Н. Асмолов говорит о том, как простые "мозги" реагируют на это усложнение: "Варварство же стремится к простоте, единомыслию и единообразию, пасует перед любыми усложнениями, агрессивно реагирует на все неизвестное, иное, неопределенное, душит всяческое инакомыслие. Оно живет формулами: "Кто не с нами, тот против нас", "Если враг не сдается, его уничтожают". Варварство неизбежно отстает от вызовов сложного мира и в культурной, и в политической жизни. Хочу обратить внимание на то, что политическая лексика в разных странах мира буквально заселена черно-белыми бинарными оппозициями в стиле свои - чужие, друзья народа - враги народа, запад - восток, верные - неверные, либералы - консерваторы, национал-друзья - национал-предатели… Старые политические клише слегка обновляются. На смену национал-социализму приходит клерикальный национал-патриотизм. Миры начинают раздваиваться и растраиваться на Европейский мир, Русский мир, Исламский мир. Воинствующий атеизм замещается воинствующим клерикализмом и консерватизмом".
Можно возразить, что это не столько варварство стремится, просто в те времена социосистемы были более простыми. По этой причине всякое инакомыслие изгонялось и уничтожалось. Наличие врага или людей другой цивилизации позволяет более четко удерживать свои собственные особенности. Когда мы не такие, как они, все это явственно проявляется.
Глобализация, наоборот, была направлена к стиранию этих отличий. В этом были как экономические, так и политические цели. Единое глобальное управление, в том числе и единый бизнес, резко облегчается при наличии единой базы. Мы все смотрим одни фильмы, знаем те же новости, тех же киногероев. И в политике все как один строят демократические государства. Как это у них получается, это другой вопрос. Но на формальном, на вербально произносимом уровне демократия расцвела вокруг.
Точно так же унифицируется и история. Многие конфликты сегодняшнего дня на постсоветском пространстве - это конфликты, базирующие на интерпретации и реинтерпретации исторических событий. Каждая страна постсоветского пространства стала выстраивать свою собственную историю. Все это с несомненностью вступает в конфликт. Украина и Россия также очень серьезно конфликтуют в историческом материале, а что говорить тогда об Эстонии, Литве, Латвии и России. Страны Балтии вводят уголовное наказание за непризнание оккупации их Советским Союзом. Украина также имеет свои исторические "болевые" точки (см., например,).
Приведем очень интересное, хотя и несколько длинное для цитирования высказывание И. Задорина: "Поколение, которое к настоящему времени доминирует в обществе (а это доминирование, как правило, является следствием как раз событий 20-25-летней давности), сильно заинтересовано в историческом обосновании своего доминирования, в постфактум легитимизации своего положения в глазах нового поколения. И эта легитимизация проводится путем описания тех самых давних событий "так, как надо". То есть Великую Отечественную войну к 20-летию Победы, к 65-му году описали в соответствующем каноне, который просуществовал довольно долго, чуть больше 20 лет, и который во многом был опорой доминирования определенной элитной группы. Все, что противоречило канону, становилось маргинальным. Краткий курс ВКП(б) тоже расширялся, развивался, но основа, определенное видение событий, определенная модель истории, собственно исторический миф - все это было задано в 38-м. Почему? Да потому что к этому году выросло то самое новое поколение, которое надо было вводить в систему управления, в политическую элиту без каких-либо критических разрывов в восприятии легитимности существования текущей элитной группы. Герои 1917–1920 годов в глазах народа должны обоснованно править в 37–38 годах, и наоборот, правители СССР 37–38 годов должны выглядеть героями в истории революции и Гражданской войны, и исторический миф писался в соответствии с этим. Аналогично для истории Великой Отечественной войны".
Говоря проще, история выстраивается и форматируется под потребности поколения, которое находится у власти. Но еще более сильно выстраивается и настоящее. Реальная история, особенно та, которая изучается в школах, реально является проекцией настоящего, хотя все подается наоборот. В истории мы видим только то, что имеет корреляции с настоящим. И не просто с настоящим, а с тем сегментом настоящего, который связан с властью.
Сегодняшний контроль со стороны государства информационных и виртуальных потоков даже с уходом цензуры все равно существует. Эту функцию все равно несут советы, распределяющие финансирование. Кстати, в Великобритании цензура осуществлялась во время войны за счет контроля целлулоида, из которого производилась кинопленка.
Известный мультипликационный режиссер Г. Бардин, покинув один из таких российских киносоветов, сказал: "Я понимаю, я неудобный человек, потому что я не принимал то, что другие пропускали, потому что не мог смириться с тем, что дается разнарядка по патриотизму, православию, народности, и присылаемые работы должны оцениваться по этим критериям. Я не знаю, как это можно сделать, если речь идет, допустим, о любовном романе червячка и гусеницы - как туда привнести православие или патриотизм? Я отказываюсь судить по этому критерию. Я могу судить по разряду: талантливо - не талантливо, есть воображение - нет воображения. Конечно, режиссерам приходится лавировать. Человек, который идет в заповедные места Министерства культуры просить денег, должен быть готов к тому, что его будут оценивать по его верноподданническим чувствам: насколько он проникся идеями Мединского, идеями того, что самая охраняемая культура - российская, что в Европе - извращения, а у нас - самое оно. Если режиссера устраивает такая шовинистическая настройка - пусть идет в Министерство культуры и бодается, и доказывает, что он самый патриотичный и самый православный".
Эта жесткость российского Министерства культуры объясняется не только политическими мотивами контроля, но и тем, что сегодня мы реально живем в ситуации, когда традиционная ценностная матрица подвергается интенсивному воздействию, целью которого является ее смена.
Россия выступила также с документом, призванным ужесточить функционирование и порождение контента в культуре. Это "Основы государственной культурной политики". Косвенно это попытка создать заслон западному влиянию в культуре, мягкий аналог известной борьбы с космпополитизмом сталинского времени, когда правильными текстами считались только "свои".
При этом концепция культуры смотрит на проблему значительно шире. Тут есть и защита русского языка, и даже интернет-среда, о которой пишут следующим образом: "Сегодня в киберпространстве все, кто имеет доступ к компьютеру и интернету, что-то создают и распространяют вне зависимости от образования, кругозора, жизненного опыта, знания предмета, психического здоровья и их истинных намерений. В результате информационное пространство загрязнено, и воздействие на нас этих загрязнений пока еще плохо осознается, но их уже можно сравнивать с загрязнением воздуха, которым мы дышим, и воды, которую мы пьем. В этих условиях медийно-информационная грамотность населения становится одним из важнейших факторов общественного развития".
Любая такого рода государственная программа зависит не столько от написанного, сколько от того, как далеко могут зайти ее интерпретации. Хорошие слова очень часто, к сожалению, заканчиваются плохими делами.
Сегодняшние поколения, зацикленные на себе, все более превращаются в подростка. Кстати, Голливуд уже давно избрал в качестве своего основного зрителя подростка, а не взрослого человека. Развлекательность стала приметой жизни, даже новости должны подаваться в такой облегченной модели.
Новый мир не хочет думать. Именно поэтому он не способен читать, и число, читающих книги или газеты, постоянно и ежедневно уменьшается.
Новый мир хочет получать свои удовольствия здесь и сейчас, а не завтра. Советские лозунги прихода коммунизма или получения квартиры через двадцать лет его не заинтересуют. Вероятно, тот двадцатилетний промежуток до наступления настоящего "счастья" мог удерживаться Советским Союзом с помощью интенсива виртуального счастья. Фильм "Чапаев" мальчишки не зря смотрели по двадцать раз. Они уходили в мир грез из мира реальности. Потом телевидение перенесло этот мир грез в квартиру. Счастье стало порождаться с доставкой на дом.
Интернет лежит в этой же плоскости доставки на дом. Но получилось так, что он облегчил доступ и к той информации, которая помогает рекрутировать террористов. Он также облегчил осуществление любых протестных акций, в то время как в телевидении лежит табу на радикальные месседжи.
Каждый новый мир приходит вовремя. На тот момент созревают иные потребности, которые теперь надо удовлетворять. Сталин был бы невозможен в эпоху телевидения и интернета, правда, если бы он говорил при этом о демократии.
Сегодняшние люди считают себя настолько умными, что им уже не нужны книги. Если бы интернет мог рожать детей, проблема демографии тоже была бы решена за его счет. Но возможности интернета ограничены. Каждый находит там свою мысль: умный - умную, глупый - глупую. Так что интернет скорее не обучает, а подтверждает. Он подтверждает нашу мысль, укрепляя именно ее. А противоположные мнения, как правило, нас не интересуют.
У Е. Шварца есть персонаж - начальник полиции, который ходит подслушивать, что говорят горожане в сапогах со шпорами. Это дает ему возможность услышать то, что требуется. В случае "без шпор" горожане говорят такие вещи, услышав которые он не может спать. Современный мир выстроен так, что можно говорить все, что угодно, поскольку это не имеет никакого значения…
Информационные технологии вчера, сегодня, завтра
Информационные технологии - это всегда инструментарий информационного пространства, то есть это все новые и новые (или в том числе и старые, если мы говорим о развитии в прошлый период) способы порождения, передачи и хранения смыслов. Иными словами - это способы развертывания и свертывания смыслов в разных видах: от книги до кино, от библиотеки до компьютера. Человечество очень технологично в этом смысле, создавая все новые и новые системы свертывания и развертывания смыслов в новые формы.
Новые смыслы, пришедшие с христианством, были в том числе и новой информационной технологией. Если христианство сегодня активно анализируется с точки зрения экономического инструментария, как конкурировавшее на "религиозном рынке" наряду с язычниками, то анализ такого рода также возможен и с позиции инструментария информационного.
Новые смыслы (новое отношение к женщине, к больному, к бедному), распространяемые по социальным сетям, - вот что стало информационной технологией христианства. Оно несло также не только монорелигию - единобожие, но и новый тип Бога, который мог не пугать, а любить человечество. Еще раз подчеркнем, что это технология в первую очередь новых смыслов, которые смогли победить в конкуренции с язычеством.
Причем разрывая с язычеством, необходимо было сохранить определенные отсылки на него. Люди заинтересованы при переходе в новую религию сохранять свой религиозный капитал, накопленный в прошлый период. Как пишет Р. Старк: "При равенстве прочего люди скорее будут переходить в новую веру, елси они могут сохранять свой религиозный капитал. Получается, что новые религиозные движения будут успешными до той степени, до какой они сохраняют культурную продолжительность с господствующей религиозной культурой, так что обращаемые могут сохранять элементы старой веры и больше просто добавлять, а не заменять свой религиозный капитал".
Книги, университеты, библиотеки, лаборатории, - все это тоже инструментарий по порождению и удержанию новых смыслов, то есть новые информационные технологии своего времени. Письменность в этом ряду является самым сильным инструментарием, поскольку ее возникновение сняло ограничение как на объемы трансляции смыслов, так и на объемы их хранения. По этой причине роль письменности и сравнивают с изобретением колеса для цивилизационного развития человечества. Кстати, письменность в свою очередь дала возможность развиться индустрии по производству и трансляции знаний.
Александрийская библиотека не была библиотекой в нашем сегодняшнем понимании, ведь она выполняла и функции научно-исследовательского института. То есть шел поиск и трансформация самих этих новых информационных технологий. С другой стороны, современный think tank также является такой технологией по порождению новых знаний в современных условиях. См., например, особенности возникновения и функционирования РЕНД как одного из первых и самых мощных think tank’ов.
Одной из первый информационных технологий человечества была риторика. Что отличает технологию? Это получение нужного результата с большей достоверностью и с меньшими ресурсными затратами. Софисты в свое время научились парировать любые аргументы. Возникли школы риторики, накопились тексты. И все это вытекало еще и из того, что человек должен был в античности сам себя защищать в суде. Если ты умел говорить, ты побеждал, нет - проигрывал. Потом в советское время мы потеряли риторику из учебных программ школы и вуза, Запад же ее сохранил.
Человечество всегда сопровождается рассказыванием историй. Они не просто способствуют хранению опыта, но и трансформируют действительность. Формирующая реальность роль нарративов была отмечена Б. Андерсоном на примере реалистического романа, с помощью которого удалось выстроить гомогенное время. Другие исследования прослеживают роль наррации для формирования своего прошлого.
В теории Андерсона и роман, и нация движутся в рамках пустого времени. Поставленные вместе в рамках газетной страницы события также связаны за счет нашего представления об их взаимосвязи. Если после рассказа о голоде в Мали страна исчезнет со страниц "Нью-Йорк Таймс", то это не будет означать исчезновения страны с карты мира. Мали, как и герой романа, просто ждет своего времени, чтобы появиться по мере развития сюжета. Газету при этом он трактует как "экстремальную форму" книги, которая продается по колоссальной шкале. Он также подчеркивает связь между протестантизмом и печатным капитализмом, когда дешевые издания создали новую читающую публику, которая не знала латыни. И ее мобилизовали для политико-религиозных целей.
Вспомним сегодняшнее понимание телевидения с точки зрения рекламы у ряда исследователей, утверждающих, что телевидение просто продает аудиторию рекламщикам. Если раньше публику собирали в одной пространственной точке (театр), то теперь публика собирается в одно время у экрана телевизора: одна в одно время, другая - в другое.
Печатный капитализм также создал языки власти, поскольку дал преимущества тем диалектам, на которых выходили книги. Слияние капитализма и печатных технологий создает новую форму воображаемых сообществ, дающих начало современным нациям.
Страны-нации не были известны в прошлом. В античности их не было. Египет, Китай, Халдея не являются национальными странами. Только информационные технологии, реализованные в книгах и газетах, создали из объектов физического мира соответствующие виртуальные объекты, породив национализм.
Сегодня эту функцию создания новых типов воображаемых сообществ совершает мыльная опера, новая технология нашего времени. И здесь, как и у Х. Бхабхы, нация является продуктом наррации. Получается, что наррация фиксирует знание, а общее знание, поданный под одним углом зрения материал и способствует соединению разрозненных индивидов в единую структурность.
Если у Б. Андерсона нация - это воображаемое сообщество, то Х. Бхабха рассматривает нацию как форму социального и текстуального присоединения. В газете Гарвардского университета он говорит о моральном выборе в случае наррации: "Рассказывание историй является действием. Это не просто отражение события, произошедшего во внешнем мире, которое затем становится отраженным в литературе. Сам акт наррации поднимает вопросы идентичности, локации, действия, форм поведения и актов оценки".
Здесь виртуальная и информационная действительность формируют действительность физическую. Собственно говоря, точно так же действует и религия, которая с помощью новых смыслов формирует новые общности людей. Пассионарные идеи могут увлечь за собой людей на баррикады. В этом плане используется термин "мобилизующий нарратив", который строится на том, чтобы раскрыть врагов, ответственных за беды народные.
Холодная война - это также новый информационный инструментарий. Его можно понимать как попытку управления чужими смыслами. И это тоже отдельная и новая информационная технология, поскольку только массовая коммуникация и массовая культура получили возможность такого свободного входа на "чужую" территорию. И это стало новым видом конфликтности.