Плавание представляет ряд весьма сложных удовольствий, состоящих в большей или меньшей зависимости от чувства осязания. В плавании по стоячей воде все наслаждение сводится к освежению кожи, к упражнению мускулов и к соприкосновению с нервами периферии субстанции упругой, но легко уступающей малейшему движению. Плывя по поверхности озера или слегка взволнованного моря, мы наслаждаемся тем, что то возвышаемся на гребне волн, то опускаемся вместе с ними, и чувствуем между тем, как хлещет нам в лицо студеная вода и как журчит она, струясь около нашего тела, когда мы плывем навстречу ветру. Но высшее наслаждение ожидает пловца на водах быстротечной реки: течение увлекает плавающего без малейшего утомления с его стороны; легкое движение руками еще увеличивает быстроту. Мимо плывущего несутся берега, а вода, колеблясь около его тела, производит на кожу слегка приятное щекотание. Но характеристика плавания разнообразна до бесконечности, и исчисление здесь всех удовольствий этого упражнения привело бы только к напрасной трате времени и места.
Танцы – наслаждение весьма сложного свойства. Значительная часть удовольствий, ими доставляемых, относится к области слуха, но так как основной акт пляски – все же движение мускулов, и так как побуждением к танцам в салонном мире служит отчасти желание привести оба пола к некоторому общению, то можно, кажется, не боясь ошибки, включить наслаждение танцами в настоящий отдел. Взяв пляску в самом элементарном ее значении, представим себе человека, пляшущего одиноко, без аккомпанемента музыки. Все наслаждение в этом случае сводилось бы к ритмичному передвижению мускулов с мерными интервалами усилия и покоя. Затем представим себе, что к пляшущему присоединяется товарищ одного с ним пола, и наслаждение увеличится удовольствием видеть около себя, соответственно стройные движения человека, соразмеряющего свои увлечения с действием мускулов соседа. Когда же товарищем увеселения становится женщина, молодая и прекрасная, тогда бледное удовольствие передвижения в такте, соединяясь с прелестью легких, но жгучих прикосновений, превращается в восхитительное наслаждение, именуемое в свете танцами. Когда же к довершению удовольствия раздается музыка, тогда она производит на танцующих действие солнца, появляющегося на горизонте и придающего всему значительную долю света, жизни и теплоты. Тогда все разнообразные впечатления танцующих сливаются и объединяются в одно общее чувство гармонии и счастья. Чтобы довершить очарование, к быстроте кружения вдвоем, к упоительной мягкости приемов партнера, к миловидной грации и изяществу ее мнимо-ласкающих телодвижений присоединяются трепетное вздымание груди, слияние двух теплых дыханий, невзначай встретившиеся взоры, невольное сжимание руки и более сильный охват гибкого стана. Человек тогда, чувствуя, как колеблется в его руках живое существо, эластично, гибкими движениями следящее за ним в бурном ходе телодвижений, указываемых ему порывами музыки, приходит в смущение и называет эти мгновения танцев самыми блаженными минутами жизни. Женщина, со своей стороны, чувствуя, как увлекает, почти уносит ее сильная рука в вихрь нескончаемых кружений, вполне наслаждается танцами; она то удаляет стан от охватывающей его руки, то желает, чтобы рука эта поддержала ее еще сильнее. В упоении изящной своей чувствительности она забывает, что живет, – и ее, с разгоряченным лицом и с опущенными вниз глазами, приводит на место, которое нелегко, быть может, отыскала бы она теперь одна. Яркость освещения, блеск одежд, благоухания и ароматы бальной залы, все ухищрения роскоши и богатств придают танцам изящество и красоту, не изменяя их сути и свойств. В молодости и в особенности для женщин танцы и бал составляют величайшие из удовольствий жизни, хотя они и становятся иногда для людей источниками многих страданий и бесконечного горя. Танец становится для некоторых чуть ли не судорожным удовольствием и упоительным бредом чувств.
В гимнастических упражнениях удовольствие оказывается тем сильнее, чем могучее и развитее у человека мускулы и тем необходимее бывает упражнять их. Люди же с тощими мускулами не могут находить никакого удовольствия в утомительных для них усилиях. Удовольствия эти чрезвычайно разнообразны, но никогда они не переходят в наслаждения неги, и лицо гимнаста всегда сохраняет выражение самодовольства и силы. Мгновенное прекращение противодействия, уступающего усилиям человека, постоянный переход от движения к покою и наоборот, быстрое чередование в человеке сильных ощущений – вот главные элементы, из коих складывается удовольствие многообразных гимнастических упражнений.
Все эти удовольствия проистекают от двигателя, находящегося внутри нас самих; некоторые другие, напротив того, действуют на нас, движимые двигателем, находящимся вне нас.
Верховая езда, например, сопровождается многими удовольствиями подобного рода. Сидя в хорошем седле и чувствуя себя крепкими в стременах, мы ощущаем некоторое элементарное удовольствие уже вследствие того, что находимся высоко над землей, на спине гордого животного, которое теплотой своей и легким содроганием мускулов дает нам чувствовать, что под нами движется сильная и могучая жизнь. Едва по знаку руки нашей конь двинулся вперед, как мы уже начинаем чувствовать удовольствие от передвижения без усталости и от приятного ощущения правильных и плавных сотрясений. Глазу вдали открывается широкий горизонт, а вблизи седок может любоваться разнообразными движениями тонких ушей или изящными поворотами конской головы.
Одна рука, держащая поводья, остается наготове для передачи коню воли седока, другая треплет шею коня или поигрывает его лоснящейся гривой. Но вот слишком плавное передвижение наскучило седоку; он отпустил поводья, скомандовал рысь, и в глубине его внутренностей отразилось сотрясение от ускорения конского бега. И вот верховой опирается на стремена и по-английски несется по пространству, едва касаясь седла. Главное удовольствие верховой езды состоит в галопе и в езде во всю скаковую прыть коня. Мы несемся на всем скаку, точно плывя по воздушному пространству, быстро разрезая воздух, который щекочет ветром наше тело, освежая нас и возвышая еще прелесть подобной езды.
Езда в экипаже приятна при плавности передвижения и при ловком положении тела. Она доставляет удовольствие, когда мы находимся в том положении, в котором привыкли двигаться, т. е. с лицом, обращенным вперед. Обратное движение вредно для многих людей, вызывая у них тошноту и головную боль. Предки наши в их безрессорных экипажах и при езде по неотделанным дорогам не испытывали того удовольствия, которое чувствует в наше время горожанин, полулежа на рессорных подушках нанятого фиакра и катаясь по улицам наших городов. Для многих людей подобная езда – вовсе не удовольствие, другие же, напротив того, наслаждаются им с восхищением. Езда при помощи пара приятна по причинам слишком понятным.
Обычные средства передвижения по воде доставляют чувству осязания приятное, но весьма несложное ощущение. Разрезание гладкой поверхности воды, стоя на палубе парохода или корабля, производит на органы осязания едва заметные ощущения; когда же ветер волнует воду, тогда качка судна производит иногда приятное ощущение качания на качелях. Иным людям доставляет удовольствие чувствовать подвижную почву под своими ногами.
Носиться по заоблачным пространствам, сидя в лодочке аэростата, должно доставлять немало удовольствий чувству осязания и по новости своей, и по громадности пространства, доступного взору аэронавта.
Многие игры обязаны своей привлекательностью ощущениям осязания. Качание на качелях, игра в лапту или в мяч, бильярд и т. п. доставляют удовольствия, основанные на комбинации тех элементарных ощущений, о которых здесь говорено. Общение между людьми и соревнование придают этим играм главную их прелесть.
Глава IV. Половые наслаждения и физиологический анализ их
Заботясь о сохранении расы наперекор враждебным силам извне и столкновениям в жизни внутренних элементов, ради существования ее в течение многих и многих тысячелетий природа вложила в мужчину и женщину неодолимое влечение сблизиться в том высоком акте, когда среди бреда наслаждений и трепета спазматических радостей зарождается новое существо. Для достижения этой высокой цели она пустила в ход два сильнейших двигателя – мощь внутреннюю, или прирожденный мозговому центру инстинкт, и самые чувствительные и чуткие органы, которые при сближении доводят чувственное наслаждение до высшего его апофеоза.
В этом простейшем его выражении сближение полов наблюдается и у низших животных, у большинства которых акт совокупления ограничивается соприкосновением половых частей. Но, возвышаясь от низших степеней животной жизни до высших ее проявлений, мы поражаемся дивным зрелищем того, как около самого факта, служащего как бы скелетом процесса, группируются все в большем и большем количестве другие элементы, совершенствующей удовольствие совокупления. Природа прежде всего озаботилась украшением внешних форм обоих существ, долженствующих встретиться, словно приглашая их на пир. Ради градации удовольствий она наделила высшие существа органами все более и более чуткими и нежными и все более и более усовершенствованными нервными центрами. Длинная стадия любви у некоторых насекомых и затем мгновенная смерть самца могли бы внушить предположение, что насекомые эти одарены высшей способность неги, ежели бы простота их нервной системы допускала возможностью подобного явления. Поспешим заключить все возвышающуюся цепь живых существ конечным ее звеном – человеком.
Любимое создание было и здесь одарено природой выше всякой меры. Она, видимо, хотела излить лучшие сокровища свои на сближение полов, как бы желая тем вознаградить мужчину за ущерб сил, утрачиваемых им для произведения себе подобных, а женщину – за те горести и страдания, которыми заплатит она за мгновения наслаждения и неги. Самые ценные сокровища ума и сердца бывают потрачены людьми в блаженные времена, предшествующие половому общению; когда же настает желанный миг, тогда все радости жизни сливаются, казалось бы, в один апофеоз неги и в сложность наслаждений, не находящую себе выражений ни на одном языке человеческом.
Половое сближение двух существ, незнакомых между собою, было бы только механизмом полового общения. Но в большинстве случаев происходит совершенно иное.
Неодолимое стремление приблизиться к другому полу заставляет нас усиленно вглядываться и искать; когда же встречается нам существо, отвечающее нашим понятиям или об одной красоте, или о связанных с ней идеях правды и добра, тогда неопределенные дотоле пожелания сосредоточиваются на одном предмете, воспламеняются и становятся страстью. Но путь от желаний к достижению долог и бывает уставлен длинной вереницей возвышенных томлений и тех восхитительных радостей, о которых, как о принадлежащих к сфере умственного мира, сказано будет в ином отделе. Но, желая изобразить немногими словами проявления удовольствия, предшествующих неге чувственной, скажем только, что сила природы научила женщину избегать на время приближения любимого человека, борясь с ним нравственной, не лишенной своеобразной радости борьбой, после которой еще сладостнее становится победа. У дикарей женщина, преследуемая мужчиной, бежит и скрывается в чаще леса. У нас в Европе молодая девица, укрываясь за всеоружием прирожденной стыдливости, невольно вызывает и возвышает еще желание любовника, которому нелегко достается иной раз победа. Сложности, соединенные с этой борьбой, женихания намечены здесь только слегка; они бесконечны и бесчисленны, как все страсти, великие и малые, могущие волновать человеческое сердце. Но и физическая часть удовольствий любви, единственная, занимающая нас теперь, и та переполняет человека избытком наслаждений.
Одно прикосновение между собой двух любящих существ доводит нервы осязания до состояния эротизма и гиперстении. Соприкосновения, вовсе не имевшие бы значения в иное время, становятся здесь источником сильнейших наслаждений: кожа разгорячается, содрогаются уста, речь становится прерывистой, дыхание и кровообращение учащаются и из взволнованной груди вырываются сладкие вздохи. В эти минуты полнейшего смолкания умственных способностей чувство перестает рассуждать и вся деятельность жизни переходит в чувство осязания. Руки смыкают свои объятия, уста встречаются в долгом поцелуе. Весь организм приходит в неописуемое волнение. Глаза закрываются как бы для того, чтобы сознание, не развлекаясь образами внешних предметов, всецело могло быть занято сладким трепетом, доносящимся до него из всех частей тела… Почтим молчанием таинственность этих торжественных минут.
Расскажем только о том, что необходимо для полноты картины изображаемого нами мира ощущений и наслаждений, являющихся их отголоском. Ощущения, производимые актом полового совокупления, не суть исключительно только местные, точно так же, как и наслаждение, производимое ими, отнюдь не имеет местного характера. Вся нервная система возбуждается через местные раздражения. Дыхание учащается, сердце начинает биться сильнее. Наслаждение охватывает весь организм и всего человека, По напряженности во всем мире человеческих ощущений нет более сильного. Если бы оно продолжалось долее, самый сильный человек не мог бы вынести его силы и окончательно изнемог. На время оно заглушает остальную психическую деятельность человека, его сознательные и мыслительные способности. Все другие ощущения являются в большей или меньшей степени парализованными; все ощущения, доставляемые осязанием – жар, холод, боль и т. п., – уничтожаются почти всецело. Сознательная психическая деятельность с актом полового совокупления, безусловно, непримирима. Случайное пробуждение ее уничтожает все наслаждение и делает акт болезненно-ненормальным.
Участие полов в акте совокупления далеко не тождественно, а потому и психические состояния их далеко не одинаковы, вследствие чего должны быть различны их наслаждения. Женщина остается по природе пассивной и совершает акт почти бессознательно, тогда как мужчина должен обладать напряженной энергией. Нередко случалось, что внезапно появившаяся мысль, испуг, игра воображения или что-либо подобное сразу делало мужчину неспособным к продолжению акта. Прерванное напряжение заменяется в этом случае внезапным упадком нервного ритма, как общим, так и местным.
Все эти физиологические удовольствия вполне естественны; они становятся преступными только тогда, когда наносят ущерб уму и сердцу. Человек, умеющий победить их ради разумной цели, не убивая, впрочем, в себе самом способности пожеланий, одерживает величайшую и весьма редкую победу, так как удовольствия половые, сильнейшие из чувственных наслаждений, составляют для множества людей величайшее счастье жизни.
Половые удовольствия, если пользоваться ими с благоразумной умеренностью, ослабляют силы мужчины только на некоторое время, вовсе не влияя на силы женщины. Ощущаемая после них слабость поражает мускульный аппарат, ощущения тупеют; позыв к пище и потребность сна приглашают человека возместить затраченную организмом субстанцию пищей и оживить ослабевшую нервную систему сном. Но затем вся жизнь обусловливается суммой этих наслаждений, влияющих всего более на чувствительность человека. Так как выполнение половой функции составляет первое звено социальной цепи, то оно делает нас вообще любящими и более склонными к жалости и всепрощению, между тем как полная победа над плотью возвышает интеллектуальные способности в ущерб чувствительности; когда же ум не сильно занят, тогда она делает людей рабами скотских наслаждений обжорства.
Половые наслаждения влияют весьма различно на жизнь людей. Кто способен наслаждаться интеллектуальными сокровищами или утонченностями любви, тот отдает чувственности только небольшую часть самого себя и этой частью он жертвует как бы неохотно, отнимая ее от служения более возвышенным алтарям. Между тем человек, который по прирожденному несовершенству своей природы или по падению, обусловленному в нем социальными условиями, не умеет "поднять рыла выше корыта", предоставляет лучшую часть дней своих любовной борьбе и ее наслаждениям. Однообразная и блеклая ткань иной жизни не удерживает иных впечатлений, кроме почти непрерывной цепи вульгарных восхищений и гнусных объятий.
Глава V. Половые удовольствия патологического свойства
Люди, способные злоупотреблять всем, не всегда довольствуются естественными наслаждениями, сопровождающими общение обоих полов, – потому ли, что прискучили им эти удовольствия, потому ли, что страсть к наслаждению заставила изобретать новые к нему пути, потому ли, наконец, что условия жизни не дозволяли утолять иначе потребности чувственной любви. Все это побудило человека отыскивать искусственным, более или менее отвратительным образом некое подражание механизму совокупления, поставляя таким образом удовольствие, назначенное природой только ввиду иных высших целей, финальной и единственной целью многих действий. Отсюда появились среди людей онанизм, педерастия, зоофилия и другие бесчисленные гнусности, которые мы не умеем назвать иначе как греческим или латинским именем; некоторым же человечество вообще не давало имени, и не наречет их никогда ни один из языков человеческих.
Хотя относительно научная цель этой книги могла бы извинить до некоторой степени невоздержанность в словах писателя, но я отдам, однако, и здесь должную дань уважения чувству общественной стыдливости и, не входя в подробности, обращусь к этим вопросам слегка и упомяну о них только в общих чертах.
Оставив в стороне патологические удовольствия менее обычные, скажу только несколько слов о рукоблудии, пороке более общем, чем предполагают, который, будучи тщательно скрываем, медленно подтачивает источники сил и умственных способностей в лучшие годы жизни, пагубно влияя на рост целых поколений. Кто сам настолько чист, что ему вполне неведомы подобные удовольствия, тот не должен отвергать существование широко распространенно– го зла, но, допрашивая друзей своих, наблюдая и изучая, он должен доискаться правды, чтобы затем служить окружающим как собственным примером, так и добрым советом. Кто продолжает утверждать, что удовольствия эти могут быть ощущаемы только личностями с отупелыми умственными способностями и с извращенными чувствами, тот пусть вспомнит, что из небольшого числа великих людей, решившихся составить мемуары о жизни своей, двое признали себя виновными в этом пороке, а именно Руссо и Гёте.
Бесчисленные причины могут вовлекать людей в порочные наслаждения этого рода. Укажу на некоторые из них: в младенческие и отроческие годы наущение и пример бывают главными причинами распространения этого зла, которое иной раз сообщается как зараза или чума. Редкий случай, чтобы ребенок, коснувшись невзначай своих членов, сам научился злоупотреблению собой; но едва узнает он тлетворную тайну, как у него возникает неутомимое желание сообщить о ней сверстнику, или потому, что он хочет сознанием облегчить совесть от первых ее упреков, или потому, что живее становится сообщенное другому удовольствие; чаще же всего причина бывает весьма сложной. Так как эти гнусные радости, хотя и совращенные с естественного своего пути, все-таки относятся к инстинкту деторождения, то в них всегда является поползновение приблизиться к другому человеку, и за недостатком живого лица несчастный мальчик обращается при удовольствии своем к воображаемому или далекому существу.