Неслучайность этих утверждений П. В. Симонова подтверждают многие его высказывания о роли сознания: "Сознание само по себе не является движителем человеческого поведения, в том числе его преобразующей мир деятельности" [1982, с. 1022]; "…Мы все еще находимся в плену традиционных представлений о сознании как верховном регуляторе поведения…" [там же, с. 1021] и др.
В. И. Селиванов [1986] считал, что главным методологическим просчетом П. В. Симонова в толковании воли было неправильное понимание сознания человека. Сознание есть высшая форма психики и в то же время главное среди всех ее проявлений. Оно характеризуется: 1) совокупностью знаний об окружающем мире; 2) отчетливым различением субъекта и объекта; 3) целеполагающей деятельностью человека и обеспечением ее регуляции (с этой функцией сознания психологи и связывают волевую активность людей) и 4) отношениями. "П. В. Симонов, - писал В. И. Селиванов, - решился урезать понятие сознания, оставив за ним только первую характеристику. В итоге сознание как высшее и главное в психике человека оказалось зажатым между двумя сферами неосознаваемого - подсознанием и сверхсознанием. П. В. Симонов допускает вмешательство сознания в сферу потребностей и мотивов только в одном случае - когда необходимо информировать субъекта о средствах и способах удовлетворения его актуальных потребностей. Выходит, что вся другая внутренняя психическая деятельность (целеполагание, выбор, решение и др.) осуществляется вне сознания на каком-то неосознанном уровне. Но поскольку воля отнесена к категории потребностей [см. об этом параграф 1.7. - Е. И. ] и исключается из сферы сознания, она оказывается в роли какой-то слепой силы психики и неизвестно, как она способна "купировать" негативные свойства эмоций ориентировать поведение на легкодостижимые цели" [там же, с. 116–117].
В. И. Селиванов считал, что воля - это одна из сторон сознания в целом и соотносится она со всем сознанием, а не с каким-либо частным психическим процессом. Эту позицию поддерживал и А. Ц. Пуни, добавляя, что активная (регулирующая) функция принадлежит всему сознанию.
В то же время нельзя не признать, что при понимании воли только как сознательного регулирования термин "воля" в принципе становится необязательным. И не случайно в западной психологии он в настоящее время практически не используется.
Сознательность и осознанность. Говоря о роли сознания в управлении произвольными актами, необходимо выделить два аспекта: осознанность и сознательный характер произвольных актов.
Сознательный - значит намеренный, совершенный по здравому размышлению, обдуманный. О разнице между осознанностью и сознательным характером управления писал еще С. Л. Рубинштейн: "…Я могу совершенно не осознавать автоматизированного способа, которым я осуществил то или иное действие, значит, самого процесса его осуществления, и, тем не менее, никто не назовет из-за этого такое действие несознательным, если осознана цель этого действия. Но действие назовут несознательным, если не осознано было существенное последствие или результат этого действия, который при данных обстоятельствах закономерно из него вытекает и который можно было предвидеть" [1946, с. 16].
Очевидно, исходя из такого понимания произвольности, Н. Д. Левитов, например, писал, что "недостаточно осознанная и поэтому неволевая активность имеет место, когда в распоряжении человека есть время, но никакой определенной программы деятельности нет. Так, в часы досуга человек может бесцельно бродить, читать, потом лежать, опять бродить, ничего в этих действиях не планируя, а лишь проводя время. Такое состояние непреднамеренной активности бывает у человека при длительном ожидании. Обычно это состояние характеризуется нетерпеливостью, и вот для того, чтобы скорее прошло время ожидания, человек выполняет различные, отвлекающие от предмета ожидания действия. Как будто бы эти действия целенаправленны: их цель - убить время, но чаще всего эта цель человеком не осознается" [1958, с. 156].
Здесь следует отметить два сомнительных момента. Во-первых, цель все-таки есть: убить время, занять свое сознание чем-то отвлекающим от тягостного переживания ожидания. Во-вторых, именно из-за этого тягостного переживания цель не может не осознаваться, о чем говорит и сам Н. Д. Левитов ("недостаточно осознанная" не означает, что она совсем не осознана). Поэтому считать, что в данном случае проявлялась неволевая активность, нет никаких оснований. Сознательный характер любых произвольных актов определяется прежде всего тем, что им предшествует процесс мотивации, происходящий при большем или меньшем участии разума субъекта.
Если же исходить в определении произвольных действий только из их осознанности, то можно сделать ошибочные выводы. Например, безусловно-рефлекторные акты, подобные коленному рефлексу, осознаются. Поэтому Л. П. Чхаидзе [1965] причислял их к произвольным движениям. Некоторые авторы относят и отдергивание конечности при болевом раздражении к произвольным движениям, считая, что, за исключением движений, связанных с выполнением вегетативных функций организма (перистальтика кишечника и т. п.), все остальные в той или иной мере следует отнести к произвольным, так как они всегда находятся (или могут оказаться) под контролем высшей нервной деятельности. В этом утверждении осознание человеком непроизвольного движения принимается за самоконтроль над ним. Но самоконтроль - это проверка правильности содеянного в соответствии с задуманным ранее. Ничего подобного в непроизвольных рефлекторных движениях нет, так как они не планируются. Они лишь отражаются в сознании, но не управляются им.
Очевидное смещение акцента в понимании механизмов произвольного движения с сознательного характера, преднамеренного планирования действия на его осознанность и привело к таким выводам.
Осознание непроизвольных и произвольных актов человеком имеет существенные различия. Непроизвольные акты (движения, внимание) всегда осознаются постфактум, после начала действия; произвольные действия начинают осознаваться еще до их начала (в виде представления об этом действии). Эту разницу хорошо показал К. Маркс на примере построения пчелой шестигранной ячейки в сотах и возведения зданий архитектором: последний, прежде чем построить дом, должен сначала спроектировать его в своей голове.
В. И. Селиванов отмечал, что в подходе к сознанию наблюдаются две крайности: или сведение высших проявлений активности к низшим (например, к неосознанным побуждениям), или, напротив, умаление значения неосознанной и мало осознанной мотивации в процессе детерминации, сведение всей психической регуляции к произвольной, сознательно-волевой. Этих крайностей следует избегать и при рассмотрении вопроса о связи воли с сознанием. Хотя в осуществлении произвольного, т. е. сознательного, управления ведущая роль принадлежит высшим отделам мозга человека - интегративным, второсигнальным и др., - это не означает, что оно оторвано от более простых механизмов управления, относимых к разряду непроизвольных (безусловно- и условно-рефлекторных). Произвольное управление является многоуровневым и включает в себя как высшие, так и низшие уровни управления поведением и деятельностью человека.
3.4. Связь произвольного управления с речевыми сигналами
И. С. Беритов [1961а] писал, что произвольные движения человека характеризуются наличием сознательных целей, которые намечаются для удовлетворения личных и социальных потребностей путем словесного планирования деятельности. Отсюда характерной особенностью произвольных актов является не только их сознательный характер, но и связь со второй сигнальной системой (по И. П. Павлову), т. е. с мышлением и речью.
И. П. Павлов считал, что "непроизвольное можно сделать произвольным, но достигается это теперь при помощи второй сигнальной системы" [Павловские среды, 1949, с. 337]. Человек по принципу условного рефлекса вырабатывает способность по словесному сигналу воспроизвести определенное двигательное представление и, опираясь на него, - определенный двигательный акт. Л. А. Орбели [1945] замечал в связи с этим, что обезьяна может имитировать действия человека, но объяснить ей, что следует сделать то или иное движение, нельзя.
Большая заслуга в изучении словесного управления произвольными движениями принадлежит Л. С. Выготскому. Согласно его представлениям, первоначальная роль речи в управлении произвольными движениями сводится к тому, что ребенок научается подчинять свои действия словесным требованиям взрослых (замечу - не реагировать действиями на слова взрослых, а подчинять свои действия требованиям других, т. е. самому их организовывать). В дальнейшем уже собственная речь ребенка служит организатором его поведения. При этом речь претерпевает своего рода эволюцию: вначале ребенок организует свою деятельность с помощью громкой речи, затем она постепенно свертывается, превращаясь во внутреннюю речь (А. Р. Лурия [1957]), или исчезает совсем (Е. Н. Соколов [1958]).
А. Р. Лурия писал, что у взрослого человека произвольные действия появляются как ответная реакция на внешние сигналы через обобщение словесных сигналов посредством внутренней речи. Однако у детей 1,5–2,5 лет существуют, по-видимому, более простые формы произвольного поведения, так как внутренняя речь ребенка еще недостаточно созрела, а произвольные действия осуществляются. Правда, при этом ребенок либо не может закончить движение, либо не в состоянии сделать только одно движение.
Однако в представлениях о связи произвольных реакций с речевыми сигналами имеется еще много неясного. Некоторые ученые вслед за И. П. Павловым полагали, что, применяя речевой сигнал вместо первосигнального условного, можно произвольно вызвать непроизвольные реакции (А. Г. Иванов-Смоленский [1936]; В. С. Мерлин [1953]; Н. Н. Трауготт, Л. Я. Балонов, А. Е. Личко [1957]). В соответствии с этой точкой зрения П. В. Симонов полагал, что произвольной является реакция, которая может быть осуществлена или задержана по словесному сигналу (своему или чужому), обозначающему эту реакцию или ее прекращение.
В то же время М. Н. Валуева [1967] считала такое условие отнесения реакций к разряду произвольных недостаточным. По ее мнению, истинная произвольность возникает при известном отчуждении следов ранее испытанного воздействия от ситуации, в которой это воздействие имело место. Способность использования нервных следов вне той ситуации, где они сформировались, соединение следов в новые, ранее не встречавшиеся комбинации делают поведение человека произвольным.
Хотя создание у человека новых комбинаций стимулов происходит при участии внутренней речи, она выступает в роли инструмента мышления, а не в качестве заменителя внешнего условного раздражителя. В связи с этим произвольные действия нельзя отождествлять с классическими условными рефлексами (хотя условно-рефлекторный механизм может в них и использоваться), и прежде всего потому, что произвольные действия - это действия мотивированные.
Участие второй сигнальной системы в произвольных реакциях еще не дает повода определять произвольность только как речевое управление поведением (хотя для инициации произвольных действий, "толчков" к их началу или для проявления волевого усилия - самостимулирования - роль второсигнальных команд велика). Во-первых, в онтогенезе речь появляется позже произвольных движений, и именно механизм произвольности служит базой для возникновения речи, а не наоборот. Во-вторых, для произвольности реакций необходимо наличие и других признаков, в частности - наличие представлений (образа) как регулятора действий.
3.5. Представление как компонент произвольного управления
Еще Лукреций Кар (99–45 гг. до н. э.) полагал, что источниками воли являются не только желания, вытекающие из потребностей, но и удовлетворяющие их внешние объекты, представленные в душе в виде образов. В отдельных случаях образы предметов, позволяющих удовлетворить потребности, могут вызываться не прямым воздействием самого объекта, а порождаться желанием, которое было связано с этим объектом ранее. Желания и чувственные образы вещей ведут к созданию образов, или "призраков движения", которые затем переходят в реальные действия. Окончательный же выбор того или другого поведенческого акта определяется разумом, основная функция которого состоит в сопоставлении и отборе представлений. По существу, Лукреций поставил вопрос о роли представлений в мотивации и о роли идеомоторики в осуществлении произвольных движений.
Т. Гоббс [1964] считал: признаком произвольных движений, в отличие от непроизвольных, является то, что они предваряются "призраками" (образами) движений, к которым человек стремится или от которых отстраняется. Он утверждал, что произвольные движения могут содержать в себе как одно, так и несколько представлений, предваряющих действие. Г. Спенсер [1897] также отмечал, что произвольное движение, в отличие от непроизвольного, совершается только после того, как оно предварительно было воспроизведено в сознании.
И. М. Сеченов, рассуждая о роли представлений в управлении действиями, писал, что в структуру представлений, наряду с образом, "входят, помимо внешних признаков, такие, которые открываются не непосредственно, а только при детальном умственном и физическом анализе предметов в их отношении друг к другу и к человеку" [1952, с. 489]. И не случайно, будучи обобщенными при помощи слов, представления позволяют формировать понятия, которые имеют большое значение для произвольного управления человеком своим поведением и деятельностью.
Большое место в понимании воли отводил представлениям, выступающим в роли цели, Г. Мюнстерберг. Он писал: "Всякий раз, когда у нас есть сознание какого-нибудь волевого действия, при этом должна достигаться та или иная цель, наперед рисующаяся в уме. Все остальное играет второстепенную роль. Если мы не предвосхищаем цели, у нас никогда не бывает и воли. Всякий раз, когда цель, которая может быть нами достигнута с помощью наших собственных действий, рисуется нам в уме, прежде чем начинается само действие, мы знаем, что действуем в силу своего собственного хотения" [1997, с. 182]. Г. Мюнстерберг подчеркивал преднамеренный характер представлений.
У. Джемс отмечал, что произвольному движению должна предшествовать мысль о нем. О кинестетических представлениях, предшествующих произвольному движению, писали в начале ХХ в. Н. Н. Ланге и др. В середине столетия представление (образ) как регулятор действия рассматривалось в работах С. И. Беритова, Н. А. Бернштейна, Л. М. Веккера и др.
Представление в современной психологии понимается как "наглядный образ предмета или явления (события), возникающий на основе прошлого опыта путем его воспроизведения в памяти или в воображении" [Психологический словарь, 1983]. Оно может возникать непроизвольно (по ассоциации) и произвольно, преднамеренно (в процессе припоминания или воображения) и играет в произвольном управлении различную роль. Во-первых, как отражение образов прошлого и будущего, оно используется в процессе мотивации для предвидения результатов планируемых действий (целей). Во-вторых, оно играет важную роль в решении мыслительных задач, особенно тех, которые требуют нового "видения" ситуации. В-третьих, представление используется человеком как механизм предварительной настройки на предстоящую деятельность. В этом случае происходит мобилизация человека для предстоящей деятельности, проявляющаяся в его собранности, готовности. Важность этих предпусковых изменений отмечает Н. И. Чуприкова, которая пишет, что "предпусковые сдвиги возбудимости являются чрезвычайно важным, если не решающим, звеном в осуществлении реакции по предварительной инструкции" [1967, с. 191]. Французский психолог Ле Ни [Le Ny, 1956] назвал состояние, создаваемое словесной инструкцией о предстоящей деятельности, "латентным возбуждением реактивной системы". Он справедливо полагал, что чем сильнее "латентное возбуждение", тем скорее оно достигнет "порогового" уровня под действием пускового раздражителя, тем короче будут латентные периоды соответствующих реакций (это подтверждается тем, что предварительная команда укорачивает латентный период сенсомоторной реакции). Кроме того, мысленное повторение техники предстоящих действий, актуализация следов, условно-рефлекторных связей приводят к возникновению идеомоторного акта, связанного с изменением тонуса мышц, которые будут участвовать в двигательном действии. Однако необходимо подчеркнуть, что эти сдвиги на периферии происходят помимо воли, желания человека, т. е. непроизвольно, но по поводу произвольно возникающих представлений о движениях. Это еще раз показывает, насколько тесно в произвольных актах переплетаются волевые и неволевые (непроизвольные) механизмы.
3.6. Морфофункциональные структуры произвольного управления
К настоящему времени физиология накопила множество разнообразных сведений о причастности тех или иных участков головного мозга к механизмам произвольного управления. О большой сложности сенсорных аппаратов произвольных движений писали И. М. Сеченов, И. П. Павлов, Н. А. Бернштейн, П. К. Анохин и другие отечественные физиологи, показавшие, что произвольные движения - это движения, базирующиеся на самых различных видах афферентации, среди которых базальной является кинестетическая афферентация. Этими работами была опровергнута точка зрения, что произвольное управление движениями зависит только от эффекторных двигательных центров.
А. Р. Лурия [1957], изучая больных с локальными поражениями головного мозга, уточнил конкретный состав тех корковых зон, которые участвуют в мозговой организации произвольных двигательных актов. К ним относятся: премоторный и префронтальный участки коры, с помощью которых осуществляется организация движений во времени, программирование движений и контроль за выполнением программы; постцентральная теменная зона, обеспечивающая анализ кожно-кинестетической афферентации, поступающей от органов движения; задние затылочные и теменно-затылочные отделы коры больших полушарий, которые обеспечивают движение с участием зрительного контроля, создают пространственную организацию движения; височные зоны (прежде всего левого полушария) не только обеспечивают слухоречевую афферентацию речевой моторики, но и участвуют во всех происходящих с участием речи (внешней и внутренней) двигательных актах. Таким образом, в произвольном управлении двигательными актами могут принимать участие многие корковые зоны.
К эфферентным (исполнительным) механизмам произвольных движений относятся две взаимосвязанные и в то же время в определенной степени автономные двигательные системы: пирамидная и экстрапирамидная, корковые отделы которых составляют единую сенсомоторную зону коры.