Меттерних, оглядываясь назад незадолго до своей отставки в 1848 г., вероятно, остался бы удовлетворен результатами Венского конгресса, несмотря на небольшие революционные всплески за это время. Точно так же, оглядываясь назад в историю, можно сказать, что попытки загнать джинна обратно в бутылку оказались до некоторой степени успешными; те, кто стремились установить новый мировой порядок после Второй мировой войны, делали свое дело достаточно хорошо. Главной причиной такого итога была повсеместная боязнь ядерного Армагеддона, ну и, разумеется, просто усталость от войн. Во всяком случае, повтора "тотальных" конфликтов, по образцу первых двух мировых войн, до сегодняшнего дня не было. Если основные военные державы вступали в войну - не считая "конфликтов низкой интенсивности", которые, несмотря на их многочисленность, не принято считать войнами, - они обычно придерживались правил. Как ни относиться к Фолклендской войне, разграничение военными и гражданскими не нарушалось, и поэтому не было и крупномасштабных жестокостей. То же относится и к арабо-израильским войнам, за исключением, наверное, первой; хотя в этом случае все могло бы выглядеть иначе, если бы победила другая сторона.
Однако прецедент имел место и забыт уже не будет. Каковы бы ни были другие последствия тотальной войны, она положила конец идее о том, что вооруженный конфликт, тем более крупнейший в истории, непременно соответствует картине мира Клаузевица. В масштабе истории тринитарная война, т. е. война государства против государства и армии против армии, - сравнительно новый феномен. Поэтому то, что ожидает человечество в будущем, также может сильно отличаться от имеющегося сегодня.
Нетринитарная война
В основании "мира по Клаузевицу" лежит предположение, что войны ведут в основном государства или, точнее, правительства. Но государства - это искусственные образования - корпорации, обладающие юридически независимым существованием, отличным от народа, которому они принадлежат и чью упорядоченную жизнь они, как предполагается, представляют. Самому Клаузевицу было отлично известно, что государство, понимаемое таким образом, недавнее изобретение. Хотя всегда можно обнаружить предысторию, но лишь после Вестфальского договора 1648 г. государство стало основной формой политической организации даже в Европе, и именно по этой причине, помимо прочих, мы говорим о "современной эпохе" в противоположность всему, что было раньше. Более того, большинство других регионов мира, находящихся за пределами Европы, и не знали института государства до тех пор, пока он не появился в ходе процессов колонизации и деколонизации в XIX–XX вв. Следовательно, там, где нет государств, нет и разделения на правительство, армию и народ, по крайней мере в том виде, о котором говорилось выше. Было бы также неверным говорить, что в таких обществах войну ведут правительства с помощью армии за счет или от имени своего народа.
Если войны ведут не правительство и не армия, то кто? Ответ зависит от конкретного исторического периода. Если следовать в обратном хронологическом порядке, то можно обнаружить, что в начале современной эпохи произошел ряд столкновений, которые помимо прочего вели именно для того, чтобы выяснить, кто имеет, а кто не имеет права использовать вооруженное насилие. Исход этой борьбы вовсе не был предопределен. Во второй половине XV в. Англия погрузилась в пучину гражданской войны между различными баронскими партиями, что чуть не привело к распаду страны. Во многом похожая судьба постигла Францию веком позже. В Германии Landesfrieden от 1595 г. должен был положить конец войне всех против всех, но вместо этого послужил прелюдией к еще худшим бедствиям. Даже в 1634 г. император из династии Габсбургов был вынужден приказать убить своего главнокомандующего Валленштейна из опасения, что тот использует свою независимую армию для создания столь же независимого государства. И все же в конечном итоге победу одержали великие монархи. Благодаря союзу с городской буржуазией и, отчасти, большим финансовым ресурсам в их распоряжении они могли купить больше пушек, чем кто-либо еще, и разнести в клочья всех, кто им противостоял. В 20-е годы XVII в. кардинал Ришелье во Франции систематически боролся с аристократией, подрывая один за другим ее замки, что уже ясно свидетельствовало о грядущих переменах.
Однако для окончательного триумфа монархов необходимо было отбить атаки всех соперников, среди которых были крупные независимые аристократы, подобные frondeurs, сделавшим Францию времен Людовика XIII таким неудобным для жизни местом. В войнах также участвовали религиозные объединения, будь то Католическая Лига Франции и противостоящие ей гугеноты или еще раньше гуситы в Богемии. Все они основывали военные организации, суверенные во всем, кроме названия. В Нидерландах с 1560 г. войну вели так называемые гезы, разношерстный сброд во главе с недовольными аристократами, которые восстали против короля Испании Филиппа II. В Германии в 20-х годах XVI в. разгорелась Крестьянская война (зависимые крестьяне против баронов), которая была жестоко подавлена ценой десятков тысяч жизней. Во всех этих конфликтах нераздельно переплетались политические, социальные, экономические и религиозные мотивы. Поскольку в это время армии состояли из наемников, везде находилось множество военных предпринимателей, стремившихся заработать прибыль в этом бизнесе. Многие из них лишь на словах поддерживали те организации, к которым нанимались на службу. Вместо этого они грабили деревенских жителей по своему усмотрению и даже сооружали укрепленные базы для хранения награбленного и заточения пленных, взятых с целью получения выкупа.
В таких условиях любые тонкие разделения между армией, с одной стороны, и населением - с другой, с неизбежностью исчезали. Мирное население, оказавшееся в пучине войны, страдало от ужасных зверств. Считается, что во время Тридцатилетней войны треть населения Германии погибла от меча, голода и болезней. Провинции, округа и города встали перед угрозой неминуемого опустошения. Используя старые организации местной самообороны, которые во многих местах все еще существовали, они периодически сами поднимались и организовывали свою защиту как от имени какой-нибудь признанной власти, так и без нее. Однажды восстав, люди уже ничем не отличались от банд головорезов, нанимающихся на службу во главе к военным предпринимателям, или от крестьян, восставших против своих господ, или от дружин воинственных аристократов. Все они занимались войной, которая сама по себе едва ли отличалась от обычного грабежа или убийства. Если публичная власть настигала людей, занимавшихся войной в одном из перечисленных выше качеств, иногда это заканчивалось для них петлей. Однако нередко эти люди могли заслужить прощение, согласившись перейти на другую сторону, хотя на практике это означало продолжение тех же самых занятий, только под другим названием.
Тем временем могущественнейшие монархии предпринимали героические попытки навести порядок в этом хаосе, каждая путем создания своей собственной militum perpetuum - постоянной армии. Иногда им это удавалось, иногда - нет. Причины неудач обычно были связаны с нехваткой финансовых ресурсов. Создание и содержание армии - чрезвычайно дорогое занятие, отсюда постоянные задержки с выплатой жалованья. Стоило ситуации ухудшиться, как солдаты поднимали мятеж. Они повышали качество проведения восстаний - выбирали лидера, формально отказывали короне в верности и, подобно всем остальным, отправлялись грабить деревни. Это относилось и к самым хорошо организованным войскам того времени - испанским. Так, например, на следующий год, после того как испанский король Филипп II обанкротился в 1575 г., солдаты армии Фландрии взбунтовались. Три дня они буйствовали, грабя и поджигая огромный торговый город Антверпен. Волны потрясения, разошедшиеся по стране от "испанской ярости" - название это не лишено иронии, поскольку армия состояла из солдат самых разных национальностей, - определенно повлияли на решение властей семи северных голландских провинций о подписании соглашения о совместной самообороне. Неорганизованный мятеж превратился, таким образом, в полноценную войну, которой суждено было продлиться еще 72 года, и которая закончилась завоеванием Нидерландами своей независимости.
Если мы перейдем от раннего периода Нового времени к Средним векам, разделение на правительство, армию и невоюющее население станет еще более неощутимым. Само слово "феодальный" подразумевает, что политики как таковой в это время не существовало (даже само это понятие еще не было изобретено, а появилось лишь в XVI в.). Политическая власть и личный статус были настолько тесно переплетены, что способность человека заключать союзы могла существенно зависеть от количества имеющихся у него дочерей на выданье. Политика была тесно связана с военными, социальными, религиозными и прежде всего правовыми соображениями; феодализм представлял собой переплетение взаимных прав и обязанностей. Полученное в результате "колдовское варево" коренным образом отличалось от того, что мы имеем сегодня, поэтому от применения к нему слова "политика", вероятно, больше вреда, чем пользы. В средневековом контексте едва ли можно говорить о правительстве, тем более - о государстве. Оба понятия существовали, но, если так можно выразиться, лишь в зачаточной форме. Часто их использование несло ностальгические обертона, будто возвращая людей к временам Римской империи, от которой, собственно, и вело происхождение правительство.
В таких условиях говорить о войне в современном смысле - в том, который вкладывал в это слово Клаузевиц, - как о чем-то таком, что государство использует для достижения политических целей, означало бы сильно искажать реальность. На протяжении тысячи лет после падения Рима вооруженные конфликты вели различные типы социальных образований, такие, как племена варваров, церковь, феодальные бароны всех рангов, свободные города и даже частные лица. И "армии" в то время не имели ничего общего с тем, что нам известно, - на самом деле очень сложно найти слово, в должной мере им соответствующее. Войну вели толпы слуг, которые облачались в военные одеяния и следовали за своим господином. Со временем состав слуг, обязанных ему воинской службой, менялся. Когда в IX в. закладывались основы феодальной системы, fyrd, или ополчение, включало все свободное население вплоть до последнего деревенского жителя, откликающегося на призыв с тем оружием, которое у него имелось. Впоследствии ситуация изменилась. По мере того как свободные сельские жители становились крепостными (сервами), над ними появился класс людей, сделавших войну своим призванием и сражавшихся верхом: они были известны сначала как bellatores (воины) или pugnatores (бойцы), а затем как рыцари. Отчасти благодаря вооружению, а отчасти подготовке военное превосходство рыцарей над народным ополчением привело к тому, что последнее постепенно пришло в упадок, а потом и вовсе исчезло.
В зависимости от времени и места, некоторые из тех, кто обычно воевали верхом, могли быть "свободными" и знатными, другие - нет. Например, немецкие ministeriales были просто слугами, находящимися на содержании своего господина в его имении. Однако большинство из них получали за свою службу земельные владения (феод) и сражались, чтобы исполнить свой долг перед феодалом, обычно заключавшийся в обязательной службе на протяжении сорока дней в году. С XIV в. появилась тенденция к замене феодальной службы денежным платежом - scutagium - который мог быть использован для привлечения наемников. Как бы ни складывались условия, на которых сражались их члены, средневековые армии были немногочисленными и непостоянными, и во многих отношениях их вряд ли уместно называть "организациями". Их члены не только не отделялись от общества - они и были этим обществом или, во всяком случае, его наиболее важной частью (не считая священнослужителей). У них не было и отдельного кодекса поведения, а рыцарский кодекс, которому они обещали следовать, и был общественным кодексом, опять-таки за исключением кодекса поведения, налагаемого религией. Нераздельность армии и общества проявлялась даже в манере одеваться. Доспехи были одеждой рыцарей par excellence, а в церквях, в которых они похоронены, мы до сих пор можем видеть их бронзовое изображение в доспехах.
Третий элемент тринитарной войны "по Клаузевицу" - а именно народ - вообще отсутствует в этой картине, причем именно потому, что подавляющее большинство сервов не участвовали в войне, они также не были частью общества. Люди низкого происхождения, не будучи рыцарями, принимали участие в войне, сопровождая своих хозяев в качестве носильщиков, слуг, конюхов и т. п. Взять в руки оружие считалось для них недостойным поступком. Как правило, за это их убивали, причем скорее в насмешку, нежели в гневе. В войнах населению выпадала роль жертвы. Простейший способ нанести урон противнику и в то же время обогатиться за его счет состоял в нападении на его крепостных, за счет которых он кормился, и в их ограблении. И наоборот, защите населения в феодальных войнах уделялось так мало внимания, что гарнизоны осажденных замков часто даже выпроваживали некомбатантов, рассматривая их просто как множество дополнительных бесполезных ртов. В свою очередь, командующий войск осаждающей стороны отказывался пропустить их, надеясь таким образом оказать психологическое давление. Все заканчивалось тем, что бедолаги умирали от голода или холода.
Поскольку война не имела отношения к простым людям, ныне нам неизвестно, что они о ней думали, тем более что высшие слои общества - аристократия и духовенство - считали их мнение недостойным даже упоминания. В великом крестьянском восстании, произошедшем во Франции в XIV в., погибло больше людей, чем во многих войнах того времени, тем не менее его даже не удостоили названия "война", назвав вместо этого жакерией. Bonhommes едва ли даже считали людьми, соответственно при их подавлении рыцарский обычай не соблюдался. Судя по литературным источникам, таким как аллегорическая поэма XIV в. "Видение о Петре Пахаре", можно сделать вывод, что низшие слои общества рассматривали войну как порождение пороков и жадности баронов. Война считалась отнюдь не инструментом в руках короля, а бедствием, подобным чуме, навлекаемым на народ распущенной знатью. Всегда в теории и зачастую на практике высшие слои делали это без ведома короля или против его воли.
По мере того как мы приближаемся к эпохе античности, "картина мира по Клаузевицу" начинает представляться более соответствующей действительности, чем в случае со Средневековьем. Однако это впечатление ошибочно. Даже термин "Римская империя" вводит в заблуждение, так как правильный перевод слова Imperium - "власть", или "господство". Уже в I в. н. э. предпринимались попытки превратить сам Рим в божество. Однако не существовало идеи государства как абстрактного юридического лица, отдаленного от правителя, тем более современники не могли помыслить себе, что их интересы могут расходиться. Августу, пытавшемуся скрыть свое истинное положение под республиканскими титулами, такими, как консул, не удалось никого обмануть. Прежде всего он был Imperator, т. е. победоносный полководец. После него правители даже и не пытались притворяться, а позже титул princeps был сначала неофициально, а потом и официально заменен на dominus ("господин"). Все это отразилось в тогдашней "политической" теории, которая не имела к политике никакого отношения. Предметом таких учений, как эпикурейство, кинизм и стоицизм, было примирение человека с его судьбой в мире, обреченном на деспотическое правление; то же самое, но чуть позже, относится и к раннему христианству.
Деспотизм был типичной формой правления и во времена эллинизма. Личность царя-божества и его царство настолько отождествлялись, что самые важные должностные лица считались просто "друзьями" или "товарищами" правителя. Первоначально они действительно были таковыми, живя вместе с ним в одном шатре или рядом с ним и разделяя с ним опасности битв. Никто не выразил эту идею лучше Селевка I, преемника Александра Македонского, который после его смерти установил свою власть на территории Малой Азии, Сирии и части Месопотамии, причем не имея за собой никакого права, кроме силы оружия. Перед всей своей выстроившейся армией он отдал свою жену Стратонику своему сыну от первого брака - Антиоху, добавив, что, поскольку они оба молоды, у них наверняка будут дети. Этот акт кровосмешения оправдан "не потому, что таков закон богов или людей, а потому, что таково мое желание". Он еще раз подтвердил очевидное: царство Селевка представляло собой военную диктатуру, хаотическое собрание различных народов и территорий, подчинявшихся одному человеку, которого поддерживали его воины.
Несмотря на то что античность не знала института государства, тем не менее она признавала разделение на "правительство", армию и народ. В культурно однородном эллинистическом мире война считалась делом первых двух, а не народа, и были установлены некоторые правила по поводу того, кто, что и с кем мог делать, при каких обстоятельствах и с какими целями. Однако разделение подобного типа неприменимо ни для республиканского Рима, ни для классического греческого полиса. В этом отношении перевод слова polis как "город-государство" может ввести в заблуждение. Известно, что polis был суверенным в том смысле, что не признавал власти над собой, при этом обладая и пользуясь правом войны. Тем не менее он не был государством, а такие слова, как arche или koinon, не соответствуют современной идее "правительства" как института. Те, кто занимались повседневным управлением в республиканском Риме и греческом полисе, были не правителями, а чиновниками, избиравшимися ежегодно. Они руководили не государством, а, если прибегнуть к латинскому выражению, res publica - "союзом людей", "сферой публичного".