Объективность. Речь не о научной объективности, а об этической, выражающейся в справедливости, независимости ценностных суждений от текущей ситуации, в нелицеприятности оценок. Такая объективность слушателя - вовсе не альтернатива его способности понимать субъективность говорящего и сопереживать ему, она не тождественна холодности, черствости и непреклонному следованию правилу "Платон мне друг, но истина дороже". Порой человек, который решил поделиться своими чувствами с другим, сам ищет справедливости больше, чем сочувствия, порой, напротив, ждет солидарности и милости больше, чем правды, но в обоих случаях эта характеристика слушающего - его способность к этической объективности - значима для говорящего.
Эмоциональная отзывчивость. То, насколько значима для рассказа о своем переживании способность слушателя к живому эмоциональному сопереживанию, отклику - очевидно и в комментариях не нуждается.
Принятие. Базовое отношение слушателя к личности говорящего, способность или неспособность принимать его, ценить, верить в него независимо от оценки отдельных переживаний, поступков и реакций говорящего - все это, как показывает житейский, религиозный и психотерапевтический (Роджерс, 2002) опыт, может оказать кардинальное влияние на то, как переживание будет представлено в рассказе.
Перечисление характеристик адресата, оказывающих влияние на рассказ человека о своем переживании, можно было бы продолжить, но здесь нет нужды стремиться к полноте списка. Гораздо важнее обратить внимание на то, как именно адресат оказывает свое влияние на рассказ о переживании.
Жанр выражения переживания
Влияние адресата на переживание опосредствовано жанром выражения переживания. Эти жанры можно определить как сложившиеся в личном опыте композиционно-стилистические структуры, служащие формой выражения переживания. Они отличаются друг от друга типом отношения "автора" рассказа к "герою" переживания, оценкой породивших переживание событий, целями и, конечно же, образом адресата.
Вот для примера два жанра выражения переживания - жалоба и покаяние. Если в жалобе автор почти отождествлен с героем, и в образе автора акцентированы черты слабости и беспомощности, то в покаянии автор ценностно противопоставлен герою и в его образе подчеркнуты черты ответственности и ценностного порыва к правде и добру. Если в жалобе источник переживания рассматривается экстрапунитивно (виноваты - он, она, они), то в покаянии - интропунитивно (виновен я сам). Если цель жалобы - получение помощи и поддержки, утешение, восстановление справедливости, то цель покаяния - получение прощения, очищение, восстановление отношений. Соответственно, доминанта образа адресата жалобы - сила и защита, а образа адресата покаяния - правда и милосердие.
Одно и то же объективное событие может послужить поводом и для жалобы, и для покаяния. Понятно, насколько разными будут при этом внешние формы выражения - интонация, жестикуляция, поза, лексика. Самое важное, что эти формы, заданные жанром, будут не только выражать внутренние аспекты переживания, они будут еще и структурировать, формовать само переживание, будут в известном смысле подсказывать сюжетные линии и повороты в движении переживания.
Между адресатом переживания и жанром его выражения также существует взаимная связь. С одной стороны, нащупываемый жанр переживания диктует образ адресата, с другой - сам образ адресата (конкретного или воображаемого) задает ограниченный набор жанров выражения переживания. Видя перед собой бодрого весельчака, человек вряд ли захочет рассказывать об элегическим переживании. А тот, кто в жанре идиллии мечтает о будущей семейной жизни, явно ожидает, что его слушателю не чужд романтизм. Торжественные чувства требуют от адресата склонности к пафосу и возвышенности.
Напротив, склонный к цинизму слушатель будет "подсказывать" тому, кто захочет поделиться с ним своим переживанием, иронические интонации.
разумеется, жанр выражения переживания может входить в диссонанс с исходным содержанием переживания. реальный собеседник может резко отличаться от идеального адресата, которому хотелось бы излить душу. В результате этих несовпадений создается сложная диалектика динамических отношений между "переживанием-процессом" и "переживанием-рассказом".
Проведенный анализ общепсихологических аспектов ад-ресованности переживания подготовил возможность непосредственно обратиться к главному вопросу данного параграфа: как складываются взаимоотношения между переживанием и его адресатом, когда переживание выражает себя в форме молитвы.
Молитвенная адресованность переживания
Возьмем почти наугад две молитвы, в которых переживание является главным импульсом и основной темой, и попытаемся на их примере проследить психологическое влияние адресата на переживание .
Пример первый. Фрагмент 68-го псалма
Не скрывай лица Твоего от раба Твоего, ибо я скорблю; скоро услышь меня.
Приблизься к душе моей, избавь ее <…>
Ты знаешь поношение мое, стыд мой и посрамление мое <…>
Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог; ждал сострадания, но нет его, - утешителей, но не нахожу.
Центральный нерв этой молитвы - страдание и одиночество. Скорбь, поношение, посрамление, сокрушение сердца - вот чем переполнена душа молящегося. У него нет надежд на свои силы ("я изнемог"), и горечь усиливается обманутыми ожиданиями помощи от других ("ждал сострадания, но нет его, - утешителей, но не нахожу"). Безнадежность, бессилие, брошенность.
Как в этой молитве описывается адресат?
Когда человек тонет и зовет на помощь, у него нет времени на церемонные приветствия того, кто может помочь. "Погибаю! Спасите!" - вот два глагола, которые сами выкрикиваются в ситуации смертельной опасности и которыми вся ситуация существенно и характеризуется. Не случайно начинается рассматриваемый псалом именно со слова "спаси": "Спаси меня, Боже; ибо воды дошли до души моей" (Пс 68:1). Острота страдания предопределяет, что Тот, к Кому адресуется молящийся, характеризуется в молитве не номинативно, а, так сказать, функционально. Каковы же эти прямо не названные, но явно имеющиеся в виду характеристики адресата молитвы? Спаситель ("Спаси меня, Боже…"); Утешитель (бесплодно ждал сострадания и утешителей, - и вот обращаюсь к Тебе); Избавитель и Близкий ("Приблизься к душе моей, избавь ее…") - тот, чье приближение воспринимается как спасительное; так заболевший или испуганный ребенок ждет прихода матери; Доверенный, Друг ("Ты знаешь… стыд мой…" - тот, кто знает обо мне все, и хорошее, и дурное, и тем не менее принимает меня - так говорят о ближайшем друге).
Каким образом эти характеристики адресата могут сказаться на душевном состоянии молящегося? В целом можно сказать, что они дают и поддерживают в человеке надежду. Эта надежда не туманна и не абстрактна, она имеет в молитве вполне конкретные и ощутимые опоры. Он - Спаситель и Избавитель: значит, хоть сам я изнемог, и нет у меня сил самому спастись, а отчаяние заставляет и вовсе опустить руки, но раз есть Спаситель, то я могу и должен напрячь последние свои силы, чтобы дозваться и продержаться, пока помощь придет. Он - Утешитель: значит, я в своей боли не брошен, не одинок, и потому душа моя в ожидании утешения может набраться мужества, чтобы терпеливо и трезво удерживать всю степень нынешней безутешности, скорби и страдания . Он - Доверенный друг. "Ты знаешь стыд мой"… Я ведь и сам знаю "стыд мой": "…беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною" (Пс 50:5). Но если я в этом своем знании одинок, мне либо предстоит еще глубже погрузиться в свое одиночество, чтобы утаить "стыд мой", либо открыть его другому, рискуя, что он отшатнется и отвергнет меня. Сказать в молитве "Ты знаешь стыд мой" - значит не просто констатировать богословское убеждение о "всеведении Бога", это значит совершить акт личного доверия, в котором адресат молитвы раскрывается как Тот, к Кому я могу доверчиво прийти не в своей праведности, а в своем "стыде", веря, что Он не сочтет "мой стыд" последней и главной правдой обо мне, но сможет сквозь "мой стыд" поверить в меня. Доверенный - тот, в ком я обретаю веру в себя.
Это важнейший компонент переживания. В самой глубине всякого кризиса, глубже, чем ощущение безнадежности и отчаяния, лежит утрата веры в себя, глубинная онтологическая неуверенность. Чувствуя эту угрозу, человек пытается защититься от нее компенсаторным успехом, достижением, свершением в любой деятельности, которые дадут ему хоть кратко
37"Яко не имам иныя помощи разве Тебе" - Ибо не от кого мне ждатьпомощи, кроме Тебя. временное личностное подтверждение и хоть минимальный прирост веры в себя. В удачных случаях такие компенсации дают душевную поддержку, хоть и краткосрочную, в неудачных грозят тяжелым душевным срывом, но так или иначе - духовная опасность такого рода компенсаций заключается в том, что даже при успехе человек подтверждает себя на поверхностном уровне, лишь в каком-то одном качестве, причем подтверждает условно - "Я успешен, следовательно, я существую", - впадая таким образом в зависимость от своего успеха.
37"Яко не имам иныя помощи разве Тебе" - Ибо не от кого мне ждатьпомощи, кроме Тебя.
В отличие от подобного поверхностного и условного подтверждения, подтверждение, которое получает молящийся в разбираемой молитве, - глубокое и безусловное. Неожиданно для себя он находит желанную опору личностного бытия не на зыбком гребне удачи, а на дне своей собственной неуверенности, самоотвержения и стыда. Вера в себя, обретенная в этой точке, может быть надежной основой душевного укрепления и духовного восхождения.
Итак, первый из наших примеров помогает увидеть, что характеристики адресата молитвы, явно называемые или только подразумеваемые, влияют на переживание, не столько прямо меняя те или иные чувства, сколько оказывая глубинное воздействие на душевный фундамент работы переживания, укрепляя такие краеугольные камни этого фундамента, как общее чувство надежды, мужества, доверчивости, веры в себя.
Пример второй. Молитва Пресвятой Богородице
Второй пример - одна из красивейших православных молитв, обращенных к Богородице, - для нашей темы ценен развернутыми описаниями адресата молитвы.
"Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, прияте-лище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь".
Выделим для удобства анализа разные смысловые части молитвы, немного меняя их последовательность.
(1)Призыв
Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице. О Богомати.
(2)Обращение
Приятелище сирых , Странных предстательница, Скорбящих радосте, Обидимых покровительнице. (Единственная моя) помощница31, (единственная моя) предстательница, (единственная моя) благая утешительница
(3)Предъявление нужды
Зриши мою беду, Зриши мою скорбь, Обиду мою веси .
(4)Прошение
Помози ми яко немощну, Окорми мя яко странна. Разреши ту (обиду), яко волиши. Сохраниши мя и покрыеши.
(5)"Аминь"
Во веки веков. Аминь.
В каждой фазе молитвы по мере ее разворачивания выявляются разные черты адресата молитвы и его отношений с молящимся, которые оказывают разнообразные влияния на развитие переживания молящегося.
(1)Призыв
"Царице моя", - так обращаясь к Богородице, молящийся признает Ее власть над собою, свободно исповедуя себя Ее подданным, готовым служить Ей. уже само такое обращение, будучи не просто произнесено, а внутренне прожито, дает, с одной стороны, ощущение личной принадлежности осмысленному целому (Царству), а с другой - чувство защищенности, нахождения под покровительством.
"Надеждо моя, Богородице". Такая адресация уже с самого начала создает установку надежды.
(2)Обращение
Все характеристики этого пункта, по сути, раскрывают именование "преблагая" из первого призыва, но раскрывают конкретно, т. е. выделяют в образе Богородицы известное из опыта воплощение благости, где она выступала как помощница именно в тех состояниях, которые заставляют страдать и самого молящегося.
Влияние этих характеристик адресата молитвы на переживание молящегося состоит в том, что общая установка надежды получает разнообразные конкретизации и тем укрепляется по такой примерно логике: раз Ты "приятелище сирых", то я могу надеяться, что и меня примешь в моем сиротстве - остав-ленности, одиночестве и беззащитности; раз Ты "скорбящих радосте", то мне можно надеяться, что и мою скорбь Ты поможешь претворить в радость.
Хотя в следующих фазах этой молитвы адресат прямо не именуется и не характеризуется, его образ все более уточняется и, соответственно, все более специфичным становится его влияние на переживание.
(3)Предъявление нужды
Молящемуся мало напомнить себе, внутренним взором увидеть, что Богородица есть "радость скорбящих" и "покровительница обиженных", нужно еще самому быть увиденным, нужно, чтобы Она увидела его самого и его личную обиду и скорбь. "Зриши мою беду, зриши мою скорбь", - здесь средоточием, фокусом молитвы становится МОЯ личная нужда, МОЕ страдание. Но вот что важно. Так названное, ставшее предметом взора Богородицы, страдание уже отчасти перестает быть тем, чем оно было до молитвы, ибо оно дано теперь в "обратной перспективе", а именно не с моей точки зрения, а глазами Той, кто только что исповедан "надеждой моей", "предстательницей", "покровительницей", словом, избавительницей от страдания.
Такой переворот во взгляде на боль сам по себе психологически целителен. Когда ребенок, разбивший коленку, показывает ссадину маме, боль не проходит, но переживание боли изменяется: то я был один на один с болью - теперь мы вместе, то казалось, что боль никогда не кончится, - теперь появляется надежда.
Кроме перемены перспективы взгляда (до молитвы я сам смотрел на беду, в молитве - глазами Богородицы, вместе с Нею), в этом доверчивом раскрытии ("зриши мою беду") важен и сам предмет взгляда - "моя беда". Адресат молитвы - Богородица - характеризуется здесь как готовая к заботливому конкретно-личному вниманию, вниманию именно к моей нужде, боли, обиде и скорби. Влияние такой адресации глубинно: я получаю личное избрание и любовное подтверждение моего персонального бытия как раз тогда, когда само это бытие не может себя подтвердить, когда почва выбита у меня из-под ног - в скорби, беде, обиде.
(4)Прошение
Молитва уже с первых своих фаз - призыва, обращения, предъявления нужды - оказывает на переживание целительное воздействие, но одновременно совершается еще более важное дело. Душевное состояние готовится к главному акту молитвы - прошению. Прошение есть кульминация молит-вы . именно в этой фазе решается судьба переживания, соединяющегося с молитвой, именно здесь максимальная концентрация всех влияний молитвы на переживание, в том числе и специфических влияний адресата.
Но почему, собственно говоря, к просьбе нужно готовить, разве просьба - это не простое, естественное дело, не требующее никаких специальных приготовлений? Да, непростое. Наблюдая за детско-родительскими отношениями, нередко видишь сценку, где взрослый буквально "тренирует" ребенка, обучая его "правильной" просьбе: "Нет, ты попроси!.. Ну разве таким тоном просят!.. А волшебное слово забыл?!".
Просьба - тончайший психологический "организм", требующий в детстве долгой и тонкой педагогической настройки. В этом организме соединяются в смысловое единство надежда и доверие, смирение и достоинство, честность и самопознание, уважение и вера, внутренняя необходимость и свобода.
Стоит одному из этих "органов" просьбы выйти из строя, и она превращается в свою противоположность. Без надежды человек вовсе не просит; без доверия не просит другого, а испытывает его; без смирения не просит, а требует; без достоинства не просит, а клянчит; без осознания внутренней необходимости просимого, существенности своей нужды не просит, а капризничает; без веры в бескорыстие другого - предлагает сделку; без уважения к его честности - идет на подкуп; без признания его свободы - хитро манипулирует или грубо шантажирует.
Чем больше вдумываешься в психологическую сущность просьбы, тем больше понимаешь, что этот, такой привычный, такой повседневный феномен - есть настоящее чудо, одна из вершин, на которые способна подниматься человеческая душа. В просьбе человек превосходит самого себя и создает один из высших типов отношений с другим.
В молитве духовное величие просьбы особенно зримо. Чтобы попросить, человек должен подойти к границе своих возможностей, подойти и остановиться на самом краю - за которым простирается безысходность и беспомощность. Ему требуются мужество и смирение, чтобы дойти до края этой пропасти и удерживаться на нем. Он может из страха или из гордости остановиться раньше, не исчерпав своих сил и возможностей, и оттягивать приближающийся кризис иллюзорными надеждами или подавлением своих желаний. и тогда просьба - невозможна. Может безвольно скатиться в эту пропасть - и тогда не сможет просить из-за уныния и безнадежности или из-за утраты достоинства. Все дело в том, чтобы удержаться на краю, и именно оттуда воззвать "Помоги!", "Спаси!", "Защити!":