– Коренной. И супруга тоже. Она звукорежиссер, работает на телевидении.
– Вы познакомились здесь?
– Нет, мы познакомились еще в 43 году, когда нам было 11 лет и жили в одном дворе. Она жила в квартире с балконом. А у нас не было балкона, но из моего окна ее балкон был виден. Как зовут? Ирина. Она закончила энергетический институт. По линии отца пошла.
– У вас много детей?
– Дочь старшая и сын. Дочь окончила консерваторию, преподает музыку, концертирует с мужем.
– Вы были (и по-прежнему остаетесь) сверхзнаменитым. Вам приходилось общаться с Первыми Лицами?
– Я старался этого избегать. В прошлом один раз у меня была встреча. Колоссальный эпизод в моей биографии журналистской. И очень печальный. В первый раз, когда Брежнев поехал с Никсоном встречаться в Америку, 1972 год. Когда он возвращался, я выяснил, что накануне в Париже Лион Ситрон (знаменитый французский комментатор) спокойно подошел к Леониду Ильичу на аэродроме и задал несколько вопросов. И Брежнев ответил на эти вопросы. Я подумал, почему же мы этого сделать не можем? Более того: имел глупость об этом сказать нашему Лапину. Кто меня за язык дернул? Не знаю. Он говорит: "Очень хорошо, ты поедешь на аэродром и возьмешь у него интервью". Почему я? Есть другие комментаторы. Нет, настаивает председатель, поедешь ты. Мне дали машину. Я приехал. Очень хорошо ко мне отнеслись фотокорреспонденты, дали мне место, микрофон со знаменитым шнуром, на который никто не должен был выступать. Я никогда не забуду, как мимо нас проходила эта монолитная масса – Политбюро. Словно в замедленной съемке. Во-первых, лица все безумно здоровые, в необыкновенном румянце. Они шествовали будто боги Олимпа, по воздуху. Не торопясь, с таким достоинством шли, что я просто ошалел. В такой близи я их никогда не видел. Ко мне подходит небольшого роста, с вот такими бицепсами человек (из 9 управления) и говорит: "Интервью не будет". Как не будет, все же договорено? Я думаю: "Если уж я сюда попал, как бы мне выбежать, чтобы мне не наступили на кабель?" Я намотал его, все сделал. И вот идет Брежнев. Я делаю рывок. Но я недооценил 9 управление. В это время вцепились (сначала в левую руку) пальцы охранника. (У меня три недели синяки были.) А ногой он встает на кабель микрофона! Я кричу: "Леонид Ильич!" Думаю, может, он узнает меня и скажет, иди, мол. У меня ведь элементарный вопрос был. Как в Париже. Чтобы вождь сказал, что да, вернулся на Родину, очень приятно, побывал в Америке. Чтобы 2-3 слова сказал. Короче, вечером я всю эту сцену видел дома. В программе "Время". Общий план давали, был виден мой затылок…
– Неприятностей, кстати, потом не было?
– Нет. Оказалось, что в Париже очень просто взять интервью у главы советского государства. Для этого не надо было ни у кого спрашивать разрешения. А здесь надо было пройти целый ряд инстанций (Суслов, Демичев, члены Политбюро), чтобы связаться с самолетом. Брежнев, выяснилось, очень был расслаблен в самолете, поэтому решили не встречаться.
– А с предшественником Пятизвездного Генсека доводилось встречаться?
– С Хрущевым, я помню, пообщались, когда сидели в Свердловском зале. Он любил поговорить. Потом, между прочим, вместе сфотографировались. Руку он мне жал.
– Вы считаете себя политизированным человеком?
– Я не политолог, я не считаю себя настолько политизированным. Но очень внимательно слежу за политикой. Потому что это уже стало необходимостью. Меня брали сюда (на ЦТ) в 57 году прежде всего для того, чтобы читать каждый вечер новости. Поэтому я (это вошло в привычку) просматривал ежедневно газеты, делал прогнозы.
– Проколы в работе, обернувшиеся неприятностями, были?
– Да. Был такой случай. В тот день я не работал (был день рождения Андронникова, кстати). Я не очень хорошо себя чувствовал. Меня вызвали, чтобы я представил специальное заявление Андропова. Оно пришло утром. Текст был сложным (стилистика была такая!). Но… побороться с этим текстом можно было. Спортивный, творческий интерес вызвал этот текст. И меня очень смутил там один переход, не вязалось никак одно с другим. Довольно нервная речь, вдруг какой-то переход на милитаристские не то что угрозы, но на тему с бряцанием оружием Варшавского договора. Жена позвонила, спросила, как я себя чувствую. Все хорошо, отвечаю, материал очень сложный, в одном месте не могу найти логику. Обычно читали по живому, но тогда решили записать, так как это было очень важно. Я пошел к редактору и сказал: "Извините, давайте еще раз проверим". Он сидел с "тассовскими" кусочками, нарезанными уже. И вот между 6 и 7 частью – провал. Редактор даже обиделся: "Если вы мне не верите, читайте, сами сверяйте". Действительно, все слово в слово, переход проверил, 6 и 7 часть, все нормально. Потом выяснилось: утром в ТАСС произошел какой-то сбой с техникой, остановились телетайпы, перешли на другие. И затесались эти 6 и 7 части из статьи какого-то генерал-полковника (как раз о Варшавском Договоре). И все было бы хорошо, будь копия материала. Обычно их приносили 3-4, а здесь только одна была. Вторая – у главного редактора, а третья у зама (в другом здании). Я записал первый дубль. Режиссер говорит: "Хорошо". А я недоволен, перехода с 6 на 7 часть не получилось плавного. Думаю: может, здесь большая пауза? Потом я решил так: Андропов – новый руководитель. Сталинского воспитания. Как Сталин делал? Выбрасывал какой-то абзац. Бенилюкс есть Бельгия и Нидерланды, про Люксембург забывали. Поэтому, может, Андропов тоже решил выбросить какой-то абзац? Чтобы покороче. Второй дубль получился лучше. Я подошел к техникам и спрашиваю: "Ребята, какой вам дубль понравился больше?" Второй, отвечают. И я знал, что они после этого уже переписывают этот дубль еще раз на другие ролики. Для страховки. Поэтому мог проверять мою запись главный редактор. Но он в это время занимался другими делами. И это все прошло по всем станциям! Телевидением же уже был распространен текст. Немцы, в частности, имели право переводить тексты после того, как услышат по телевидению, практически они переводили синхронно то, что я говорил. И когда дошли до этого места, немец не растерялся. Он все-таки переводил с бумаги, что у него была. Скандал разразился страшный. Секретариат ЦК заседал. Выговор получил Лапин (председатель), первый зампред Мамедов получил. Главный редактор был снят с работы. Мне же поставили на вид за формальное отношение к своим обязанностям.
– Вы эту историю уже прокачивали?
– Я очень не любил на эту тему говорить. Сейчас уже успокоился. Очень неприятно, я глубоко переживал. Обидно было не то, что меня наказали. Не в этом дело. А в том, что я мог допустить такое. Я потом думал: что я мог тогда сделать, чтобы не допустить этого? В чем была вина? Мне нужно было в этих частях, которые я проверял, просто сверить индекс!
– А в "видовский" период у вас не было таких экстраординарных случаев?
– По сравнению с тем, что бывало у меня на "информации", нет. Хотя это тоже живой эфир. Мне это нравится, он всегда мобилизует, но чреват! Здесь бывают какие-то прорехи. Где-то не вовремя пошла запись, какие-то чисто технические накладки.
– А как вы оказались в ВИДе?
– Сначала Андрей Разбаш, режиссер ВИДа, приглашал. Я думал, они разыгрывают. Я ведь уже не работал. Я очень любил эту передачу, потому что самое лучшее, что происходило на телевидении, происходило в молодежной редакции, начиная с "ВВВ" (Вечер веселых вопросов), который прогорел через три дня, после того, как я впервые приехал на телевидение (это предтеча КВН).
– Какие передачи у вас случались? Вы ведь начинали сотрудничать с "молодежкой" давно?
– Два раза я пробовал себя там. И очень старался. От этого старания я прогорал. Помню один репортаж из салона новобрачных на проспекте Мира. Мне надо было шесть залов пройти. И самый главный – шестой. Я настолько перестарался, настолько думал не о том, что мне надо было делать, а о том, как я это делал (чтобы закрепиться в этой редакции!), что шестой зал и забыл! Закончил передачу на 5-6 минут раньше. В восторге. Мне казалось: так здорово, так лихо. (Как примерно сейчас некоторые самодеятельные ведущие в некоторых передачах: лихо-лихо-лихо). А ведь это живой эфир! И ведь кто бы напомнил! Никто. Концовку же я такую сделал, что нельзя уже было продолжить передачу. А самый главный зал забыл. Вот была трагедия.
– Единственная в вашей творческой биографии?
– Второй случай – в "Телетеатре". Пригласили, вел передачу, старался, пел. Все было нормально на репетиции. А в эфире я не "попал" и "разошелся" с оркестром.
– Но теперь вы в рамках экс-молодежки, и все в порядке.
– Я очень сожалею, что это раньше лет на 10 не пришло. Очень интересно разобраться в вашем поколении, чисто психологически, чисто с житейской точки зрения. Это открытие. Пример. У нас в России богатые недра, не ценим только. Также и людские ресурсы на телевидении не ценятся. Особенно молодежь. Я учусь. У молодых можно и нужно учиться. Я вот преподаю мастерство исполнения, у меня на эти занятия ходят совсем молодые люди.
– Несколько непривычно было видеть вас в молодежной униформе, без пиджака.
– Условие было такое. Я в жизни галстук терпеть не мог, сейчас просто уже привык. Пиджаков терпеть не мог. Любил в молодости ковбойку, шаровары.
– Какая у вас машина?
– "Жигули", девятка. Я около сорока лет за рулем.
– Гастрономические привязанности?
– Я не гурман. Мое любимое блюдо: тонкий кусок хлеба с маслом, а сверху посыпать сахарным песком. Для меня это уже хорошо. С военных лет воспоминание.
– А теперь блиц-опрос. Хобби, семейные традиции, кредо и т. п.
– Хобби? Автомобиль. Возиться с ним, усовершенствовать – удовольствие. Езда? Особенно не лихачествую. Когда тороплюсь, стараюсь ехать аккуратно, соблюдаю правила.
Домашних животных дома нет. Когда сын жил с нами, была собака.
Отдыхаем на даче. Деревенская такая, недалеко, на Дмитровском шоссе. Удобств никаких нет особых, но нам там нравится.
Друзей у меня очень много. Самое тяжелое, когда праздник. Например, Новый год. Хочется всех поздравить, составляется список. День рождения? Сентябрь. По гороскопу – Дева. Гороскопы особо не примеряю на себя, потому что иногда прогнозы астрологов печальны. С точки зрения психологии это опасно. Если поддаться им, то будешь еще внушать себе, что что-то случится. Человеку не надо знать свою судьбу наперед, иначе ему будет трудно жить. Он должен верить в хорошее и настраиваться на благополучный исход.
* * *
В качестве постскриптума к разговору с Кирилловым приведу реплику Кирилла Разлогова, который любезно написал предисловие для моей книги "Влад Листтев. Пристрастный реквием":
Система кинозвезд началась с поклонения дивам итальянского экрана: физиологический магнетизм Пины Меникелли и Франчески Бертини, многократно усиленный темным залом и мерцанием теней, завораживал миллионы.
Отечественную теорию телевидения принято начинать с книги Владимира Саппака "Телевидение и мы", одним из ключевых элементов которой была трогательная до слез влюбленность автора в Валентину Леонтьеву – "харизматического диктора" тех времен и народов. Народы остались прежние, времена и границы государств изменились. Сохранилась ли способность индивидуального персонифицированного переживания (фантазма) по поводу "смутных объектов желания" – дикторов-ведущих наших телеканалов? Думаю, что да, безусловно и, что самое главное, независимо от содержания ведомых передач. Иначе Юля Меньшова, которая все делала сама, и Елена Ханга, все время говорившая "про это", как и сексуально озабоченная Анфиса Чехова, оказались бы вне конкуренции. А ведь наиболее сильные зоны притяжения появились в ельцинскую эпоху с вовсе неожиданной стороны: из "Вестей".
С исчезновением дикторов, объявляющих программы, функции "нейтрального" имперсонального начала перешли к ведущим новостей. Свидетельство чему – творческая и личная траектории Татьяны Митковой, Светланы Сорокиной и Арины Шараповой (порядок по алфавиту, чтобы кто чего не подумал): их превращение в див экрана, объект сочувствия и вожделения миллионов, а затем и в ведущих "авторских" передач.
Истоки особых отношений между дивами и зрителями восходят к специфическому месту и роли РТР – и "Вестей" в особенности – в отечественном телевизионном вещании перестроечного периода. Российский канал в оппозиции Первому советскому играл не только и не столько на правде-матке (резать которую пока не разрешали), сколько на доверительных отношениях со зрителями. Он был лишен официоза, а потому располагал к личностной интонации.
Классическая советская манера Левитана-Кириллова говорила слушателю-зрителю: мы вещаем от имени и по поручению государства, мы – проводники "правды", приводные ремни от них к нам.
Парадоксально, но нынешний Первый канал умело перенял эту манеру и в новостях, и в саморекламе, анонсах передач и фильмов, выдержанных в стиле сводок Советского информбюро.
Иное в "Вестях" раннего периода. Здесь сознательно поощрялась личностность обращения к зрителю, первоначально при все той же имперсональности текстовок – "я" рассказываю вам то, что "сама" думаю о событиях. Парный конферанс программы "Время" здесь неизбежно должен был смениться индивидуальным ведением (и видением).
Примат рационального мужского начала в господствующей по сей день патриархальной культуре постепенно сменялся женской эмоциональностью реакции на окружающую несправедливость. Взлет Митковой, Сорокиной, Шараповой начался с этой общенациональной психоаналитической платформы.
Что же происходит сегодня? Ушла за кадр (из любителей – и любимых – в профессионалы) Татьяна Миткова. Исчезла неистовая Светлана Сорокина. Божественно декоративная Арина Шарапова покинула новости, но органически вписалась в развлекательно-рекламный контекст вещания в целом. Но свято место пусто не бывает. Либидо отечественного зрителя с восторгом зафиксировалось в привычные девять вечера на Екатерине Андреевой, магическая привлекательность которой только выигрывает от вновь обретенной имперсональности представления нового официоза, заставляющего вспомнить о первоначальном значении слова "прелесть".
Влад Листьев
Трагическая гибель первого главы ОРТ изменила течение истории государства российского. Фигура Влада мифологизирована. А глава в книге – это не формат демифологизации. Поэтому о Владе будет книга. И не одна.
Замкнутый круг Манежки
26 февраля 1991 года перед гостиницей "Москва" прошла полумиллионная манифестация в защиту гласности. Это было ответом на закрытие программы "Взгляд". Опросил трех коллег – Сергея Ломакина, Владимира Мукусева и Александра Политковского.
Помнишь ли ты митинг в защиту гласности 26 февраля 1991 года? Стоял ли за расправой над "Взглядом" Михаил-Сергеич Горбачев? Есть ли сейчас проект, закрытие которого выведет людей на улицу?
Сергей Ломакин:
– В это время я уже работал в программе "Время", которую тоже сотрясали всевозможные катаклизмы. Я помню события связанные со штурмом телецентра в Вильнюсе. Наши информационные начальники считали, что это было важнее закрытия "Взгляда". Естественно, программа "Время" ни словом не отразила этот митинг. Слава Богу, что мне дали в 1991 году дать репортаж о годовщине разгона демонстрации в Тбилиси. Тогда погибли люди… И власть никогда не допустит до появления на ТВ такого мощного критически настроенного к сегодняшнему режиму инструмента как "Взгляд". Даже Горбачев до конца не понял какого джинна выпустили из бутылки.
Владимир Мукусев:
– Я в митинге не участвовал, потому, что с января 9Первого совмещал депутатскую деятельность с работой над первым выпуском "Взгляда" из Новосибирска" – телевизионной передачи, которая стала основой первой в СССР действительно независимой телекомпанией, имеющей свой эфир. А сама телекомпания стала центром, созданной через некоторое время Ассоциацией независимых телекомпаний Сибири и Дальнего Востока – фактической альтернативой Гостелерадио СССР. Так, что гласность я защищал тогда не на митингах, а делом, т. е. эфиром.
Что касается позиции Михаила Сергеевича Горбачева по поводу гласности, то само существование "Взгляда" в течение четырех лет его пребывания в должности генсека говорит само за себя. Масштаб предложенных стране реформ был настолько грандиозен, что осуществить их можно было только с помощью сильных, независимых СМИ, частью которых постепенно и стал "Взгляд".
А что до митингов сегодня, так их и проводить негде. Шура Балаганов, помнится, больше всего на свете боялся большого скопления честных людей. Нынешняя "балагановая" власть потому и заставила Манежную площадь "церетельками" и пытается то же самое сделать с Триумфальной, чтобы такого не допустить.
Если представить сегодня телевидение как единый проект, то главным его достижением и результатом десятилетней деятельности можно безусловно считать то, что произошло на Манежной в декабре прошлого года. Многоголосое "хайль гитлер" – рядом с могилой Неизвестного Солдата и сотни рук вскинутые в фашистском приветствии. Тут митинговать поздно. Судить надо. Но кто это будет делать? Басманный и хамовнические суды? Смешно. Власти, как она сама сказала, "не стыдно". Народ-победитель, как водится – безмолвствует.
Александр Политковский:
– Конечно, помню. Сам митинги не очень люблю. В них есть что-то ненормально-животное. Врезалось выступление Старовойтовой. И то, что я просил ментов пропустить будущего позорного министра индел России: ему надо было засветиться перед толпой. Тогда я с ним общался первый и последний раз. Другой пассажир, непропущенный стражами шипел на меня через ограждение, что вскоре всех нас уроет. Он был в правительстве алкаша Ельцина.
"Горби" не стоял за Кравченко. Здесь обыкновенная российская ссыкливость. Сейчас никто никуда не пойдет: надо думать о себе. Тысячи людей Подмосковья 20 летие МЧС 27 декабря 2010 года встретили со свечами. И новогодняя елка у некоторых так и не зажглась. Чем одним хуже – тем другим лучше. Поэтому: "пилить всегда, пилить везде" (бюджет). Повышать цены на топливо, газ, тарифы, так как жизнь этих пассажиров ненасытна. Ну и, конечно, пафос пожаров, ледяных дождей. По-сезону. У нас наступило стыдное время.
Когда и кто впервые обвинил "Взгляд" в развале СССР? Насколько это резонно?
Сергей Ломакин:
– Честно признаться я не помню. Впрочем, мы сами в шутку говорили, что "Взгляд" поспособствовал развалу СССР. Хотя, конечно, это не так. Нет и не может быть программы, которая могла бы совершить такую акцию. Хотя программа может внести раскол в мозги и направить их в нужное русло. А уж что из этого произойдет – один Бог знает.
Владимир Мукусев:
– "Взгляд" это не только сюжеты. Он влиял на принятие властью серьезнейших политических решений. Например, был предъявлен народу первый легальный советский миллионер – Артем Тарасов и партбилет его заместителя по кооперативу. Черным по белому там было написано: партвзносы за месяц 90 тысяч рублей. Это при средней зарплате в стране в 120 рублей. Грандиозный скандал привел к принятию принципиально нового закона о кооперации, создавшего правовую базу для перехода страны к многоукладной экономике и к реальному рынку.
Список можно продолжать если не бесконечно, то долго. Стоит напомнить, что все сегодняшние, так называемые, "информационно-аналитические" или передачи-расследования – родом из "Взгляда". Сотни гостей нашей передачи и герои сюжетов сегодня составляют, пусть невидимую, но существующую истинную элиту страны.