Если быть точными, то следовало бы ставить вопрос об управляющей функции мотива, поскольку в последнюю входит и планирование действия (результата и способа), в то время как регуляция является частью управления и направлена на стабилизацию функционирующей системы с помощью контроля. В связи с этим можно говорить об организующей функции мотива и мотивации (деятельность мысленно организуется, но внешне еще не проявляется; это еще замысел, а не его осуществление). Близко к этому пониманию организующей функции мотива и представление О. К. Тихомирова о структурирующей функции мотива: важность конечного результата (цели) приводит к более тщательному анализу ситуации, элементов задачи, к большей вербализации ходов (путей решения задачи) и критической их оценке и т. д.
К частному проявлению управляющей функции мотива следует отнести и контролирующую его функцию, о которой говорил А. В. Запорожец. Правда, как полагает он, эта функция осуществляется не прямо, а через механизм "эмоциональной коррекции": эмоции оценивают личностный смысл происходящих событий и в случае несоответствия этого смысла мотиву изменяют общую направленность деятельности личности. По своему содержанию эта функция близка смыслообразующей функции мотива, о которой писал А. Н. Леонтьев.
Функция мотивов, взятая со стороны сознания, писал он, состоит в том, что они как бы "оценивают" жизненное значение для субъекта объективных обстоятельств и его действий в этих обстоятельствах, придают им личностный смысл (советский разведчик Д. Быстролетов писал, что за всю зарубежную жизнь для себя он не сделал ни одного глотка алкоголя, не выкурил ни одной сигары и сигареты, не спустился ни разу в ночной кабак, но он научился делать это для них и делал хорошо, совершенно естественно). А. Н. Леонтьев подчеркивает, что личностный смысл прямо не совпадает с понимаемым объективным его значением. Он отмечает, что при определенных условиях несовпадение смыслов и значений в индивидуальном сознании может приобретать характер настоящей чуждости между ними, даже их противопоставленности.
Надо сказать, что обоснование А. Н. Леонтьевым смыслообразующей функции мотива не безупречно, в связи с чем ее наличие рядом авторов отрицается. Так, В. И. Ковалев пишет: "Выделение смыслообразующей функции нам представляется нецелесообразным, малообоснованным, ибо "личностный смысл" относится к самой сущности мотива (в нашем понимании этого термина), а не к одной из его функций" (1988, с. 40). Заметим, что это не мешает, с нашей точки зрения, приписывать мотиву смыслообразующую функцию, так как, являясь основанием действия, поступка, он должен давать ответ на вопросы "для чего?", "ради чего?", "какой смысл?". Однако дальнейшая критика В. И. Ковалевым самого понятия "личностного смысла" (по А. Н. Леонтьеву) правомерна. Так, далее он пишет: "Личностный смысл рассматривается А. Н. Леонтьевым как отношение мотива к цели… Психологическое содержание этого отношения мотива (объекта потребности, или предмета потребности, или предмета деятельности по А. Н. Леонтьеву) к цели (предполагаемому результату деятельности) представить довольно трудно, особенно отношение мотива-цели к цели. Еще труднее выделить основание деления мотивов на смыслообразующие и стимулирующие. Кроме того, поскольку деятельность обычно связана с целой совокупностью мотивов, это должна быть и совокупность "личностных смыслов". Деятельность, следовательно, должна быть и "многосмысловой". Но у А. Н. Леонтьева этого не обнаруживается, а наоборот, все время предполагается строгая определенность (единственность) смысла той или иной деятельности" (там же, с. 40).
Можно сомневаться и в обоснованности разведения понятий "смысл" и "значение"; ведь говорят же о личном и общественном значении (смысле) для человека осуществляемой им деятельности.
Философы и криминалисты рассматривают еще отражательную функцию мотива. Это отражение в сознании человека потребностей и целей, средств их достижения и своих возможностей, последствий для себя и нравственного самочувствия. Именно через эту функцию формируются структура и содержание мотивационной сферы личности. Мотивация, с этой точки зрения, отражает все предшествовавшие влияния социальной среды, т. е. по сути - личность. Отсюда, зная структуру мотива, ведущие мотиваторы, можно судить и о степени социальной зрелости личности.
Н. Е. Ерошина (1973), Е. И. Головаха (1979) и другие выделяют объяснительную функцию мотива, под которой понимается сознательно формулируемый личностью источник ее поведения. Выделение этой функции указанными авторами справедливо, так как мотив является основанием (обоснованием) действия или поступка.
Наконец, К. Обуховский говорит о защитной функции мотива и о защитных мотивах, в которых истинная цель подменяется "официальной версией", необходимой для сохранения требуемого решения, для создания видимости рациональной деятельности. В связи с этим выделяют мотивационный феномен, который принято называть мотивировкой (см. раздел 7.6).
7.4. Характеристики мотива
Выделяют динамические (силу, устойчивость) характеристики мотива, иначе называемые энергетическими, и содержательные характеристики (полнота осознания структуры мотива; уверенность в правильности выбора, принятого решения; направленность мотива - личностная, индивидуальная или общественная, коллективная; ориентированность на внешние или внутренние факторы при объяснении своего поведения; на удовлетворение каких потребностей - биологических или социальных - они направлены, с какой деятельностью - игровой, учебной, трудовой, спортивной - связаны).
Сила мотива определяется интенсивностью мотивационного возбуждения, которое, в свою очередь, зависит, как отмечает К. В. Судаков (1972), от гипоталамуса, приходящего в состояние возбуждения от недостатка каких-то веществ в организме. Гипоталамо-ретикулярные центры оказывают восходящее активирующее влияние на кору головного мозга. Таким образом, гипоталамус выступает в роли генератора энергии, необходимой для формирования побуждения к действию.
Однако силу мотива определяют и психологические факторы: знание результатов деятельности, а не выполнение работы "вслепую", понимание ее смысла, определенная свобода творчества, а не жесткое регламентирование.
Сила мотива во многом определяется сопровождающей его эмоцией, из-за чего мотив может приобретать аффективный характер. Яркая эмоциональная окраска мотива указывает на преимущественно экспрессивный его характер, требующий немедленной и исчерпывающей "энергетической разрядки" в соответствующей внешней деятельности. К таким мотивам обычно относится вопрос: "Тебе что, загорелось?" Аффективные побуждения ситуативно-импульсивного типа встречаются чаще всего у детей, но могут быть и у взрослых. Однако у них больше возможностей преодолеть это побуждение. Даже небольшое затягивание аффективного разряда (например, счет до десяти) может привести к снижению силы эмоций, а следовательно и силы мотива, дает время подумать о последствиях.
Сила мотива больше, если мотивация внутреннеорганизованная, т. е. когда человек сам детерминирует свою деятельность, исходя из внутренних побуждений (потребностей, желаний).
К. Левин полагал, что намерение, т. е. постановка цели, носит в себе напряжение, направленное на достижение цели. Поэтому сила мотива (потребностное напряжение) слабеет, если цель достигается (что можно связать с затуханием доминантного очага возбуждения - по А. А. Ухтомскому). Однако считать это верным для всех без исключения случаев нельзя. Во-первых, этому противоречит возникновение у человека экстаза, в процессе развития которого возбуждение и напряжение нарастают (в то время как, казалось бы, чем дольше удовлетворяется потребность, тем меньшее напряжение должно оставаться; вспомним, в связи с этим, и опыты Дж. Олдса (1977) с самораздражением мышами "центра удовольствия", во время которых они нажимали на рычаг для замыкания электроцепи до 2000 раз подряд!). Во-вторых, потребностное напряжение может ослабевать или даже исчезать совсем при переходе мотива в оперативную мотивационную установку, т. е. когда достижение цели становится в данный момент невозможным. Следовательно, цель не достигнута, а напряжение ослабевает.
Измерение силы мотива представляет значительные трудности.
По Дж. Аткинсону (J. Atkinson, 1964), сила стремлений человека может быть определена при помощи следующей формулы: М = ПДУ х ВДЦ х ЗДЦ, где М - сила мотивации (стремления); ПДУ - сила мотива достижения успеха как личностное свойство (диспозиция); ВДЦ - субъективно оцениваемая вероятность достижения поставленной цели; ЗДЦ - личностное значение достижения данной цели для человека. Выраженность П, В и З в совокупности и определяет силу мотива.
По Дж. Роттеру (J. Rotter, 1954), сила стремления (поведенческий потенциал) выражается формулой: ВРХ,SiRa = f[EX,RaSi amp; RVa,Si], где Ra - цель, X- соответствующая данной цели форма поведения, Е - ожидание того, что данное поведение приведет к желаемой цели, Ra,Si - ситуация, в которой находится человек в данный момент времени; ВРХ,SiRa - поведенческий потенциал, связанный с формой поведения х в ситуации Si рассчитанной на достижение цели, RV - ценность или значимость для человека достижения цели Ra в ситуации Si, amp; - знак обязательного объединения, совместного действия соответствующих переменных.
Ожидание связано, по Дж. Роттеру, с локусом контроля, т. е. со склонностью человека приписывать ответственность за результаты своей деятельности внешним силам либо собственным способностям и усилиям (внешний и внутренний локусы контроля). При наличии у человека внутреннего локуса контроля он более настойчив в достижении цели, чем при наличии внешнего локуса.
В. Вроом и Е. Деси (V. Wroom, E. Deci,1972) считают, что сила стремлений зависит от сочетания вероятности достижения привлекательных целей в заданной ситуации и ожидания того, что предпринятое действие в самом деле приведет к достижению поставленной цели.
В. С. Мерлин (1971) для измерения силы мотива предлагает два пути: измерение степени нужды и измерение степени влияния мотива на эффективность деятельности.
Первый показатель, по сути, измеряющий силу потребности, неоднократно использовался в опытах на животных. Критерием служила скорость, с какой животное устремляется к пище. Например, в одном эксперименте животных приучали находить кормушку в сложном лабиринте. В случае, когда животные голодали двое суток, скорость поиска (т. е. пробежки к кормушке) была большей, чем при голодании в течение одних суток. Другой раз все животные голодали одинаковое время. Обнаружилось, что скорость пробежки у них увеличивается по мере приближения к цели. Отсюда можно предполагать, что при этом сильнее становится и мотив (потребность). Эту закономерность американский психолог Г. Холл (G. Hall, 1961) назвал градиентом цели.
Нечто подобное градиенту цели обнаруживается и у человека. Так, у работающих людей физиологи труда выявили эффект "конечного порыва", когда приближение финиша увеличивает работоспособность. Роль близости или дальности цели видна и в данных Е. П. Ильина и Е. К. Фещенко (1999): настойчивость (достижение отдаленной по времени цели, несмотря на возникающие препятствия) опрашиваемые оценивали у себя во многих случаях ниже, чем проявление упорства, т. е. достижение близкой ("здесь и сейчас") цели несмотря на неудачные попытки.
В одном из исследований было показано, что у детей проявляется разная степень интереса и старательности при изготовлении бумажных изделий в зависимости от обещания отдать им эти изделия сразу или через неделю. В мотивах индивидуальной деятельности дальность цели влияет на активность детей в большей степени, чем в общественных мотивах. Когда дети делали изделия для себя, но не получали эти изделия неделю, это снижало их активность. Когда же они изготавливали изделия для других, то снижения активности не было.
Конечно, в реальном поведении человека провести подобные измерения сложно. Приходится обходиться такими показателями (в основном для биологических потребностей), как количество съеденного, выпитого, нахоженного (для удовлетворения потребности в движении). Поэтому во многих случаях приходится доверять мнению самого субъекта о степени выраженности у него той или иной потребности.
Использование второго показателя измерения силы мотива (эффективности деятельности) обосновывается так: чем более выражен у человека интерес к какому-нибудь делу, тем успешнее он его делает (В. С. Мерлин). Однако сам автор отмечает, что успешность деятельности зависит от многих факторов, а не только от силы мотива. Поэтому данный показатель можно использовать лишь в простейших заданиях (прыжке в длину, удержании усилия на заданном уровне и т. п.) при сравнении силы мотива во время соревнований одиночек или команд (в последнем случае у большинства сила мотива увеличивается, что приводит к большей мобилизации и к лучшему результату).
Но и в этом случае определяется не абсолютная, а относительная сила мотива. При этом надо иметь в виду, что прямая зависимость между силой мотива и эффективностью деятельности встречается только при возрастании силы мотива до оптимального уровня; дальнейшее увеличение ее и нарастание возбуждения приводят к снижению эффективности деятельности (закон Иеркса-Додсона).
Характеристикой мотива считается и его устойчивость. По существу, под этим понимают устойчивость (инертность) потребности и устойчивость (ригидность) установок, мировоззрения, ценностей человека, его склонностей, интересов. Можно говорить и об устойчивости намерений, но тогда речь должна идти уже о мотивационных установках.
В качестве примера измерения этой характеристики мотива можно привести опыты М. Овсянкиной (М. Ovsiankina, 1928), проведенные в лаборатории К. Левина, во время которых испытуемые, после прерывания выполнения задания, сами, без всякой инструкции, возвращались к его выполнению, объясняя это наличием напряжения (потребности, побуждения); это напряжение у одних оказывалось инертнее, чем у других.
Устойчивость как характеристика в большей мере относится не к мотивам как таковым, а к другим мотивационным образованиям: мотивационным установкам, интересам, привычкам (о которых речь пойдет в разделе 8.2).
7.5. Осознаваемость мотива
Вопрос об осознаваемости мотива, как и многие другие, относящиеся к проблеме мотивации, до сих пор не получил однозначного решения. Во многом это связано с неодинаковым пониманием сущности мотива. В определенный период мешали этому и идеологические барьеры. Как отмечает Л. И. Божович, долгое время в советской психологии и педагогике считалось одиозным обращаться для объяснения тех или иных поступков человека к его бессознательной сфере. Поэтому говорить о бессознательности побуждений и мотивов было нельзя. Между тем И. П. Павлов писал: "Мы отлично знаем, до какой степени душевная психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного". Большим недостатком современной ему психологии он считал именно то, что она ограничивается изучением лишь сознательных психических явлений. Психолог, по его образному выражению, оказывается в положении человека, который идет с фонарем в руке, освещающим лишь небольшие участки. "С таким фонарем, - замечает И. П. Павлов, - трудно изучить всю местность" (1951, с. 105).
В 70-е годы отношение к бессознательному в нашей психологии изменилось. Стали говорить и о неосознаваемых мотивах (Л. И. Божович, В. А. Иванников, М. В. Матюхина, В. С. Мерлин, А. Н. Леонтьев, М. Оссовская [М. Ossowska, 1949]) наряду с осознаваемыми. А. Н. Леонтьев, например, писал, что, в отличие от целей, мотивы актуально не осознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия, то в этот момент мы обычно не отдаем себе отчета о мотивах, которые их побуждают. Правда, при этом он замечает, что мотивы не отделены от сознания, но представлены в нем в особой форме - эмоциональной окраски действий. С. Л. Рубинштейн трактует неосознанные действия не как явления, совсем не представленные в сознании, а как явления, которые не получили более или менее широкой смысловой связи с другими побуждениями, не были соотнесены, интегрированы с ними. М. В. Матюхина (1984) утверждает, что мотивационные явления могут иметь разный уровень осознания, от глубоко осознанных до неосознаваемых непроизвольных побуждений; но она же пишет о малоосознанных побуждениях, наименее осознаваемых мотивах (но все же осознаваемых!), противопоставляя им осознанные. Эти добавления авторов, их разъяснения весьма существенны, так как свидетельствуют о том, что неосознавание мотива понимается все-таки как малое осознава-ние и что осознание мотива может происходить в различной форме (о чем уже говорилось в главе 2, когда речь шла об осознании нужды) и на различных уровнях психики. Иначе трудно понять, как мотив одновременно может и осознаваться, и не осознаваться.
Не очень логично говорить и о том, что школьники осознают далеко не все мотивы учения и что осознание этих мотивов происходит постепенно в процессе возрастного развития и овладения учебной деятельностью (Л. И. Божович и др., 1976). Очевидно, речь идет о том, что школьники еще не понимают социальной значимости учения или не придают ей значения. Но раз это так, то эта значимость и не побуждает их к учению, т. е. не является мотивирующим фактором. Как говорил Обломов: "Я не могу хотеть того, чего не знаю".
Другие психологи утверждают, что мотив, если речь идет о нем, не может быть неосознаваемым. Так, Л. П. Кичатинов отмечает, что человек может действовать и несознательно, не отдавая себе отчета в своих действиях (например, в привычном поведении). Отражая потребности, выражая их, эти действия в то же время, по мнению автора, представляют собой немотивированные действия, поступки без мотивов. Он считает, что нецелесообразно объединять сознательное и бессознательное при рассмотрении мотива.
Сходную позицию занимает и К. Обуховский, который пишет, что человек осуществляет действие только тогда, когда он смог вербально сформулировать мотив, т. е. цель и средства ее достижения (именно так он понимает мотив). Действие является немотивированным, если выходит из-под контроля рассудка, например вследствие психического расстройства. В то же время он замечает, что мотив не всегда является точным отражением в сознании фактора, влияющего на возникновение деятельности.