В этом смысле рыночная модель власти нередко оказывается единственно возможной (универсальной) формой рациональной организации человеческих устремлений к власти, которая должна быть освобождена от разрушающих ее "патологических крайностей и извращений" (Ч. Мерриам). Здесь важен "договорный" аспект отношений, из которых следуют особые отношения "обмена потенциалами власти… по образцу товарно-денежных отношений". Как следствие, "политическая арена становится рынком власти" (Дж. Кетлин), т. е. сферой, в которой собственность превращается во власть. Бизнес господствует во всех проявлениях власти (Ч. Мерриам), так что сама власть обретает потребительную стоимость. Она покупается и продается. Она испытывает на себе действие рыночных законов: спроса и предложения, стремления к выгоде, конкуренции и т. д. Здесь возможны как честные, так и нечестные правила игры: нарушение законов, пренебрежение моралью, грубое воздействие силой, подкуп должностных лиц, демагогия, шантаж и пр. На рынке власти заключаются сделки, производится обмен ресурсами и потенциалом власти, идет торговля голосами представительных учреждений (лоббирование), осуществляется раздел сфер влияния… Здесь, наконец, идет самая жесткая конкуренция за наиболее выгодные условия политического влияния, за точки приложения силы и обладание рычагами государственного контроля и управления политическими процессами.
В итоге политический процесс представляется аналогом рынка, где право голоса, например, становится эквивалентом денег, которые можно обменивать на что-то необходимое избирателю. С одной стороны, это рынок, где различные политические силы и партии непосредственно получают доступ к распределению сырья на этом рынке, делают свои ставки, согласовывая свои экономические интересы и цели с возможностями правительства, финансами, бюджетом, налогами.
С другой стороны, рынок – это прежде всего механизм, с помощью которого определяется общественная ценность любого товара, в том числе и такого специфического, как власть. С точки зрения рыночной парадигмы в условиях рынка власть и некоторые ее атрибуты становятся товаром, но товаром специфическим. Только рынок определяет ее "потребительские свойства" и "цену". Т. Парсонс сравнивает власть с деньгами, поскольку она представляет собой определенный "вид ресурсов", и не столько экономических, сколько политических. Г. Лассуэлл и А. Каплан уподобляют власть ограниченному количеству товара, так что, если ее больше у одной партии, у другой должно быть меньше. Если власть перераспределяется, то это "всегда влечет за собой потерю" для той или другой группы. Таким образом, власть интерпретируется и как товар, и как ресурс, и как средство обмена в политике, тогда как сфера политико-властных отношений обретает значение специфического "аналога рынка".
Игровая модель власти призвана подчеркнуть влияние индивидуальных различий участников политического процесса на работу механизмов распределения и перераспределения власти. На политическом рынке субъекты власти различаются не только по "запасам" власти и интенсивности волевого импульса к власти, но и по своим стратегиям поведения: способностям достигать целей, выбирать методы и способы достижения успеха, идти на риск и т. д. Политическая мотивация может приобретать черты психологической игры. Здесь мы видим интерпретацию политического рынка власти как всеобщего "пространства игры", где успех или проигрыш напрямую зависит от субъективных качеств играющих.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что поведенческий (бихевиоралисткий) подход к исследованию власти, продолжая традиции натуралистической школы, уходит от изучения объективных оснований природы власти как социального явления, выделяя в особую сферу научного анализа причины, преимущественно коренящиеся в самой естественной сущности человека.
Дальнейшее развитие представлений о сущности власти находит свое выражение в ролевой теории власти. Здесь акцент сделан прежде всего на правомерности разделения общества на управляющих и управляемых, властвующих и подчиненных. Главная идея заключается в том, что властные отношения рассматриваются как специфический (достаточно сложный) вид человеческой деятельности, предполагающий выполнение определенных ролей в обществе теми или иными социальными группами, особыми сословиями, кастами, профессиями, классами или отдельными индивидами. Выполнение этих ролей обычно предполагает либо особое социальное положение (статус), знания или образование, либо связь с реальным авторитетом отдельных личностей, стоящих на вершине общественной пирамиды, в силу чего они способны влиять, контролировать или управлять делами государства и общества. Исторически главной формой политического взаимоотношения между членами общества была зависимость. В этом смысле сила начальства была и остается первым необходимым элементом политико-властных отношений. Начальствующие и подчиненные здесь – две необходимые стороны властных отношений. "Присвоение чужой воли" и односторонняя зависимость становятся сутью отношений политического господства. Эта суть, возникшая из определенной общественной потребности, находит свое выражение и в природе современной власти: "власть – обобщенное право (начальствующего) требовать выполнения обязательств в интересах достижения коллективных целей" (Т. Парсонс).
Появление реляционистского подхода к власти позволило "объективировать" субъект власти, объяснить его через отношения с другими участниками политико-властных отношений и понять власть как межличностное субъектно-объектное отношение, которое позволяет одним индивидам (субъектам власти) оказывать свое определяющее воздействие, направлять или изменять поведение других (объект влияния).
Главным достоинством такого подхода является стремление акцентировать значение конкретных принципов, методов, способов властного принуждения или влияния. Так, например, концепция "подчинения и сопротивления" (Д. Картрайт, Дж. Френч, Б. Рейвен), развивая идею "сильной" власти, рассматривает власть как право и способность субъекта к принуждению и подавлению сопротивления объекта. Согласно концепции легитимного господства М. Вебера, власть – это демонстрация чужой доминирующей воли, способной заставить другого подчиниться вопреки его собственной воле. Причем основания для подчинения такой власти могут быть различными. Вопрос о мотивации подчинения власти – это вопрос о методах стимулирования политической активности людей как участников политического процесса, и наряду с этим – это вопрос о психологической адаптации политических агентов к друг другу и к непривычным для них условиям политической деятельности.
Концепция "обмена ресурсами" (П. Блау, Д. Хиксон, К. Хайнингс) рассматривает возможность влияния как реализацию потребностей потенциального объекта власти в необходимых ему ресурсах, которыми располагает потенциальный субъект власти. Это значит, что власть проистекает из отношения неравенства взаимодействующих лиц, поскольку "взаимосвязь и взаимное влияние равных сил указывают на отсутствие власти" (П. Блау). В этом смысле данная концепция заключает в себе идею "распределения", "обмена" и "потребления" власти. Реальная власть принадлежит тому, кто имеет возможность влияния, потому что обладает другими необходимыми ресурсами. Концепция раздела зон влияния (Д. Ронг и др.) отличается тем, что рассматривает реальные отношения власти как неравные (асимметричные), но тем не менее взаимно уравновешивающие и дополняющие друг друга путем фактического распределения зон влияния, когда один контролирует поведение другого преимущественно в одних сферах, а другой может делать это в каких-либо других сферах. Понятие "власть интегральная" используется ими для обозначения власти централизованной, забирающей всю инициативу, тогда как понятие "власть интеркурсивная" обозначает баланс отношений власти и разделение сфер влияния между сторонами.
Идея "применения ресурсов", или способов воздействия, находит свое развитие в концепциях М. Роджерса и Э. Этзиони. В процессе политической деятельности субъекты власти используют "инструментальные" ресурсы, т. е. необходимые в условиях политического производства средства умножения силы и влияния. Эти ресурсы власти можно разделить на утилитарные, принудительные и нормативные. Утилитарные (например, материальное вознаграждение) используются как средство подчинения в обмен на какие-либо иные материальные блага или вознаграждение. При применении принудительных ресурсов подчинение достигается методами устрашения, угрозой наказания и т. п. Нормативные ресурсы используются путем изменения через механизм нормотворчества или путем формирования определенного набора и контроля выбора вариантов предпочтений объекта власти, но никак не путем изменения самой объективной ситуации.
Таким образом, во всех вышеназванных теоретических подходах, представленных в свое время различными концепциями, показаны наиболее характерные и часто встречающиеся интерпретации природы и сущности власти, основанные не на объективной логике самого политического процесса, а преимущественно на его субъективной составляющей. Поэтому основное внимание в них уделяется человеческому (личному) фактору политико-властной деятельности, свойствам и личным качествам субъектов власти.
4.2. Коммуникационный подход в исследовании политической власти: смена парадигм в информационном обществе
Современная информационная революция диктует новую информационную парадигму в изучении политических явлений. Под влиянием информационных технологий меняются и политические институты, политические отношения, формы политического воздействия на общество и общественное сознание, а также способы постижения политических реалий.
По причине этих изменений управление информационными потоками и информационными технологиями становится главным рычагом политической власти, а искусное управление информацией политической определяет успех будущего политического развития.
В рамках коммуникативного подхода политическая власть интерпретируется не столько как ограниченная во времени и пространстве некоторая субстанция влияния, подчинения, силы или отношения, сколько как особая разновидность социального взаимодействия политических субъектов, а также как специфическая форма социальной коммуникации между субъектами и объектами политической деятельности, связанной с получением, хранением, воспроизводством и трансформацией политической информации с целью выработки адекватных или неадекватных политическим ценностям общества решений.
В рамках данного направления в исследовании природы политической власти прежде всего следует выделить онтологическую концепцию Ханны Арендт. По ее мнению, понимание коммуникативности социальной реальности и ее политической сферы возможно лишь в рамках онтологического подхода, поскольку только такой подход в состоянии затронуть основополагающие, сущностные стороны и аспекты сферы политической власти.
Онтологические (т. е. вытекающие из самой бытийности) подходы к изучению власти основаны на понимании того, что в современном цивилизованном обществе политическая власть не только не совместима с насилием, но, напротив, выступает результатом и прямым следствием процессов непосредственного взаимодействия людей, живущих в согласии и поддерживающих существующие политические институты всенародно и публично. Онтологическую концепцию власти X. Арендт строит на утверждении, что "свобода – суть бытия политики, бытие политики заключено в свободе действовать". Мир политики – это вовсе не мир насилия (поскольку насилие разрушает подлинный мир), политика – это действие на основе убеждения. Действуя свободно, индивиды образуют свой специфический мир, т. е. политическую сферу общества. Именно в ней индивид обретает свое собственное бытие, которое не может быть не чем иным, как политическим бытием. Вместе с тем всякое действие подлинно свободно , поскольку протекает между людьми без связи с вещами, которые, в свою очередь, обладают обусловливающей властью над людьми. Именно это положение рассматривается как основополагающее условие конструирования политической сферы общества. По мнению X. Арендт, люди как свободные и равные участники творят власть совместно, сообща именно благодаря своим коммуникативным действиям, способностью к пониманию и взаимодействию. Поэтому и сам институт власти соответствует человеческой способности действовать совместно, сообща и в согласии [44] . Власть возникает тогда, когда у индивидов возникает потребность объединиться, жить и действовать вместе в единении и согласии.
Коммуникативная парадигма власти, сформулированная X. Арендт и востребованная современным информационным обществом, выдвигает требование совместимости силы и права, при этом предполагается, что сила и право не идентичны друг другу. Общий вывод, который можно сделать в рамках предложенного X. Арендт онтологического анализа власти, таков: в современных демократических условиях некоторые жизненно важные решения принимаются или под определяющим воздействием особо влиятельных и авторитетных лидеров в политике, или в результате заинтересованного, доверительного, партнерского взаимодействия всех участников политического процесса (консенсус), или в результате достижения взаимных уступок (компромисса) между ними.
Концепция средств коммуникации в качестве основания теории власти находит свое развитие и в работе немецкого социолога Никласа Лумана, который поставил перед собой задачу исследовать феномен власти как символически генерализированное средство коммуникации современного общества.
По его мнению, политическая власть является ядром (жизненным центром) любой политической системы, а политическая система, в свою очередь, интегрируется в общество при помощи коммуникации, которая организует функционирование политической власти.
В связи с этим немецкий социолог дает соответствующее разъяснение. Политическая власть – это не просто коммуникация , а "важнейшее средство коммуникации в обществе" [45] , которое зиждется на таких имманентных свойствах коммуникации, как избирательность и информативность. Наряду с этим власть – это социальный феномен, который имеет собственные атрибутивные качества: специализацию, символичность, обобщенность и легитимность. В свою очередь, природа информационных процессов, обеспечивающих работу политической власти, заключается в том, что в ходе деятельности, взаимного общения и взаимодействия субъектов политических отношений происходит неограниченный во времени и в пространстве процесс воспроизводства и трансформации информации , кодированной в определенном языке, поступающей в управляющие органы института политической власти и обратно. К языку информационного взаимодействия в сфере политических отношений обычно относят не только знаки, символы и атрибуты конкретных политических объединений (политических групп и партий), но и разного рода тексты, документы (указы, законы и постановления властных структур, манифесты и т. п.), идеологические мифы и психологические стереотипы, а также иные разновидности средств политической коммуникации.
Согласно Н. Луману, политическая власть опредмечивается (материализуется) и распредмечивается в языке. Именно язык обеспечивает самостоятельное существование коммуникации и сознания. Сознание принимает селекцию власть имущего, транслируя ее дальше, говоря "да" тому, кто обладает властью, пусть даже начальные условия изменились или совсем сошли на нет. Власть, таким образом, определяется как "временная генерализация", поскольку устранены инициировавшие ее события. Властитель нужен подчиненному лишь для того, чтобы через него проводить свои решения.
Н. Луман полагал, что использование власти еще не конституирует единства политической системы. Поэтому он обращается к понятию "государство", которое обеспечило бы дополнительную мотивацию и интеграцию политической системы. Государство у Лумана – это самоописание политической системы, функция которого заключается в том, чтобы обеспечить независимость политической системы от самой власти, от суждений со стороны ее конкретных инстанций.
Н. Луман выделяет три основных типа: 1) государственность, основанную на контроле за применением физического насилия на конкретной территории; 2) государственность , основанную на принципах конституционности, различения государства и гражданского общества и примата различных интересов; 3) современную государственность , ставшую подсистемой политической системы общества, с разветвленной и организованной сетью политических партий и общественно-политических объединений.
Таким образом, согласно концепции Н. Лумана, современная политика – это способ принятия решений, и решений обязательно коллективных. Процесс реализации принятых коллективных решений в рамках любой социальной системы возможен только как процесс обозначения решений. Само же обозначение вне коммуникации просто невозможно, поэтому любое "коллективно-обязывающее решение" воспроизводит именно коммуникация, и наоборот.
Концепция коммуникативной рациональности власти Юргена Хабермаса призвана дать объяснение генезису социального действия как рационального действия. По его мнению, это означает, что человеческое общество создано ради рационализации действий людей, ради их общения и интеракции. Члены каждого конкретного общества как участники процесса коммуникации пытаются достичь взаимопонимания и рационального согласия. Предназначением концепции "коммуникативной рациональности", по мнению Ю. Хабермаса, выступает описание процессов "жизненного мира".
Однако главным здесь является не столько рассмотрение динамики общества в его "двойной перспективе системы и жизненного мира", сколько раскрытие особенностей функционирования "процесса коммуникативного воспроизводства " самого жизненного мира.