Из опрошенных ЮНИСЕФ индонезийских детей 34 % сказали, что родители их били, почти половина детей по той же причине испытывает трудности в общении со школьными учителями. Это подтверждает и более детальное (опрошены 813 детей из городских, сельских и отдаленных районов страны плюс 16 взрослых) исследование организации "Save the Children!" в 2005 г.
В Индии первое общенациональное исследование насилия над детьми, основанное на опросе 12 447 детей от 5 до 18 лет из тринадцати штатов плюс 2 324 молодых взрослых (от 18 до 24 лет) и 2 449 государственных и иных служащих, имеющих отношение к этой сфере, проведенном в 2007 г. (Kacker, Varadan, Kumar, 2007), установило широкую распространенность телесных наказаний. Их испытали 69 % всех опрошенных детей. Чаще всего их жертвами становятся мальчики (54,68 %) и маленькие дети (48,29 %). В семье детей чаще всего бьют родители (88,6 %), причем матери – чаще отцов (50,9 % и 37,6 %). На втором месте стоят учителя (44,8 %). Разница между мальчиками и девочками в этом отношении невелика, зато возрастные различия существенны. Больше всех достается младшим, 5-12-летним. Самое распространенное наказание – удары и пинки (63,67 %), затем идет избиение палкой или каким-то другим предметом (31,31 %). Когда чиновников спросили об их отношении к телесным наказаниям, 44,54 % признали их необходимым средством дисциплинирования детей, 25,45 % с этим не согласились и 30,01 % мнения не высказали. Более мелкие и локальные исследования отражают те же тенденции, то есть телесные наказания остаются общепринятой практикой во всех школах и общинах. Домашнее насилие в равной мере затрагивает мальчиков и девочек, но мальчиков бьют чаще. При опросе в 2001 г. студентов университетов 91 % юношей и 86 % девушек сказали, что в детстве подвергались телесным наказаниям.
Жесткие телесные наказания, причем не только детей, но и взрослых, существуют во многих мусульманских странах.
В Саудовской Аравии в 2003 г. 59,5 % опрошенных взрослых высказались за восстановление телесных наказаний в школе (против – 38,5 %).
В Сирии, по данным ЮНИСЕФ, в 2005–2006 гг. 87 % детей от 2 до 14 лет пережили в разных сочетаниях физическое наказание и/или психическую агрессию.
В Пакистане, согласно отчету "Save the Children!" и ЮНИСЕФ (2005 г., обследованы 3 582 ребенка от 6 до 14 лет из разных типов школ и проведены беседы с 1 211 родителями и 486 учителями), не нашлось ни одного ребенка, который не подвергался бы телесным наказаниям. В общей сложности дети насчитали в семье 28 видов наказаний (чаще всего это избиение каким-то предметом), а в школе – 43. Как в семье, так и в школе телесные наказания чаще применяются к детям младших возрастов. Существенных гендерных различий не обнаружено. Дома детей чаще всего наказывают дядья и тетки (27,31 %), дед и бабка (24,04 %), родители (20,22 %), старшие братья и сестры (18,91 %). В школе это делают учителя (49,6 %) и старшие ученики (14,7 %). По данным Пакистанской педиатрической ассоциации и ЮНИСЕФ (2003 г.), телесным наказаниям подвергаются четыре ребенка из пяти, мальчики – значительно чаще девочек. При опросе в 2001 г. 4 200 школьников из разных регионов, включая детей из изолированных приграничных племен, все опрошенные сказали, что подвергались телесным наказаниям в семье. Чаще всего это были удары по лицу (54 %), по спине (29 %), палкой (16,6 %), пинки (12,3 %) и т. д. Мальчиков чаще наказывают отцы (78 %), матери (42 %) и старшие братья (47 %), а девочек – матери (74 %), за ними идут отцы (60 %), старшие братья (44 %) и старшие сестры (21 %). В качестве причин чаще всего фигурирует плохое поведение (47 % мальчиков, 41 % девочек), игры (18 % мальчиков, 25 % девочек), непослушание (37 % и 16 %), шум (по 12 %), забытое важное поручение (8 % и 4 %), плохая учеба (22 % и 25 %). В 17 % случаев наказание оценивается как очень суровое, в 52 % – как суровое и в 31 % – как мягкое.
Этот отчет нельзя назвать полным. Про некоторые страны в нем говорится, что о них "нет данных за последние 10 лет", по другим таковые вообще отсутствуют, хотя в международных базах такую информацию иногда можно найти. Учитывая неоднородность выборок, различие задач, методов и характера обсуждаемых вопросов, широкие "страноведческие" сопоставления выглядят не особенно информативными. Я привожу их только для того, чтобы стало понятно, насколько пестра и разнообразна картина современного мира и как трудно реализовать поставленную ООН задачу.
Утопия или руководство к действию?
Декларировать еще не значит сделать. Когда ООН предложила сделать 2009 г. годом законодательного запрещения телесных наказаний, авторитетный английский журнал "The Economist" назвал эту резолюцию "последним образчиком утопической одержимости ООН". Так думают многие. Но ведь все новое начинается с деклараций о намерениях.
Постановка вопроса о неприемлемости телесных наказаний не фантазия, а закономерный результат развития общества, необходимый, имеющий глубокие социально-экономические и духовные предпосылки аспект процесса модернизации.
Если начать с философии, нельзя не заметить, что вместо старого, привычного принципа господства и подчинения, согласно которому человек властвует над природой, мужчина над женщиной, старший над младшим, Запад над Востоком, город над деревней и т. п., сегодня на первый план все чаще выступает экологически обоснованный принцип ответственной взаимозависимости, предполагающий уважительное отношение к субъектности и особенности (инаковости) всякого Другого. Это понимание, сначала как нравственный императив, а затем и как практическая целесообразность, формируется медленно, но неотвратимо.
Это имеет свои социально-экономические предпосылки.
Дисциплина голода может быть не менее жесткой, чем палочная, однако рыночная экономика, в отличие от рабства и крепостничества, не позволяет бить наемных работников.
Крушение мировой колониальной системы не допускает истребления, обращения в рабство, дискриминации и нарушения прав представителей других рас или религий.
Гендерная революция подрывает старый принцип господства мужчины над женщиной, делая морально и юридически неприемлемыми любые формы насилия, как бы широко они ни были распространены и почитались "нормальными" в историческом прошлом.
Понимание единства мироздания не терпит жестокого обращения с животными. О них все чаще говорят не только как о пищевом ресурсе и рабочей силе, но и как о братьях наших меньших. В Красную книгу занесены даже заведомо опасные для человека виды животных. Как только люди научились относиться к животным по-человечески, оказалось, что с ними можно дружить, и даже дрессировать их эффективнее не битьем, а поощрением и лаской. Когда вы покупаете щенка, вам объяснят, что бить его, а до какого-то возраста даже кричать на него, не следует. Он грызет ваши тапки и гадит где попало не по злому умыслу, а потому что он еще не умеет контролировать свое поведение. Удары и раздражение только портят характер и нервную систему щенка. Человеческий детеныш, у которого детство продолжается значительно дольше, требует еще более сложной дисциплины.
Социализация детей, одним из аспектов которой является дисциплинарная система, не падает с неба в готовом виде, а формируется и развивается вместе с обществом (см.: Мудрик, 2010). Более динамичное общество требует от человека большей степени самостоятельности в принятии решений, а так как соответствующие качества закладываются в детстве, жесткое силовое воспитание этому не способствует.
До тех пор, пока школьное обучение концентрировалось на механическом заучивании формальных правил и текстов, ребенка можно было удерживать в классе только силой. Как только зубрежка уступает место "учению с увлечением", телесные наказания становятся неэффективными и контрпродуктивными. Они больше не нужны ни ученику, ни учителю.
Образование и обучение лишь небольшая часть процессов социализации. Но в сфере нравственности автономия ребенка еще больше, чем в обучении. Современная философия создала гораздо более многогранный образ ребенка, чем когда бы то ни было в прошлом.
Прежде всего, детей стали больше ценить. Их воспитание сегодня обходится родителям и обществу значительно дороже, чем раньше. Это обусловлено удлинением сроков социализации, объективным усложнением содержания и методов образования, и т. д.
К экономическим соображениям присоединяются демографические: с уменьшением рождаемости в развитых странах детей становится меньше, отсюда – повышение ценности каждого отдельного ребенка, требование индивидуального подхода к нему и т. п. Дорогую хрупкую вазу вы не станете швырять так же небрежно, как жестяную кружку.
Изменился и характер внутрисемейных отношений. Жалобы на слабость "современной семьи" подчеркивают прежде всего ее неустойчивость. Но это – прямое следствие ускорения ритма жизни и роста индивидуальной избирательности и вариативности. Самое благополучное общество по этому критерию – то, где господствует крепостное право: ни тебе легкомысленных переездов с места на место, ни текучести рабочей силы, ни разводов, ни завышенных притязаний.
Современные семейные ценности, как и сами семьи, весьма дифференцированы. По мере того как некоторые старые экономические и социальные функции семьи (семья как производственная единица, как ячейка потребления и как институт первичной социализации детей) отмирают или приобретают подчиненное значение, увеличивается ценность психологической близости между членами семьи, будь то супруги или родители и дети. Коль скоро внутрисемейные отношения стали более интимными, повышается автономия и значимость каждого отдельного члена семьи.
Глобальный сдвиг в брачно-семейных отношениях заключается в изменении критериев их оценки: формальные количественные (например, продолжительность брачного союза) показатели сменяются качественными. На первый план выходит понятие субъективного благополучия (subjective well-being). Счастливой считается лишь та семья, в которой хорошо всем ее членам.
Меняется и институт родительства. Сравнительные международные исследования показывают, что индивидуальные свойства каждого родителя психологически важнее, чем их соответствие традиционным гендерным ролям и стереотипам ("строгий отец" и "любящая мать"). Вариации индивидуальных родительских практик, которые раньше оценивались по тому, насколько они соответствовали традиционному поляризованному канону отцовства и материнства, в современном обществе все чаще признают естественными. Появились понятия "новое родительство" и "новое отцовство" (см.: Кон, 2009; Майофис, Кукулин, 2010).
Особенно сильным коррективам подвергается институт отцовства, который издавна считался цитаделью телесных наказаний.
Отцовство как вертикаль власти
Когда-то в мире существовала вертикаль власти. На небе был всемогущий бог, на земле – всемогущий царь, а в семье – всемогущий отец. И всюду был порядок.
Но это было давно и неправда. Именем бога спекулировали жуликоватые жрецы, именем царя правили вороватые чиновники, а отец, хотя и порол своих детей, от повседневного их воспитания уклонялся.
Потом все изменилось. Богов стало много, царя сменила республика, а отцовскую власть подорвали коварные женщины, наемные учителя и непослушные дети.
И теперь мы имеем то, что имеем.
Многим людям кажется, что раньше было лучше, и они призывают нас вернуться в прошлое.
Какое именно?
Авторитетным родителям телесные наказания практически не нужны, а авторитарным родителям они не помогают, отчасти потому, что перегибают палку. Новое отцовство – ключевой фактор отказа от телесных наказаний. Отец не хочет превращаться в наказательную машину.
Повышение социальной и психологической ценности ребенка означает усиление интереса к его внутреннему миру. Мировые историко-социологические данные свидетельствуют, что за последние полвека родительские ценности существенно изменились: личную автономию и самостоятельность ребенка в развитых странах ценят выше, чем послушание и конформность. Ребенок – не просто объект социализации, а самосознательный, активный субъект жизнедеятельности. И это не просто философско-нравственный постулат, типа "относись к другому человеку так, как ты хотел бы, чтобы он относился к тебе", а важнейший теоретико-методологический принцип.
Ременная педагогика в эту систему взглядов не вписывается.
Не случайно самые горячие ее защитники – религиозные фундаменталисты, которые отвергают современный мир и хотели бы вернуть человечество в (воображаемое) прошлое.
Американские критики телесных наказаний подметили, что аргументы сегодняшних апологетов порки слово в слово повторяют аргументы, которые в XIX в. приводили противники отмены рабства.
Те и другие утверждают, что Бог на их стороне и что Библия говорит то же, что они. Только защитники порки цитируют Соломоновы притчи ("Кто жалеет розги своей" и т. д.), а защитники рабства – книгу Левита (Левит 25: 44–46).
Те и другие ссылаются на право собственности: "Это мои рабы/дети, я их купил/породил, и никто другой не может ими распоряжаться!"
Те и другие уверены, что африканцы/дети радикально отличаются от других людей, поэтому с ними нужно обращаться иначе.
Те и другие ссылаются на пример великих людей, которых пороли или которые владели рабами, и это им не повредило.
Те и другие уверяют, что рабство/порка полезны для своих жертв. Рабов порка облагораживает, а детей очеловечивает.
Те и другие уверяют, что все, что они делают со своими детьми/рабами, направлено исключительно к пользе последних.
Чтобы понять, откуда ноги растут и откуда, точнее, куда дует ветер, это очень полезное наблюдение.
Тем не менее вопросы остаются. Если телесное наказание – часть нашего исторического педагогического арсенала, можно ли отказаться от части, не меняя целого? Из того, что нечто привилось и оказалось успешным в Швеции, никоим образом не вытекает, что то же самое получится в Китае или в Тунисе. Национальная педагогика не существует вне национальной культуры.
Подведем итоги.
1. В архаических и патриархальных обществах телесное наказание было всеобщей и универсальной формой дисциплинирования детей, обеспечивавшей поддержание вертикали власти и межпоколенную трансмиссию культуры.
Философы спорили лишь о допустимой степени жестокости наказания и условиях его применения.
2. В связи с усложнением содержания и методов социализации и появлением философии гуманизма в начале Нового времени этот подход подвергается все более резкой критике, но эта критика касается больше школы, чем семьи, и скорее обучения, нежели воспитания.
3. Эволюция телесных наказаний в западноевропейской школе, отчетливее всего прослеживаемая в Великобритании, включала: а) смягчение жестокости, б) появление формальной регламентации, ослабление учительского произвола и в) попытки координации вертикальной учительской власти и горизонтальной власти соучеников, которые зачастую конфликтовали друг с другом и действовали разнонаправлено.
4. К концу XIX – началу XX в. под влиянием ряда макросоциальных факторов и развития самой системы образования, включая появление женского образования и совместных (смешанных) школ, в государственных школах большинства европейских стран телесное наказание маргинализируется или запрещается (в церковных школах оно сохраняется). Семейные отношения оставались вне сферы государственного контроля, за исключением случаев явного физического насилия над ребенком.
5. После Второй мировой войны, на волне общей демократизации мира и с появлением понятия "права ребенка", начинается мощное международное движение за полный запрет телесных наказаний, достигшее кульминации в начале нового столетия, когда Парламентская Ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) провозгласила Общеевропейский запрет на телесные наказания детей, который законодательно поддержали 27 государств.
6. Опыт Швеции и нескольких других стран, последовавших ее примеру, показывает, что новое законодательство, в сочетании с активной разъяснительной работой, находит сочувственный отклик у населения, а изменение дисциплинарных практик положительно сказывается на условиях жизни детей. Однако эта инициатива не может быть осуществлена только политическими и административными мерами.
7. Хотя телесные наказания детей в современном мире стали проблематичными, далеко не все люди и страны поддерживают их законодательный запрет. По этим вопросам идет острая полемика. Нормативные установки и реальные родительские дисциплинарные практики сплошь и рядом не совпадают. Кроме того, они различаются не только у населения разных стран, но и в разных социально-экономических и культурных слоях одного и того же общества.
8. Темп соответствующих изменений зависит не только от степени модернизации каждого конкретного общества, но и от исторических особенностей его традиционной, прежде всего религиозной, культуры. Механическое копирование чужого опыта может вызвать отторжение и эффект бумеранга.
9. "Запрет телесного наказания" выглядит простым и понятным политическим лозунгом. Но любая дисциплинарная форма функционирует и имеет смысл лишь в рамках целостной системы социализации детей, стилей родительства и т. д., которые не могут быть изменены по щучьему веленью.
10. Смягчение или полный отказ от привычной для общества практики телесных наказаний ставит перед ним многочисленные новые социально-педагогические и психологические проблемы.
Глава 3 КОГО И КАК ПОРОЛИ В ЦАРСКОЙ РОССИИ?
Розги – ветви с древа знания!
Наказанья идеал!
В силу предков завещания
Родовой наш капитал!
Василий Курочкин
Сечение взрослых
Если верить модным псевдоисторическим сочинениям, наши предки были самым чадолюбивым и добрым народом в мире. Его единственная беда – злые и завистливые соседи. Действительность, подробно описанная в дореволюционной правовой, исторической и этнографической литературе (Сергеевский, 1887; Таганцев, 1874–1880; Тимофеев, 1897; Жбанков, Яковенко, 1899; Евреинов 1917) и некоторых недавних публикациях (Рогов, 1995; Анисимов, 1999; Покровская, 2004) [1] , выглядит совсем не так благостно.
Выдающийся режиссер и театральный деятель Николай Николаевич Евреинов (1879–1953) темпераментно писал в 1901 г. в своем выпускном сочинении в Императорском училище правоведения (в 1913 и 1917 гг. этот пронизанный духом предреволюционных 1900-х реферат был опубликован отдельной книгой, в 1994 г. вышло ее факсимильное издание): "Наши предки воспитывались около плах и эшафотов, никогда они не собирались в большем многолюдстве, чем в дни торговых казней или военных экзекуций, их песни, их игры и забавы проникнуты потехой битья, "не бить" значило долгое время "не властвовать", "не учить", то есть быть не тем, чем похвально быть, "Домострой", основанный на плетях и сокрушении ребер, вошел в их плоть и кровь…" (Евреинов, 1994).