на Западный фронт, а Г. К. Жукова - на Юго-Западный фронт. "Наши командующие фронтами, - пояснил Сталин Жукову, - не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись". Жуков был удивлен. "А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?" - спросил он. "Не теряйте времени, - с раздражением ответил Сталин. - Мы тут как-нибудь обойдемся. Оставьте за себя Ватутина".
Жуков вылетел в Киев на самолете, и часа через три он уже был в ЦК КП(б)У, где его встречал Н. С. Хрущев, которого Сталин предупредил о приезде Жукова. Сталин поручил Хрущеву сопровождать Жукова в поездке к командующему Юго-Западным фронтом М. П. Кирпоносу. Эта поездка из Киева в Тернополь на автомобиле заняла несколько часов, в течение которых Жуков не знал, что творится на фронтах. А дела там шли все хуже и хуже. Положение дел на Юго-Западном фронте складывалось плохо, но оно еще не казалось катастрофическим. Германское командование, вопреки ожиданиям Сталина, наносило свой главный удар не на юге. Хуже обстояли дела в Прибалтике, но и здесь потери советских войск еще не были особенно велики. Однако на Западном фронте, где наносился главный удар, положение было близко к катастрофе. Командующий этим фронтом генерал Д. Павлов уже в первые часы войны утратил нити управления войсками. Он провел вечер 21 июня на спектакле гастролировавшего в Минске Московского Художественного театра. Получив директиву № 1, он прибыл на командный пункт фронта. Сообщения, имевшиеся в штабе фронта, были крайне тревожными, однако на доклад об этом наркому Тимошенко тот ответил: "Вы будьте поспокойнее и не паникуйте". Война застала Павлова и подчиненные ему войска врасплох. Тот же Тимошенко сказал Павлову в 4 часа утра: "Действуйте так, как подсказывает обстановка". Но обстановка менялась каждый час, и контролировать ее Павлов уже не мог. На Минском направлении обозначился крупный прорыв фронта. Когда утром 22 июня Сталин звонил в штаб Западного фронта, желая лично разобраться в делах, ему отвечали, что генерал Павлов "уехал в войска" и связи с ним нет. Прибывшие в Минск во второй половине дня маршалы Шапошников и Кулик также не смогли даже понять ситуацию.
После двух часов дня Сталин снова вызвал к себе Тимошенко, Ватутина и Кузнецова. Однако Наркомат обороны и Генеральный штаб не имели ясной информации о ходе разворачивавшегося на западных рубежах страны гигантского сражения. Не сознавал характера и масштаба нависших над страной угроз и сам Сталин. Результатом двухчасового совещания стала пространная и отредактированная лично Сталиным директива № 3 с требованием о переходе советских войск в контрнаступление с целью разгрома агрессора и выхода Красной Армии на его территорию. И Северо-Западному, и Западному, и Юго-Западному фронтам приказывалось нанести "мощные концентрические удары", "мощные контрудары во фланг и тыл противника" и к исходу 24 июня уничтожить его главные группировки. На этот раз Сталин сказал, что он разрешает войскам переходить границу и вести действия, "не считаясь с границей". Эта директива была отправлена в войска около 9 часов вечера. Еще позже о директиве № 3 узнал от своего заместителя генерал-лейтенанта Н. Ф. Ватутина появившийся в Тернополе Г. Жуков. Он был тем более удивлен, так как под директивой стояли не только подписи Тимошенко и Маленкова, но и самого Жукова. "Но мы еще не знаем, - заметил он звонившему из Москвы Ватутину, - где и какими силами противник наносит удары. Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и тогда уже принять нужное решение". Ватутин сказал, что он разделяет точку зрения Жукова, но все уже решено. Директива одобрена Сталиным, который приказал поставить на ней и подпись Жукова.
Тому не оставалось ничего другого, как подчиниться приказу и передать соответствующие распоряжения командующему и начальнику штаба Юго-Западного фронта, что вызвало у них множество возражений. Если директивы № 1 и № 2 вызвали удивление у многих генералов приграничных округов, то директива № 3 вызвала недоумение и раздражение в большинстве штабов западных фронтов. Войска этих фронтов оказались под мощными ударами армий противника и далеко не везде были в состоянии организовать прочную оборону. А от них требовали перехода в наступление. Позднее Г. Жуков комментировал эту директиву весьма сдержанно: "Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного Командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало действительного положения дел и командование фронтов. В своем решении Главное Командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы. Предпринятые контрудары в большинстве своем были организованы крайне плохо, без надлежащего взаимодействия, а потому и не достигли цели".
Сталин спал в ночь на 22 июня не более двух часов и находился в Кремле в первый день войны уже больше 12 часов. Он ничего не ел и выпил за день только стакан крепкого чая. Попрощавшись с военными, Сталин вызвал к себе на 20 минут Берию, который и в этот день был его последним собеседником. После нескольких телефонных разговоров Сталин подписал и просмотрел разного рода документы и около 6 часов вечера уехал на свою дачу в Кунцево и лег отдохнуть. Только в кабинете наркома обороны был прямой телефон к Сталину, но Тимошенко и Ватутин решили его в этот вечер больше не беспокоить. В 1943–1945 гг. Сталин многие военные дела решал не в Кремле, а на даче, вызывая сюда членов Политбюро, ГКО, других военачальников и наркомов. В своей новой кремлевской квартире Сталин принимал позднее даже У. Черчилля. После войны Сталин вызывал как членов Политбюро, так и военачальников на свои южные дачи, где он проводил большую часть зимы и часть осени. Но в первые дни и месяцы войны Сталин еще не решался и не думал о превращении своих дач в центр власти, а тем более в центр военного командования. Поэтому в те часы, которые Сталин проводил на даче, решение многих даже самых срочных дел откладывалось до появления Сталина в своем кабинете в Кремле. Все это создавало дополнительные трудности для командования, так как германские войска проводили свои атаки только в светлое время суток и отдыхали после наступления темноты. С 6 часов вечера 22 июня до 3 часов ночи 23 июня Сталина в Кремле не было.
Гитлер и Черчилль в первый день войны
В Берлине в имперской канцелярии первый день прошел иначе, чем в Кремле. В ближайшем окружении фюрера царила атмосфера торжества, никто здесь не сомневался в быстрой победе Германии. Уже первые донесения с фронтов говорили об успехах немецкого оружия. По радио звучали фанфары. В Берлине в ночь на 22 июня не спали многие, а сам Гитлер не спал уже вторую ночь подряд. В 6 часов утра в министерство иностранных дел к Риббентропу были приглашены на пресс-конференцию иностранные корреспонденты. Но в это же время Геббельс объявил по радио о выступлении фюрера. "Германский народ, национал-социалисты, - заявлял Гитлер в своей Декларации. - После тяжелых размышлений, когда я был вынужден молчать в течение долгих месяцев, наконец наступил момент, когда я могу говорить с полной откровенностью… Москва предательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего договора о дружбе. Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей границе. В течение ряда недель происходили непрерывные нарушения этой границы. Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки. Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против этих иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из московского большевистского центра. От Восточной Пруссии до Карпат располагаются формирования германского восточного фронта. Осуществляется концентрация войск, которая по своим масштабам и по своему территориальному охвату является величайшей, какая когда-либо имела место в мире… Принимая на себя тяжелые обязательства, я служу делу мира в этом районе, обеспечивая безопасность Европы и защиту всех стран Европейского континента. Сегодня я решил передать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе!"
Днем 22 июня сообщения о первых боях и первых победах, о трофеях и взятии в плен многих тысяч красноармейцев поступали в ставку Гитлера со всех фронтов. Начальник Генерального штаба сухопутных сил Германии генерал-полковник Франц Гальдер, который также вел ежедневные записи о событиях и встречах, отмечал в своем дневнике: "Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в пограничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была слабой". Ближе к вечеру Гитлер также решил отдохнуть, предварительно отдав распоряжение о переезде на следующий день в новую специально оборудованную ставку в Восточной Пруссии - поближе к фронту.
На Британских островах сообщение о начале германского вторжения в Россию было получено рано утром 22 июня. Еще в пятницу 20 июня вечером У. Черчилль перебрался в летнюю загородную резиденцию главы правительства - в Чекере, находившуюся примерно в часе езды от Лондона. Черчилль был уверен в скором начале германо-советской войны. И Черчилль, и президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт сходились на том, что в этой войне Великобритания и США должны будут помогать России. "Если бы Гитлер вторгся в ад, - заметил в одной из бесед британский премьер, - я, как минимум, дал бы в Палате общин хороший отзыв о Сатане". В субботу 21 июня после позднего обеда Черчилль несколько часов прогуливался и беседовал с американским послом мистером Виннантом и его женой, с британским министром иностранных дел лордом Антони Иденом и его женой, с британским послом в Москве Стаффордом Криппсом и некоторыми другими. Уже после полуночи У. Черчилль отправился спать. Его не стали будить, когда пришло сообщение о нападении Германии на Советский Союз. Своему личному секретарю Колвиллу Черчилль много раз говорил, что его никогда не следует будить ради чего-либо, кроме как вторжения нацистов в Англию. Однако известие о нападении Гитлера на СССР было первым, о чем он узнал около 8 часов утра 22 июня. Сделав ряд распоряжений, связанных с этой очень обрадовавший британского премьера новостью, Черчилль с 11 часов утра стал составлять свою речь для Би-би-си. Он завершил эту работу всего за полчаса до выступления по радио. Черчилль не проводил по этому поводу никаких консультаций ни с военными, ни с Военным Кабинетом. Все было оговорено заранее, и не было никаких разногласий. Черчилль был выдающимся оратором, и его речь по радио 22 июня вошла не только в историю Второй мировой войны, но и в историю ораторского искусства. "На протяжении последних двадцати пяти лет, - говорил Черчилль, - никто не был таким упорным противником коммунизма, как я. Я не откажусь ни от одного слова, которое я когда-либо произнес о нем. Но все это бледнеет перед тем зрелищем, которое раскрывается перед нами теперь. Прошлое, с его преступлениями, ошибками и трагедиями, отступает в сторону. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые отцы их возделывали с незапамятных времен. Я вижу их стоящими на страже своих домов, в которых матери и жены молятся, - о да, бывают времена, когда все молятся, - о безопасности своих любимых, о возвращении своего кормильца, своего защитника. Я вижу десять тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом выжимались из земли, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается в чудовищном натиске нацистская военная машина с ее ловкими специалистами, имеющими свежий опыт устрашения и связывания по рукам и ногам десятков стран. Позади всего этого пламени, позади всей этой бури я вижу небольшую группу злодеев, которые замышляют, организуют и обрушивают все эти слепящие ужасы на человечество… Можете ли вы сомневаться, какова будет наша политика? Мы твердо решили уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Мы никогда не вступим в переговоры, мы никогда не станем договариваться с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем биться с ним на суше, мы будем биться с ним на море, мы будем биться с ним в воздухе, до тех пор, пока, с Божьей помощью, мы не избавим народы мира от его ярма. Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу любую помощь, какую только сможем оказать… Вторжение Гитлера в Россию является не более как прелюдией к попытке вторжения на Британские острова. Опасность для России является опасностью для нас и опасностью для Соединенных Штатов, также как дело каждого русского, борющегося за свою землю и свой родной дом, является делом свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара".