Обе концепции отстаивают принцип равенства. Однако в рамках коллективистского понимания демократии упор делается на фактическое, социальное равенство, а в рамках либерально-индивидуалистического - на формально-юридическое, правовое равенство.
Что же касается человеческого достоинства, то в коллективистских концепциях оно определяется через принадлежность к группе; исключение из нее (остракизм, лишение гражданства и т. д.) означает отказ в уважении со стороны коллектива и, соответственно, утрату достоинства. В либерально-индивидуалистических концепциях человеческое достоинство определяется через уважение автономии индивида, его права на самостоятельный выбор. Уважение достоинства человека означает то, что с человеком обращаются как со свободным и равным с другим индивидом, как с субъектом права, принимающим самостоятельные решения и самостоятельно несущим ответственность за их последствия.
По-разному в связи с этим понимается и демократический принцип правления большинства. Для коллективистов он реализуется в виде правления априори существующей правильной воли, являющейся источником и критерием справедливости и права, поэтому не нуждающейся в каких-либо специальных (субстанциональных и процедурных) ограничениях.
В свою очередь приверженцы либерально-индивидуалистического понимания демократии реализацию принципа правления большинства связывают с юридически регламентированной процедурой согласования индивидуальных воль. Поэтому демократия видится ими как особая правовая процедура согласования интересов, принятия и исполнения решений.
Нетрудно заметить, что коллективисты превращают демократические принципы в принципы неправовые. Они стремятся обеспечить солидарность общества на началах долга и обязанности. Либералы же напротив - на началах свободы и права. В XX в. коллективистская теория демократии по сути превратилась в идеологическое оправдание тоталитаризма. Поэтому мы согласны с Я. Талмоном, предложившим использовать термины "тоталитарная" и "либеральная" демократия. Для концепции тоталитарной демократии характерен политический мессианизм; она пытается доказать существование абсолютной политической истины, познание которой позволяет сконструировать единственно правильное и справедливое общество. Концепция либеральной демократии описывает политику как сферу ограниченного человеческого опыта, сферу проб и ошибок. Она исходит из идеи конкретного, автономного и поэтому свободного индивида. Тоталитарная же концепция в противоположность ей - из идеи абстрактного родового человека. Для коллективистов реальный человек представляет меньшую ценность (если представляет вообще), нежели человек родовой, а справедливость носит некий трансцендентальный характер и выражается в общей воле (коллектива, нации, государства). Ее ценность приобретает высшее и абсолютное значение, насилие поэтому получает моральное оправдание.
§ 2 Право и демократия
Практически весь XX в. прошел под знаком борьбы между тоталитарной и либеральной демократией, между тоталитаризмом и демократией.
Тоталитарные системы являются неправовыми по своей природе: солидарность общества поддерживается прежде всего с помощью идеологии и насилия. Демократия же немыслима вне правовой формы, а право получает всестороннее развитие только в условиях демократии. Этот тезис нередко оспаривается, причем не только с позиций классовой теории. Ф. Хайек, например, критикуя демократию с консервативных позиций, полагает, что ее развитие угрожает праву. Он противопоставляет право и политику. Ход рассуждений Хайека следующий. Общество, полагает он, распадается на множество групп, преследующих свой эгоистический интерес. Включаясь в демократический политический процесс, они оказывают давление на государственные органы, настаивая на удовлетворении своих требований. В связи с этим происходит неоправданное расширение функций государства, а в законах все чаще выражается не общая воля, а корыстные групповые интересы. Это связано с тем, что принятие решений в демократически избранном законодательном органе требует формирования организованного большинства.
Создать его можно только одним путем: потакая интересам влиятельных групп. Их поддержка покупается раздачей разного рода привилегий, а принимаемые решения "подчас обуславливаются причудами политических торгов". Такого рода "торгашеские" решения имеют очень мало отношения к действительным желаниям большинства, ибо они принимаются от имени искусственно созданного, а поэтому эфемерного, ложного большинства, присваивающего право определять, что справедливо, а что нет. Но как только мы признаем, пишет Хайек, такой способ определения справедливости, она сразу теряет всякий смысл. Это тем более опасно, что в современном сознании произошла подмена понятий: законодательный орган "называется так не потому, что он создает законы, как раз наоборот: законы именуются таковыми потому, что они издаются законодательным органом". Но дело в том, что законодатели, точнее, депутаты законодательного собрания, в большей степени склонны заниматься политической борьбой, нежели собственно законодательной деятельностью. "Избиратели, посылающие в законодательный орган депутатов (занятых преимущественно тем, чтобы получить и удержать голоса, обеспечивая отдельным группам социальные привилегии), мало озабочены тем, что получат другие, и думают лишь о том, что политические торги принесут им самим. Обычно они согласны, чтобы кое-что перепало представителям какой-то другой группы (о которой им почти ничего не известно) за счет некой третьей группы, и это согласие есть плата за их собственные приобретения, причем справедливость сделки их мало волнует... Результат этого процесса не имеет никакого отношения ни к справедливости, ни к каким-либо принципам. В его основе не суждения по существу, а соображения политической целесообразности". Этот процесс не имеет отношения к законодательству как к созданию общих и абстрактных норм, "кодекса справедливости"; это всего лишь манипуляция групповыми интересами. А группы давления и политические партии - организации, играющие решающую роль в политике демократических государств, - это не более чем коалиции организованных интересов, деятельность которых искажает либеральные принципы свободы и равенства. Прежде всего это касается важнейшего для Хайека принципа: равенства перед законом, измена которому, полагает он, губительна для свободного общества. В духе классического либерализма он полагает, что от партий проистекает больше вреда, чем пользы: партии ведут к разложению демократии как процесса законотворчества.
Спасти демократию, свободу и равенство, по Хайеку, можно только одним способом: избавиться от всевластия организованных интересов. А для этого надо ограничить власть государства, вернее, "свернуть" его функции. Хотя Хайек утверждает, что не согласен и с идеей "минималистского государства", в особенности с предложением отказаться от налоговой системы, он, на наш взгляд, идет гораздо дальше, предлагая, например, отказаться от монополии государства на денежную эмиссию. Короче говоря, для Хайека чем "меньше" государство, тем лучше. Мы оставляем в стороне трудно решаемую проблему о социально-экономических функциях современного государства. Нас интересуют только политико-правовые проблемы. Здесь Хайек не избежал одной, часто встречающейся ошибки: совершенно правильно утверждая, что ограничена должна быть не демократия, но власть, он склонен противопоставлять конституционализм и демократию: чем больше конституционализма, тем меньше демократии, и наоборот.
Надо отметить, что взгляды Нозика и Хайека очень близки. Минималистское государство ограничивает себя задачами поддержания порядка, исполнения контрактов, запрещения воровства и вообще защиты добросовестного владения. Государство не может брать на себя распределительные функции и задачу поддержания социального равенства. Но оно должно обращаться с людьми как с личностями, имеющими индивидуальные права и человеческое достоинство; позволять людям самим или вместе с другими по их собственному выбору избирать свой жизненный путь и добиваться своих собственных целей.
Но при этом Хайек подчеркивает весьма важное обстоятельство. Современные законодательные органы осуществляют две разнящиеся функции: они разрабатывают "общий кодекс справедливости", т. е. законы как общие и абстрактные правила, и принимают решения по поводу конкретных действий правительства. Вторая функция, считает Хайек, вытесняет первую. Характер современных парламентских институтов, пишет он, полностью обусловлен потребностями демократического правления, а не демократического законодательства в строгом смысле этого слова. Хайек, кажется, излишне "драматизирует" положение дел. Ведь "контрольная функция" парламентов отнюдь не противоречит принципам конституционализма, но даже входит в его общую концепцию. Другое дело в том, что строго непосредственного отношения к законодательству так, как его понимает Хайек, она не имеет. Поэтому для ее осуществления (по Хайеку) вполне пригодны принципы современной демократии. Так он утверждает: "Чтобы избиратели могли судить о действиях правительства, должна существовать организованная группа выборных представителей, ответственных за действия правительства, а также организованная оппозиция, наблюдающая за правительством, критикующая его действия и предлагающая альтернативу на случай, если граждане сочтут, что работа правительства их не удовлетворяет". Это важный в политическом смысле орган, но он очень чувствителен к групповым симпатиям и антипатиям. Поэтому, если поручить ему еще и издавать законы (что и происходит в действительности), то тогда утратятся "представления о разнице между законом как выражением "кодекса справедливости" и законом как выражением воли большинства по конкретному вопросу".
Чтобы избежать такой аберрации, Хайек предлагает на первый взгляд достаточно простую и в общем, казалось бы, практически реализуемую программу реформ: следует институционально разделить органы "демократического законодательства" - законодательное собрание и "демократического правления" - правительственное собрание. Правительственное собрание представляет разнообразные интересы и поэтому формируется и действует по партийному принципу: занимаясь чисто политическими вопросами, оно принимает решения по большинству голосов. Законодательное же собрание строится на иных основаниях. Межпартийная борьба вредит созданию хороших, справедливых законов, поэтому законодательное собрание формируется по возрастному принципу. Законодателями следует избрать зрелых мужчин и женщин на продолжительный срок (на 15 лет) без права перевыборов, что позволит им быть независимыми от сиюминутных партийных пристрастий и не заботиться о благоволении со стороны избирателей. Право быть избранным в законодательное собрание получают граждане по достижении 45 лет. Для того чтобы выборы проходили сознательно, создаются клубы сверстников, где они могут хорошо узнать друг друга. Законодательное собрание исполняет только одну функцию - создает всеобщие и абстрактные правила поведения. Надзор за деятельностью законодательного собрания осуществляет сенат, состоящий из наилучшим образом себя зарекомендовавших членов законодательного собрания.
Хайек исходит из противоречия между политическим и собственно правовым содержанием закона, противоречия действительно существующего, и, кстати говоря, во многом определяющего суть закона как нормы предписывающей и всеобщей. Иными словами, политика как борьба интересов и право для Хайека мало совместимы. Поэтому творцом права в форме закона у него становится орган, максимально удаленный от политики.
На наш взгляд, дело состоит в том, что Хайек, критикуя расширяющееся государственное вмешательство в экономику и социальную жизнь, неверно связал этот процесс исключительно с демократизацией политики, а саму демократию - с деятельностью организованных эгоистических интересов. Отстаивая, иногда просто фанатично, незыблемость принципов классического либерализма, Хайек не хочет и не может признать, что расширение сферы законодательного регулирования связано с расширяющейся демократией постольку, поскольку сама она обусловлена изменениями, происходящими в гражданском обществе, что именно оно (гражданское общество) инициирует расширение сферы общих интересов и, соответственно, порождает потребность в ее законодательном регулировании. По Хайеку же, основные ценности свободного общества выражаются в негативной форме. Свобода обеспечивается лишь путем "установления абстрактных общих правил, она защищает индивида от произвола и насилия со стороны других, позволяет ему огородить и обжить защищенное от вторжения пространство, где он может распоряжаться своими знаниями для достижения своих собственных целей". Свобода в позитивном значении как свобода участия в решении общих дел для Хайека малосущественна для упрочения принципов конституционализма и процесса законотворчества. Кажется, что Хайек в критике пороков демократии упустил весьма важный момент, а именно, что либеральная демократия может предложить и предлагает весьма существенные способы ограничения государства, не известные конституционализму в духе классического либерализма. Мы имеем в виду распространение системы сдержек и противовесов на всю политическую систему, включая и формальные (государственные), и неформальные политические институты, что, собственно, и придает ей стабильность, несмотря на острое противоборство интересов. Что касается процесса законотворчества, то Хайек, отказываясь признавать законами в собственном смысле слова акты, появившиеся в результате "беспринципных политических торгов" (и в этом мы с ним полностью солидарны), впадает в противоположную крайность: политическое (волевое) в законе для него всегда нечто, противостоящее праву. Вместе с тем сама по себе постановка проблемы соотношения политического и правового содержания закона чрезвычайно важна и сложна.
XX век - это век законодательства, век расширяющейся активности государства, что вызвано объективными причинами и "теоретическая" борьба с ними бесперспективна. В лучшем случае она приводит к созданию более или менее "красивой" утопии. Если исходить из реального положения дел, то следует признать, что в современном мире только демократия, хотя не в каждом случае, обеспечивает появление правовых законов. Каким-либо образом отменить волевое содержание закона невозможно, а демократия создает наиболее благоприятные условия для того, чтобы ни одна группа не смогла отождествить свою собственную волю, свой интерес с волей всего народа, общей волей. Демократический политический процесс немыслим вне жесткой юридической регламентации (в противном случае демократия вырождается, превращаясь в авторитаризм популистского толка либо в тоталитаризм). Поэтому в отличие от других сфер политической деятельности политика не может быть излишне юридизирована. Напротив, чем больше регламентации, тем стабильнее демократия; чем больше юридически фиксированных каналов политического участия, тем эффективнее и полнее выявление существующих в обществе интересов и, следовательно, выше уровень демократии.
Поддержание устойчивого политического демократического процесса требует юридической фиксации основных политических прав. Собственно политические права, как права на участие в политической жизни, важны не сами по себе, по крайней мере для большинства людей, а как средство реализации тех или иных интересов политическими средствами или в сфере политики. Их смысл состоит в том, чтобы предоставить всем равную возможность формулировать, выражать и отстаивать свои интересы.
Политический процесс происходит в любой политической системе. Но если в системах недемократических ведущим принципом политического процесса остается принуждение, как угроза или как реальность, продолжают доминировать отношения господства и подчинения, то в демократии, хотя возможность государственного принуждения и сохраняется и оно применяется по отношению к нарушителям общепринятых норм, не является ведущим принципом. Демократия построена на принципах конкуренции и сотрудничества, конфликта и консенсуса - борьбы за реализацию определенных интересов и согласия по поводу основных принципов и процедур принятия решений.
Демократия как таковая не устраняет всех негативных аспектов политической борьбы, более того, они могут приобретать массовый характер. Различные социально-политические группы, несущие различные интересы, стремятся к максимально полному их удовлетворению, или, иными словами, продолжают, как и прежде, представлять свой частный интерес в виде всеобщего. Борьба идет как за обладание государственной властью (со стороны партий), так и за влияние на нее (со стороны заинтересованных групп). В связи с этим заметную роль играет групповой эгоизм, желание приобрести те или иные блага за счет других групп, добиться выгодного для себя решения. Иными словами, политические субъекты нередко проявляют склонность к использованию силы против конкурентов, что чревато произволом. При этом фактическое неравенство между индивидами и группами проявляется здесь столь же ярко, как и в сфере гражданского общества. Участники политического процесса, как правило, обладают неравными ресурсами (материальными и духовными) и, соответственно, неравными возможностями в борьбе за государственную власть и для эффективного влияния на принимаемые решения.
Все отмеченные обстоятельства требуют внедрения в политику права в качестве общеобязательных правил для всех участников политического процесса, правил, основанных на принципе юридического равенства. В противном случае политическое общество превращается в поле войны всех против всех, в которой в конечном счете побеждает фактически сильнейший и овладевает государственной властью, т. е. присваивает себе право выступать от имени общества, а свой частный интерес объявлять всеобщим. Это может быть победа меньшинства над большинством или большинства над меньшинством, но результат в любом случае будет один и тот же - отрицание права и господство силы, т. е. установление авторитарных или тоталитарных режимов. При этих режимах политика ограничивается деятельностью государства по управлению обществом, а право так или иначе отождествляется с законом, который, в свою очередь, рассматривается не более чем, как одно из средств управления, а часто лишь как средство подавления. Если авторитарные режимы в той или иной степени сохраняют независимость гражданского общества и таким образом среду существования частного права, то режимы тоталитарные стремятся к максимальному исключению права из всех сфер жизни. В условиях тоталитаризма, не признающего ничего частного, в ранг политических возводятся многие отношения, которым искусственно придается общественно значимый характер (например, многие аспекты семейной жизни, использования личной собственности, проведения досуга, убеждения и т. д.), и, поскольку тоталитаризм права не приемлет, постольку они подвергаются силовому регулированию. В авторитарных режимах право "изгоняется" из публичной, политической сферы, в которой неприкрыто реализуется воля правящих, содержание и форма выражения которой в определенных случаях могут совпадать с правовыми принципами или не совпадать.