Все это всплыло позднее. Когда Патриция работала со своим видением, она поняла, что эта каменная девочка в храме – она сама. Она также нашла определенный смысл в том, что тело девочки было каменным: ведь сама Патриция чувствовала, что внутри она как будто бы заморожена, отделена от своих эмоций, своей сексуальности. Ее состояние можно было охарактеризовать как депрессию.
Во время последующего курса терапии, после многих сессий, которые мы провели, исследуя ее детство, в переносе появилось действительное переживание травмы. Патриция испытывала чувства ярости и горя по поводу того, что "любовь", которую она чувствовала к своему аналитику, не может быть прожита в "реальном" мире, что взаимность наших отношений, которую она себе вообразила, является иллюзорной. Это привело к тому, что на сессиях мы переживали циклы притяжения и отталкивания, ухода и восстановления связей, которые ретроспективно я рассматриваю как этапы процесса постепенной трансформации защит ее системы самосохранения. Бывало, ее даймон нашептывал ей: "Видишь, я предупреждал тебя об этом: ему наплевать на тебя, ты для него просто еще один "случай"!" – и он блокировал ее участие в наших отношениях. Потом когда она была в состоянии вернуться к нашим отношениям, мы каким-то образом восстанавливали контакт и наша работа могла продолжаться. Каждый раз, раскрывая свои чувства таким образом, она отвергала своего даймона и позволяла себе участвовать в отношениях и открыться своему истинному я.
Процесс, в который мы с Патрицией были вовлечены, с некоторыми допущениями можно назвать "работой горя", и здесь важно отметить, что было "работой горя" для меня самого. Прежде чем приступать к "соответствующему фазе" раскрытию действий и целей защитных механизмов, связанных с травмой, необходимо проработать позитивную связь в переносе/контрпереносе, доставляющей обоим сторонам много приятных переживаний и возможностей для потворствования себе ad infinitum. Часто демонический "голос", источником которого служит система самосохранения, до такой степени деморализует пациента, что сочувствующий терапевт легко впадает в соблазн использования своего собственного голоса просто в качестве позитивного "противовеса" с тем, чтобы утешать и подбадривать пациента. На самом деле это необходимо лишь на первых фазах психотерапии. Для прогресса в терапии одного лишь подбадривания не достаточно: это не поможет ослабить хватку даймонов пациента, поэтому для продвижения в работе необходимо, чтобы в переносе появился хотя бы какой-то аспект исходной травмы, а это означает, что неизбежна конфронтация с пациентом. Для выполнения этой задачи требуется чрезвычайная деликатность, так как внутренний даймон спекулирует на межличностной природе терапии, внушая пациенту изнутри, что надежда на "реальные отношения" с терапевтом тщетна, подрывая таким образом мотивацию пациента к необходимому для успеха терапии вовлечению в терапевтические отношения. В самом деле очень часто можно услышать сомнения в том, может ли терапевт компенсировать, оставаясь в рамках терапевтических отношений, дефицит взаимности в детских отношениях пациента, что является ядром переживания ранней депривации у большинства пациентов, страдающих от последствий психической травмы. Этот вопрос обоснован, так как, конечно же, есть люди, которым в их младенчестве был нанесен такой ущерб, что они не могут использовать терапевтические отношения себе во благо и получить помощь в терапии именно в силу парадоксального сочетания тенденций к близости и сепарации, которое они демонстрируют в отношениях.
Однако это не было проблемой Патриции. Она стойко встречала каждое новое разочарование во мне и в ситуации в целом. Она отдавала себе отчет в том, что работа с подобными переживаниями является очередным шагом на пути восстановления ее подлинной жизни в реальном мире, к чему она так отчаянно стремилась. Каждый раз, когда мы искренне обсуждали трудные вопросы, связанные с границами терапевтических отношений, то, что приносилось в жертву на одном уровне (иллюзии), возрождалось на другом уровне (отношения). Именно поэтому жертвоприношение (sacrifice) означает освящение, буквально "сделать священным" (make sacred). Во время этого сложного периода с Патрицией стало происходить нечто, что я могу назвать не иначе как возвращением ее духа в ее тело. Я хочу привести здесь одно сновидение, благодаря которому мы получили образ того, как когда-то в детстве ее дух оставил ее. Как это ни парадоксально, этот сон приснился только тогда, когда возвращение духа стало возможным.
Сюжет этого сновидения помещен в контекст воспоминаний о ее первой работе в детском приюте. Я перескажу его от первого лица, так как он был рассказан Патрицией.
Я нахожусь в доме, где, по-видимому, живет маленькая девочка, в этом доме полно юристов самых разных мастей. Так как девочка живет вместе с родителями в травмирующем ее окружении, то к производству принято дело о том, чтобы изменить условия ее проживания… и о лишении родительских прав ее родителей. Старший юрист рисует на стене некую диаграмму, в которой показан усиление тревоги ребенка каждый раз, когда мать или отец находятся рядом с девочкой. Неподалеку стоит ее бабушка, которая очень сильно ее любит, бабушка здесь для того, чтобы защищать девочку от матери и отца. В этой ситуации я исполняю обязанности социального работника. Я вижу, что бабушка хочет, чтобы ребенка забрали из этой семьи. При этом она сильно душевно страдает, но не подает вида. Она должна притворяться грубой и бесчувственной для того, чтобы создать впечатление, что в этой семье у ребенка нет никакой эмоциональной поддержки, так как она хочет, чтобы старший юрист вызволил ребенка из этой семьи. Я вывожу бабушку этой девочки из комнаты, сжимаю всю ее в крепких объятиях, потому что я хочу, чтобы она дала волю своим чувствам. Мы обе начинаем плакать. Я понимаю, что сейчас она должна переживать всю полноту своего горя. Она отдает себе отчет в том, что единственный способ спасти жизнь девочки для нее самой означает утрату.
Потом я поднимаю глаза и вижу маленькую девочку, которая смотрит вниз из верхнего окна, и в этот момент я понимаю, что этот ребенок также – я сама. Мне/ей около 4 или 5 лет. Я машу ей рукой, чтобы она спускалась вниз, и по мере того как она спускается вниз, я понимаю, что она не настоящий ребенок, а своего рода дитя-призрак. Она вся как бы соткана из эфира и воздушных пузырьков. Она спускается к нам. Я передаю ее в руки бабушки. Она может почувствовать всю нашу любовь к ней, она свободна и в безопасности.
Когда Патриция рассказывала мне об этом сне, она чувствовала невероятную грусть, но она не знала почему. Она предполагала, что это может быть связано с каким-то случаем на ее работе. После долгого молчания я просто высказал предположение, что этот сон, возможно, поведал нам о том, что случилось с ней, когда ей было 5 лет… что, вероятно, в то время она была вынуждена пожертвовать целостностью своей личности, отделить и "поместить" некую часть себя в убежище. Я сказал ей, что для нее это было переживанием настолько тяжелой утраты, что она не могла горевать о ней до настоящего времени, и этот сон парадоксальным образом приснился ей именно теперь, после нашей совместной работы, потому что, вероятно, эта девочка возвращается в ее тело. Теперь она достаточно сильна, чтобы пережить чувство утраты и позволить этому переживанию обрести "смысл".
Она согласилась с моими комментариями, и это повлекло большее раскрытие ее чувств, которым было посвящено остальное время сессии. Здесь мы видим пример того, как, при условии готовности к этому психики, при помощи сновидения может быть сформирована связь между аффектом и образом, благодаря чему создается смысл, который, в свою очередь, открывает дорогу дальнейшему страданию – на этот раз осмысленному – страданию, которое может быть инкорпорировано в глубинную повествовательную историю индивидуального жизненного пути. Так действует трансцендентальная функция: восстанавливая способность воображения, возрождая возможность символической жизни.
Я истолковал этот сон и предыдущее видение с ребенком из камня следующим образом. Когда в возрасте 4–5 лет все надежды этой девочки, спустя много лет ставшей моей пациенткой, на изменения невыносимых жизненных условий рухнули, она отказалась от своего духа. Ее личностный дух был захвачен пробудившимися в этот момент силами, которые ранее я определил как архетипические защиты Самости. Я предположил, что сила архетипических защит обратила этот дух в камень и вложила в его руки звезду – звезду, которая являлась символом несокрушимой, неизменной сущности, а также – значок шерифа – "знак", подтверждающий, что отказ от духа этого ребенка был "оформлен официально".
Сновидение рисует картину освобождения этого духа. Образы старшего юриста и бабушки я бы проинтерпретировал как разные аспекты фигуры Трикстера-охранника, принадлежащей системе самосохранения пациентки. Вместе они "облапошивают" семью. Старший юрист и бабушка действуют заодно для того, чтобы обеспечить безопасное возвращение духа, представленного в образе ребенка, а пациентка, в чье тело нисходит дух, делает все, чтобы по "возвращении" этот ребенок понимал, что его любят. "Крепкие объятия" свидетельствуют о вновь обретенном пациенткой воплощении.
Мы можем сказать также, что в этот момент Самость слагает с себя исполнение защитных функций ради возвращения к ее исконной работе психопомпа и посредника в процессе индивидуации. Вышеизложенное является, по крайней мере, одним из вариантов толкования этого периода в терапии, который ознаменовался потрясающим углублением нашей работы. В последующие недели ее сновидения начали группироваться вокруг конкретного телоса или направления, сессии проходили в атмосфере большего сотрудничества и взаимопонимания, постепенно темп работы стал более размеренным, и возникло чувство признательности за то, что было достигнуто благодаря нашей работе.
Этот пример может быть иллюстрацией высшего парадокса, с которым мы сталкиваемся в нашей работе с психикой. Те же самые внутренние силы Самости, что, казалось, сводят на нет все наши терапевтические усилия, с такой очевидностью служат смерти, разрушению и уничтожению сознания, становятся тем источником, из которого берут начало новая жизнь, более полная интеграция и подлинное просветление. Это происходит в том случае, если эти силы подвергаются процессу трансформации в "достаточно хорошем" психоанализе. Здесь мы подходим ближе к пониманию слов, которыми Мефистофель описывает себя в трагедии Гете "Фауст". Отвечая на вопрос "Кто ты?", он говорит:
Часть вечной силы я,
Всегда желавший зла, творившей лишь благое.(И. В. Гёте)
Психосоматические расстройства и система самосохранения
Далее я использую примеры из случаев Линор и Патриции для иллюстрации взаимосвязи между разумом, телом, психе и духом как в случае психического здоровья, так и в случае психических нарушений, связанных с травматическим опытом. Мы знаем, что наши пациенты, перенесшие психическую травму, были вынуждены прибегнуть к диссоциации тела и души. В итоге они страдают от депрессии и утрачивают связь со своим духом. Как мы можем понять этот разрыв связи с духом, его утрату, и какое влияние эта утрата оказывает на разум, тело, психе и душу? Как мы можем помочь этим людям восстановить утраченную связь? Какую работу необходимо проделать для того, чтобы подготовить их для возвращения духа?
Ум
Д. В. Винникотт предположил, что в случае нарушений в окружении ребенка, которое создается и поддерживается матерью, ум, который в благоприятных условиях интегрирован с психосоматическим уровнем переживания, становится "вещью в себе" (Winnicott, 1949: 246). Это приводит к тому, что "ум (сформировавшийся преждевременно) узурпирует функции внешней среды, в итоге происходит образование патологической структуры "ум-психе" "ум-как-объект"" (там же: 247). Эти патологические структуры (см.: Corrigan, Gordon, 1995) "ум-психе" и "ум-как-объект" тождественны предложенной нами конструкции системы самосохранения. Вместо того чтобы формировать смысл на основе актуального чувственного восприятия, ум придает новой ситуации тот смысл, которым он наделил исходную травматическую ситуацию. Как мы уже видели, обычно эта динамика обыгрывается в сюжетах, где фигура, представляющая детскую часть я, предана тиранической власти Защитника/Преследователя.
Обычно понятие "ум" включает в себя представления о рациональных чертах мышления, которые в основном связаны с активностью левого полушария мозга, с тенденциями к оперированию абстракциями, умозрительными конструкциями и правилами логики. В сферу значений этого понятия также включены представление о способности рефлексии и выхода за пределы непосредственного содержания сознания благодаря процессу преобразования нейронных и гормональных сигналов телесной сферы в ментальные репрезентации, такие как слова и концепты. В терминологии Юнга это соответствует функции логоса – способу, которым наш ум придает форму и образует репрезентации потоку недифференцированной информации, которая поступает из тела и органов чувств. Речь является центральным аспектом функции логоса. Благодаря формированию речи как системы репрезентаций, наше переживание может быть понято как нашим я, так и другими индивидами. Однако, расширяя наше представление об уме, дополнив его рассмотрением функций правого полушария, мы видим, что репрезентации не сводятся к одним лишь сухим словесным оболочкам, но включают в себя и живые образы, слова связанные с телесными ощущениями, как, например, в поэзии.
Дух
Ранее мы писали, что в психике Линор и Патриции произошел раскол, когда переживания ранней травмы стали для них невыносимыми. Их личностный дух покинул единство ум/тело и основался в области бессознательного, где погрузился в мир меланхолических фантазий особого типа. Этот мир можно уподобить небесной обители, однако он, как ясно показал нам Винникотт, не тождествен воображению. Отражение этих клинических фактов мы можем найти в древней энергетической системе алхимии, которой так интересовался Юнг. Старое алхимическое изречение гласит: "В человеческом теле есть некая эфирная субстанция… небесной природы, известная очень немногим, которой не потребны лекарства, так как она сама есть истинное лекарство" (Jung, 1955: 114n). Это "оживляющее начало", согласно учению алхимии, является natura abscondita (скрытой природой), доступной восприятию только внутреннего человека. В алхимии этот "живительный" дух тела имеет два аспекта – земной и небесный. Небесный аспект представлен в образе крылатого существа, которое может достигать пространств эфира и восходить на Олимп, общаться там с богами и затем доставлять их послания человеку. Алхимики называли этот двуликий дух Гермесом или Меркурием. Природа Меркурия двойственна, он соединяет в себе противоположности: ум и тело, свет и тьму, женское и мужское. Как воплощенный дух, Меркурий представляет собой то, что Парацельс назвал "lumen naturæ" (свет естества). С другой стороны, как бесплотный чистый небесный дух, он представляет "numen", или сияние небесного света. Парацельс напоминает:
…Как в человеке ничто не может существовать без божественного нумена (numen), так же в человеке ничто не может существовать и без света (lumen) природы. Только numen и lumen – только они – делают человека совершенным. Все берет свое начало из этих двух, и они присутствуют в человеке, без них же человек есть ничто.
(Jung, 1954: par. 388)
То, что Парацельс назвал сосудом люмена, или "lumen naturae", философы-неоплатоники назвали "тонким телом". Они считали, что это тело состоит из материи более тонкой природы, чем та, которая известна физическим наукам, в то же время тонкое тело не является исключительно духовным по своей природе. Для обозначения духовного эти философы использовали слово "пневма" [pneuma], так что переходную область они называли "сома пневматикон" [soma pneumaticon], эфирным телом или духом – телом, что, конечно же, представляет собой парадокс. В учениях этих философов тонкое тело или дух – тело отождествлялось с жизненным внутренним образующим принципом каждого индивида. Достижение совершенства этого тела было главной темой алхимии (см.: Mead, 1967: 34ff.). Это соотносится с тем, что нам известно под именем "психе".