Все чернобыльцы хорошо знают, что радиация опасна для жизни, и большинство их уверены, что из-за аварии ухудшилось их здоровье. В любой загрязненной деревне могут рассказать, что больше всего радионуклидов в грибах и ягодах, много в молоке, что весной и летом вместе с пылью в организм их попадает больше, чем зимой. Другое дело, что не все одинаково воспринимают эту угрозу. Кто-то недооценивает ее в силу недостатка образования или преклонного возраста, кто-то демонстративно игнорирует, как иные жители Буда-Кошелевского района, где каждый день люди говорят о радиации, носят продукты на дозиметрический контроль, отправляют детей на оздоровление, при встречах сообщают друг другу о болезни или смерти общего знакомого и добавляют: "от радиации". А рядом находятся отселенные деревни...
Социологи отмечают так называемый комплекс чернобыльца. Чувство неуверенности, покинутости, состояние противостояния другим членам общества наблюдается у очень многих людей из загрязненной зоны. Человек, решивший не обращать внимания на радиацию и жить так, как раньше, от этого не перестает быть чернобыльцем. Он может сколько угодно обманывать себя, но природу не обмануть.
Однако среди чернобыльцев много и таких, кто предпочитает не ходить по солнечной стороне улицы. Переселившись в "чистые" районы, они внимательно читают этикетки на продуктовых упаковках и спрашивают у продавца, какая фабрика является производителем. Детей заставляют по многу раз в день мыть руки и принимать душ, запрещают играть в песочнице, ходить без головного убора... Почти каждый человек, которого коснулась авария, расскажет, какие продукты предпочтительнее и как, по его мнению, нужно "выводить радиацию".
Коллективный опыт чернобыльцев – это уже реальный признак субкультурной группы, который можно фиксировать в этнографических экспедициях. У чернобыльцев уже сложился собственный фольклор. Во многих деревнях люди рассказывают о том, что в дни аварии видели желтые облака, в которых раздавался треск и гром, что лужи после дождя были разноцветными, а над полями плыл желтый туман. Это и была радиация... Часто можно услышать рассказы о стаях волков, которые хозяйничают зимой в деревнях, и о том, как местные жители сражаются с ними. О диких кабанах, которые расплодились повсеместно и совсем не боятся людей. Рассказывают об иностранцах и журналистах, которые приезжают посмотреть, "что такое чернобыльская зона", и поглазеть на "сталкеров". Об этом часто говорят с обидой, так как журналисты зачастую стараются снять на пленку все самое неприглядное – ветхую крышу, сломанный забор...
Много рассказывают об эвакуации, о переселении, которое происходило на глазах многих людей. Сюжеты в разных местностях перекликаются, дополняют друг друга, создавая единый страшный эпос. Это рассказы о председателях колхозов, о местном начальстве, милиционерах. Появились и песни на чернобыльскую тему, сочиняет их в основном молодежь. Есть и стихи. О чернобыльцах существует уже множество публикаций самого различного характера, а "Чернобыльская молитва" С. Алексиевич – это летопись судеб многих из них.
Чей-то электорат
Конечно же, чернобыльская группа в культурном плане не является монолитной. Самоселы – это одно, ликвидаторы – другое, переселенцы – третье. Они придерживаются разных политических взглядов. Есть сторонники Лукашенко, БНФ, а есть вообще никого не поддерживающие и никому не верящие. Разные политические силы пытаются заручиться поддержкой чернобыльцев, а те зачастую не могут понять, кто лишь использует их для укрепления собственных позиций, а кто действительно собирается помочь. И даже то, что государственная помощь в последние годы существенно сократилась, многими воспринимается с пониманием. Политическое поведение некой особой культурной группы вовсе не обязательно адекватно ее реальным потребностям. В истории это не редкость.
Однако в любом случае чернобыльцы – это чей-то электорат, и завоевать их поддержку можно в том случае, если подходить к ним как к особой группе населения со специфическими проблемами, которые дополняют общие, характерные для всего общества.
Факт существования этой субкультурной группы может вызывать сочувствие, неприязнь, раздражение или прагматическое желание использовать ее в своих целях. Но игнорировать или обходить ее вниманием нельзя. Проживая вдали от радиоактивных зон, мы часто забываем об этом особом факторе белорусской провинциальной жизни.
О чернобыльской катастрофе пишется много. Еще несколько лет назад каждая уважающая себя газета даже где-нибудь в ЮАР и Аргентине помещала материалы о двухголовых собаках и восьминогих телятах, якобы родившихся в загрязненной зоне. Однако практически никто из пишущих не пытался анализировать изменения в общественном поведении людей, оказавшихся под ударом радиации. Это особенно странно в Беларуси, где к чернобыльцам можно смело относить 30–40 % населения. Еще более странно, что, анализируя феномен белорусского президента, мы часто забываем, что наибольшей поддержкой А. Лукашенко пользуется именно в чернобыльских регионах, откуда он родом. Наконец, самое странное и самое страшное в этой ситуации – это сегодняшнее поведение жителей загрязненных регионов: экономический рост нашего государства в последние полтора года достигнут в значительной мере за счет того, что были свернуты широкомасштабные программы ликвидации последствий аварии на ЧАЭС.
Чернобыльцев породила авария на ЧАЭС. Выбросы из взорвавшегося реактора продолжались несколько месяцев, пока построили саркофаг. Однако социальные проявления последствий аварии происходили медленнее, лишь постепенно захватывая в свою сферу все новые сотни тысяч и миллионы людей.
Первыми чернобыльцами стали работники АЭС, пожарные, жители ближайших населенных пунктов. Бойцы трех пожарных караулов тушили пламя, рисковали здоровьем и жизнью, понимая суть происходящего кошмара. Они получили громадные дозы общего облучения (до 500 м/Зв) и в основном ныне умерли или находятся при смерти. В силу того что сама ЧАЭС расположена в Украине, мы в Минске обычно об этой трагедии не знаем.
Люди, которые проживали на территории, позже названной тридцатикилометровой зоной, получили примерно такие же дозы, еще не осознав фактически ничего. Ученые, прибывшие на АЭС руководить ликвидацией аварии, бригады "Скорой помощи" и все, кто по причине своей работы или в силу сложившихся обстоятельств оказался в роковой близости от места катастрофы, объективно стали субъектами новой общности людей. Они получили высокие дозы радиоактивного облучения, оказались принудительно выселены из своих домов – то есть вольно или невольно были вынуждены начать новую жизнь в новом культурном качестве. Они стали "чернобыльцами".
Выбросы из взорвавшегося реактора продолжались несколько месяцев. Загрязненные осадки и пыль накрывали все новые и новые районы, а значит, новые сотни тысяч людей превращались из просто русских, белорусов, украинцев в чернобыльцев. Они долгое время не знали об этом, их никто не эвакуировал, а меры, предпринятые в местах их проживания, не обеспечивали никакой безопасности. Жители Могилевщины получили радиационный удар зачастую больший, нежели быстро эвакуированное население тридцатикилометровой зоны.
Кто знает, сколько еще людей стали бы чернобыльцами, если бы радиоактивные облака, двигавшиеся на восток, не "посадили" на границе Беларуси и России, расстреляв из градобойных ракет? Именно поэтому ряд населенных пунктов восточных районов Беларуси (Ветковского, Добрушского, Чечерского, Чериковского, Краснопольского, Костюковичского, Славгородского, Кормянского), не находящихся в непосредственной близости от ЧАЭС, не уступают, а в ряде мест превосходят по плотности загрязнения Наровлянский, Хойникский и Брагинский районы, которые подверглись наиболее мощному радиационному удару.
В первые же дни после аварии число чернобыльцев увеличилось за счет людей, присланных на ликвидацию аварии. Это были армейские части, отряды милиции, мобилизованные военкоматами "на учебные сборы" шоферы, строители, люди других специальностей. В Беларуси насчитывается более 110 тыс. ликвидаторов, хотя точную численность их определить достаточно сложно, так как не все из работавших в то время в зоне загрязнения официально признаны участниками ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, тогда как удостоверения ликвидаторов получило определенное число людей, побывавших в зоне 1–2 раза или имеющих лишь косвенное отношение к ликвидации. Формирование чернобыльского социума проходило в условиях отсутствия достоверной информации, поэтому восприятие населением (особенно в деревнях) аварии и ее последствий не соответствовало страшной реальности. В то же время многие жители городов и поселков, правильно оценив обстановку, стремились как можно скорее уехать подальше от АЭС. В основном люди ехали к родственникам, брали отпуска и уезжали к морю, и, конечно же, все рассчитывали вернуться если не через месяц-другой, то к началу учебного года. В большинстве случаев так и произошло, но часть чернобыльцев смогла оставить хотя бы детей в чистых районах. Увы, потом выяснилось, что многие такие районы были загрязнены так же, а иногда даже сильнее. Самостоятельных переселенцев в этот период было еще мало, в основном из числа медиков и педагогов.
Подавляющее большинство ожидало каких-то действий от государства, не решаясь бросить работу, жилье и уехать в неизвестность, тем более что представители власти и органов здравоохранения делали успокаивающие заявления, уговаривали не поддаваться панике и заверяли, что скоро все будет в порядке: нужно лишь соблюдать гигиену, поменьше бывать на улице и отправить детей в лагеря. 2 мая 1986 года было принято решение об эвакуации населения из белорусской части тридцатикилометровой зоны ЧАЭС. В мае было эвакуировано 11,4 тыс. жителей 50 населенных пунктов Наровлянского, Хойникского и Брагинского районов. Всего на протяжении 1986 года было переселено 24,7 тыс. человек.
Первых чернобыльцев, тех, чью жизнь авария кардинально изменила сразу, было до миллиона. Остальные, уже облученные и продолжавшие облучаться, жили в основном в неведении. Возможно, государственные мужи, которые знали все о последствиях катастрофы, просто экономили средства. Возможно, боялись народного возмущения. Но пока массовые антикоммунистические движения в Беларуси, на Украине, в России не стали в своих интересах раскручивать эту тему, никто не обращал внимания ни на заявления академика Сахарова о масштабе происшедшего, ни на демонстративное жертвенное самоубийство академика Легасова. Того Легасова, который возглавлял научные исследования по определению воздействия последствий аварии на природу и население загрязненных территорий.
ЛИКВИДАТОРЫ И НЕ ТОЛЬКО
Уничтожаемые молчанием
Началом второго периода формирования чернобыльцев как особой группы стало завершение строительства саркофага. Непосредственный удар радиоактивными частицами из реактора прекратился. Теперь на людей воздействовали только остаточные последствия аварии. Значение ликвидаторов внутри социума упало. Чем больше проходило времени, тем более масштабными становились последствия от воздействия малых доз радиации на массы населения, которых никто не собирался переселять с загрязненных территорий. К тому же на грязных землях по-прежнему массово производили сельскохозяйственные продукты, которые ели жители чистых зон. Молчание о масштабе аварии и время очень скромных мер по ликвидации последствий катастрофы длилось вплоть до конца 80-х годов, когда начались массовые выступления протеста.
Вспомним: первая послечернобыльская весна не разморозила правду о чернобыльской катастрофе. Это была закрытая тема для прессы. Исследования и рекомендации ученых часто не принимались во внимание государственной властью. Интересы различных ведомств, коррупция также не способствовали оценке проблем во всех аспектах. Между тем, чернобыльцы жили жизнью, диктуемой посткатастрофной реальностью. Уже появились умершие непосредственно от последствий аварии, более 200 человек заболели лучевой болезнью, более 2 тыс. человек получили различные формы лучевого поражения, появились радиационные патологии, и возрос общий уровень всех заболеваний.
В 1988 году Минздрав СССР ввел временно допустимые уровни радиационного загрязнения основных продуктов питания по цезию-137, но эти уровни в 10-100 (!) раз превышали доаварийные значения. Предел индивидуальной общей дозы облучения на 1986 год был определен в 10 бэр, на 1987-й – 3 бэра, на 1988-й – 2,5 бэра, а предел дозы облучения за жизнь был установлен на уровне 35 бэр. Все эти нормы были крайне несовершенны и во много раз превышали международные нормы радиационной безопасности (не более 0,1 бэра в год и 7 бэр за жизнь). С июля 1990 года для Беларуси были введены республиканские контрольные уровни с ограничением содержания радионуклидов в молоке и мясе в два раза и впервые введены контрольные уровни по стронцию-90 (годовая доза внутреннего облучения устанавливалась не более 0,17 бэра).
В это время идентификация жителей загрязненных территорий как чернобыльцев уже повсеместно укоренилась. Для окружающих не имело значения конкретное место проживания человека, приехавшего на оздоровление или переселившегося в "чистый" район. Этот человек для всех был чернобыльцем, не таким, как они. Постепенно и сами чернобыльцы ощутили себя особой, специфической группой. Свое отличие от других, пожалуй, раньше всех почувствовали чернобыльские дети, которых забирали на время каникул родственники из разных районов СССР. Стали уже печально известными, можно сказать, хрестоматийными слова "чернобыльские ежики", "светлячки", "травленые", которыми награждали чернобыльских детей их сверстники, чьи родители не разрешали им играть вместе. Конечно, дети, отдыхавшие в пионерских лагерях и санаториях целыми классами, не слышали этих слов от взрослых воспитателей, к тому же очень часто воспитателями были их учителя-чернобыльцы. Но и эти дети, не испытавшие прямого отторжения "чистыми" сверстниками, осознавали свою непохожесть на других иначе – хотя бы потому, что их целыми поездами, независимо от желания, вывозили на оздоровление. А когда начались больницы... все от мала до велика поняли, что Чернобыль объединил их в одно целое. Радиационные факторы вызывали все большее беспокойство у населения, об этом свидетельствуют материалы множества социологических опросов. Радиофобия стала едва ли не самой распространенной формой психического расстройства в чернобыльских районах. Мы уже забыли, как не покупали молоко годами и бегали проверять щитовидку к знакомым врачам.
Вплоть до конца 80-х годов государство не ставило чернобыльские проблемы во главу угла. Не было даже программы действий в посткатастрофных условиях, и по-прежнему никто не спешил сообщить людям о реальных масштабах и последствиях аварии. Начало широких программ по ликвидации последствий аварии было вырвано у государства людьми силой. В Беларуси с весны 1989 года задачу давления на власть ради спасения людей взял на себя комитет "Дети Чернобыля" Белорусского Народного Фронта. Он стал инициатором и организатором акций "Чернобыльский шлях" 30 сентября 1989 года, "Чернобыльская Ассамблея народов" в ноябре 1989 года, переселения Славгородской школы-интерната для детей-сирот, оздоровительного отдыха 6 тыс. детей в пяти странах, гуманитарной помощи больницам, школам, детским домам и семьям в 12 районах чернобыльской зоны. Этот момент можно назвать переломным в истории чернобыльского социума, так как впервые внимание широкой общественности в СССР и других странах было обращено на реальные проблемы чернобыльцев, и началось формирование международного общественного движения солидарности и гуманитарной помощи жертвам чернобыльской катастрофы.
Во многих загрязненных городах прошли экологические митинги.
Лишь осенью 1989 года Верховный Совет БССР принял Государственную программу по ликвидации в Белорусской ССР последствий аварии на ЧАЭС на 1990–1995 годы.
В декабре 1989 года было решено отселять семьи с детьми до 14 лет, беременных женщин и больных из населенных пунктов с плотностью загрязнения 15–40 Ки/км2, но отселение растянулось на несколько лет. Сейчас там проживают около 35 тыс. человек, в основном не захотевших переселяться, и к ним добавились "возвращенцы".
Как бы ни относились к БНФ ныне, но в конце 80-х годов БНФ практически один говорил в Беларуси о Чернобыле и стоял у истоков экологического движения. Лишь немногие чернобыльские активисты того времени стояли в стороне от БНФ. Вероятно, наиболее известным из них является академик В. Б. Нестеренко. Увеличился поток "экологических беженцев". В 1990 году их было в 2,5–3 раза больше, чем организованных отселенцев. Это был период высокой активности населения пострадавших районов, когда радиационный фактор занимал первое место по значимости среди всех остальных.
Сумевшие подняться
Первая половина 90-х годов стала временем расцвета чернобыльского движения. После прорыва информационной блокады вокруг последствий чернобыльской катастрофы начался и новый период в формировании чернобыльцев как особой культурной группы. Чернобыльцы стали быстро создавать свои собственные общественные организации. Говоря научно, социум создал свои формы самоорганизации. В 1990–1991 годах в Беларуси были созданы около 20 общественных организаций и фондов, которые ставили своей целью защиту прав пострадавшего от аварии населения, благотворительную помощь различным категориям чернобыльцев. Затем количество организаций стало быстро расти. Деятельность этих фондов далеко не однозначна. Скажем, одним из таких фондов – "Спадчына Чарнобыля" – руководил в свое время Иван Иванович Титенков, то близкий к президенту А. Лукашенко бизнесмен, то отдаляющийся от него в глубины российского бизнеса.
Стали возникать конфликты между чернобыльским движением и теми силами, которые сочувствовали чернобыльцам, но по большому счету преследовали свои собственные цели. Вероятно, наиболее крупным конфликтом такого рода можно считать ситуацию вокруг Геннадия Грушевого. Он был обвинен в выводе чернобыльских структур из-под контроля руководства Фронта и во многих других смертных грехах. Однако характерно то, что чернобыльские структуры после этого конфликта не исчезли и не растворились в БНФ, а быстро выросли. Вероятно, чернобыльское движение становилось самостоятельным и менее политизированным, чем иные. Чернобыльские организации стремились уклониться от прямого политического противостояния, концентрировались на благотворительной деятельности. Их задачей было не взятие власти, а выживание после катастрофы.