Возникает маленькая рабочая трудность: боевой клич амазонок. Никто не знает, как он должен звучать, но каждая из нас легко может представить этот звук, обращающий врагов в паническое бегство, не правда ли? Варе не кричится, хотя "немота" и "паралич" прошли. Вопим хором, всей группой, помогаем Варе "раздышаться", добавляем звуковых деталей вроде стука копыт и звона оружия... Наконец, в роли Предводительницы Варя издает тот самый боевой вопль, от которого кровь стынет в жилах. Подхватываем. (Уж не знаю, что подумали случайные субботние прохожие.) Звук получается одновременно страшный и красивый. С минуту работаем в режиме эха - если сначала Варя голосом пристраивалась к нашему хору, то теперь группа отвечает на ее боевой клич. Кто-то залез на подоконник, кто-то сел на пол; мы все еще и раскачиваемся в ритме конской рыси... Подтянутая молодая девушка Люба совершенно непроизвольно сдирает с себя "офисную" заколку и оказывается обладательницей буйных кудрей. В общем, "невидима и свободна", как выкрикнула в ночное небо героиня любимого многими романа - кстати, и она была при этом нагой. Занимает все это не больше минуты, а тем временем
Три могучие неторопливые воительницы надвигаются на Первого Мужа, продолжающего повторять, как заезженная пластинка: "Молчи, овца. Молчи, а то хуже будет. Сволочи. Проститутки. Молчи, овца". Сочетание женоненавистнического текста с явной неспособностью противостоять амазонкам "по делу" порождает неожиданный комический эффект: грозные воительницы, а за ними и вся группа начинают безудержно хохотать. Варя все это время в роли Предводительницы. "Русский мачо" прижат к стенке, где ему и велено оставаться. Боевая задача выполнена. Теперь - освежиться в речке.
Практически каждая женщина может вспомнить какое-нибудь залихватское купание нагишом - правда, не верхом на боевом коне, но уж это дело воображения, соединенного с реальной памятью физической свободы, раскованности, острых и радостных ощущений. Вот мы и вспоминаем: визг, смех... Между тем, в этой совершенно не обязательной коротенькой сцене присутствует еще нечто - связанное с потребностью смыть с себя следы унижения, охладить до нужного градуса пламя мстительного гнева и выйти из воды иной, чем в нее входила. Кроме того, оказывается, что быть "голой" - спонтанной, естественной, такой, какая есть, - не только не унизительно, но правильно и легко. Варя прощается с боевым дозором:
Варя: Спасибо. Вы - моя сила. Я теперь знаю, что это тоже во мне есть.
"Амазонки": Если что - только позови.
Наша "сцена" вновь пуста, в углу - забытый Веер, в другом - пара стульев, там предполагалась встреча с возлюбленным. Мы никого не вводим на роль этого человека, поскольку не в нем дело; его стул остается пустым. Вот что говорит наша героиня:
Варя: Я не знаю, что будет завтра, но сегодня я тебя люблю и хочу, чтобы ты об этом знал. Жизнь слишком коротка, чтобы молчать и ждать. (Поворачиваясь к Вееру.) Ты - часть меня, но нужен не всегда. Я могу обращаться к тебе для удовольствия, для игры, а не от страха.
Какая, в сущности, связь между веером, любовью, давним унижением, наготой, немотой и могучей силой амазонок? Веер - принадлежность кокетки, провоцирующей мужчину, но не делающей искренних шагов навстречу, не рискующей эмоционально. "Веер" в широком смысле позволяет не быть откровенной ("голой"), оставаясь привлекательной ("блестящей"). Самое яркое выражение этой двусмысленной позиции - веер стриптизерши. Это, конечно, часть традиционной женской роли, искусства очаровывать и "напускать туману", кружить голову и демонстрировать свою успешность, уверенность, шарм. Об этом самом "веере" написано и сказано немало, причем в основном это наблюдения либо мужчин, либо таких женщин, которые ревнуют к успеху у противоположного пола и не являются обладательницами "веера", не владеют этим искусством. Восхищение и раздражение, азарт преследования и упреки в адрес "коварной", "разбивающей" сердца - чего там только нет. Впрочем, нет одного весьма существенного компонента человеческого общения - сопереживания, понимания. "Веерные" ситуации предполагают отношение к женщине как к красивому объекту, не имеющему собственных чувств. В общем, это вполне соответствует одному из печальных "допущений" традиционной женской роли: "чувствовать" и уж тем более "проявлять чувства" означает "страдать". Не потому ли "владение веером" рассматривается как одно из важнейших женских искусств, порой прямо отождествляемое с женственностью?
В Вариной работе связь блестящего "фасада" с эмоциональной безопасностью названа, так сказать, своими словами, как и ограничения такого игрового, чисто внешнего поведения. В близких отношениях, будь то любовь, дружба или конфликт, "веер" не помощник: он не согреет, а если отношения становятся невыносимыми, им не отобьешься. Варина травма (следы разрушительных, унижающих ее отношений) не изжита, не отработана - "синяки на горле" и "следы оплеух" только лишь прикрыты. Она сама изумляется тому, сколько в ней подавленного гнева и как трудно его выражать. Но без противостояния, без выхода из роли "овцы" ничего не получается - способность откровенно выражать чувства связана, заблокирована - и даже кажется, что намертво. "Амазонки" - это собственная Варина сила, способная защитить без излишней разрушительности, держащая себя не под спудом, но в узде. Интересны в этом смысле образы коней. Известно высказывание Фрейда, описывающее соотношение Эго и бессознательного как соотношение всадника и коня. (Меньше известно другое: создатель психоанализа лошадей недолюбливал и несколько побаивался; параллелей с его отношением к женской силе проводить, так и быть, не будем). Амазонки из Вариной работы абсолютно органичны верхом, они, что называется, родились в седле и даже говорят в ритме конского шага, а купаются, не слезая с коней. Реплика "Отойди, мужик, а то как бы конем не зашибить" может пониматься по-разному, но один из ее смыслов примерно таков: соединение со своим бессознательным дает силу, а силой правят умело. (Кстати, в реальном мире Варя прекрасно водит машину.) Удивительны "биографии" этих персонажей, их связь с общим смыслом работы. Молоденькая - инициация боем (ну, не боем - так, небольшим оперативным мероприятием), и это Варина ситуация. Средняя - не одинока, рядом "боевые подруги", и это тоже Варина ситуация (в группе, по крайней мере). Предводительница, видящая дальше других и оценивающая обстановку, - это тоже Варина ситуация: ее жизненный опыт оставил "боевые шрамы", но она готова быть мудрой в роли Предводительницы и знать, что делать. Боевых кличей, по сути, два: грозный и озорной. Не крикнув "первым голосом", не крикнешь и вторым.
В коротенькой сцене с амазонками (в реальном времени она вся заняла девять минут) Варя входит в контакт, "соединяется" со своей внутренней силой, с ролью Вари-воительницы. Многим женщинам это состояние знакомо лишь по опыту житейских коллизий, связанных с опасностью, грозящей детям ("Когда я защищаю ребенка, я никого не боюсь и ничего не стесняюсь"). "Внутренний ребенок" каждой из нас порой точно так же нуждается в защите; ощутить свой "отряд амазонок", стоящий на страже личных прав и границ и готовый за них воевать, бывает крайне важно. В других группах с другими сюжетами и героинями мне случалось встречаться с Медведицами, Тигрицами, Валькириями, делавшими примерно то же, что Варины Амазонки.
Здесь приходит в голову любопытная культурно-историческая подробность. У Вари в роду есть неполный, смутный образ покорной кавказской женщины. Амазонки - как легендарные, мифологические персонажи - перекрывают этот образ, не отменяя "родовой правды", но изменяя ее: архаические воительницы, заслоненные более поздними "овечками" патриархальной культуры, никуда не делись, их нужно только вспомнить, "позвать". Не берег ли Понта Эвксинского патрулирует маленький отряд?
Когда участницы группы после этой работы говорили о чувствах, о связи этих чувств со своим опытом, было много смеха и много слез - как будто Варина история выпустила на свободу, "разрешила" эти прямые, неотредактированные реакции. Речь шла о любви и о насилии, о красоте "вееров" и о зависти, о немоте и о страхе отвержения, о ничего не забывающем теле и о живущей в нем душе... Кое-что из этого разговора, его ассоциаций вошло в мои комментарии, а кое-что навсегда осталось в той группе и в том субботнем дне и принадлежит только им.
Вы можете спросить, состоялось ли впоследствии объяснение, были ли произнесены слова любви? Сказать по правде, не знаю. Хотя с Варей мы с тех пор и виделись, мне показалось совершенно невозможным спрашивать: ну как, мол, призналась? Оставим это подружкам и соседкам - в группе Варя работала не с отношениями с конкретным человеком, а с проблемой. Все, что было ею сделано, сделано для себя, а уж как она распорядилась своими находками и к каким решениям пришла, это, как говорится, совсем другая история.
Сюжет, между тем, кажется не совсем законченным... Возможно, сейчас самое время рассказать удивительный сон, приснившийся удивительной женщине много лет назад. Намеренно не цитирую по литературному источнику, поскольку такой сон мог бы присниться многим: пусть он останется анонимным, не имеющим "авторства". Перед сновидицей явилась ее Судьба, держа в одной руке Любовь, а в другой Свободу, и сказала: выбирай. Мучаясь, как и полагается при столь серьезном выборе, сновидица все же выбрала Свободу. И Судьба сказала ей: "Да будет так. И поскольку ты сделала правильный выбор, может быть, однажды я вновь приду к тебе - с Любовью и Свободой в одной руке".
ИСТОРИЯ ПРО ТОНИНО ТЕЛО
Бабы дуры, бабы дуры,
бабы бешеный народ:
Как увидят помидоры,
так и лезут в огород.
Частушка
Тоня - Тоша, как она просила себя называть - женщина маленькая, "аккуратненькая", с неожиданно мощным, звучным голосом и неожиданной же скованностью в движениях. Она приехала на тренинг аж из другого города: "У меня, девочки, такая тема, что в наших краях я бы не решилась ни за что. Такая, знаете, неприличная совсем". Неприличным считается и называется многое: прямой разговор про деньги, про секс, про власть, про месячные - да мало ли! Так что пришлось уточнять, и вот что получилось.
Тоша: Оказалась я, девочки, свободной женщиной тридцати семи лет. Дети выросли, муж ушел, да оно и к лучшему. Гуляй - не хочу. А гулять мне мешает тело. Пока на меня внимания не обращают, оно помалкивает, вроде как и в порядке. Как только какой мужчина глаз положит - все. Уже ничего не хочу, ничего мне не надо, как в той байке про кота - "еще пятнадцать минут поблядую и пойду домой молоко допивать". Вот чего сказала, вы уж извините, из песни слова не выкинешь. И ведь я не рыба какая холодная - это нет, а оно мне не то что во все тяжкие пуститься, оно пройтись с интересным мужичком не позволяет. Ну, то есть, пройтись как надо. Шкандыбаю Буратиной, срамота одна, какие там шуры-муры!
Ведущая: Тоша, а что бы могло быть результатом работы?
Тоша: Да как-то надо бы полюбить его, проклятущее, помириться, что ли?
Ведущая: А для этого придется его послушать, слово ему предоставить - готова?
Тоша: Ну куда же деться - уж пусть здесь выговорится. Готова! Вот чего я трепыхаюсь, ведь аж колотит! Женщина взрослая, рожала, любила, вполне еще ничего, а хуже, чем на примерке у портнихи.
Ведущая: Ну, давай с примерки у портнихи и начнем. Что будем шить? Деловое, вечернее, соблазнительное, незаметное - что?
Тоша: Ой, я вспомнила, как выпускное в институте шила - ужас! Ведь тоже уже не девочка была...
Ведущая: Выбирай, Антонина, Портниху.
Последующая сцена знакома многим: "У Вас слишком широкие плечи (круглая спина, узкие бедра, большая грудь, маленькая грудь, короткая шея, длинные руки, полные ноги, худые ноги - вообще все не такое), это Вам носить нельзя". Назначение одежды - спрятать дефекты. Они препарируются подробно, при неподвижности и полураздетой беспомощности жалкого одеревеневшего тела, с озабоченным выражением "доброй тетеньки", которая знает, как лучше. Роль дает ей право ничего не смягчать и вонзать свои "булавки" куда захочет. Она-то знает как лучше, да только тело попалось совершенно неподходящее - и надо же, еще на что-то претендует, собирается внимание к себе привлекать! Вроде бы и совершенно не на тему: не о мужчинах, не о сексуальности, но что-то в этой примерке "цепляет" и подсказывает: на тему, еще как на тему. Такая наша Тоша несчастная, так ей хочется сбежать из этой примерочной, так ей уже не нужно никакое платье, что и впрямь она начинает "шкандыбать Буратиной".
Ведущая: Тоша, что говорит тело, что чувствует?
Тоша: Меня здесь нет, мне ничего не нужно, ничего не хочется.
Ведущая: А что на самом деле говорит Портниха? (Обмен ролями, за Портниху говорит сама Тоша.)
Тоша (в роли Портнихи): Ты создана не для того, чтобы на тебя смотреть, тебя любить. Не в свои сани не садись, будешь нелепой. Твое дело - работать, быть полезной, тебя за полезность и держат. Вся эта любовь - глупости сплошные, я тебе добра желаю, а мужикам-то, ясно, чего надо. И хорошо, что каракатица: тихонечко, бочком, так и проживешь. А от красоты одни неприятности.
Ведущая: Кто ты на самом деле, Портниха?
Тоша (в роли Портнихи): Дак кто, ясно кто. Кто прошмандовке-то этой шил, пока соплей была? Тетка я ее по матери, Зинаида. Говорила я Райке: пропадешь сама и девку погубишь. Нет, ей все любо-овь подавай. И что она с той любви поимела, кошка драная? Как после абортов валяться - так Зиночка, раз чуть Богу душу не отдала, коновалы наши чего-то там недоскребли, просила девочку не оставлять, прощения просила за свое беспутство. А Тоньке чего говорить каждый раз? Чем мамочка так болеет, что у тети Зины гостить приходится? И за что Райке девка такая золотая - ума не приложу. Я, конечно, воздействовать старалась, как могла. В смысле воспитания.
Ведущая: Да, тетя Зина, Вы старались, как могли. И не без успехов. Скажите, а Вы счастливы?
Тоша (в роли Портнихи): Какое! Скажете тоже, женщина! Глупости сплошные!
Ведущая: А есть ли что-то, что Тоне важно услышать от Вас, а Вы ей этого так и не сказали?
Тоша (в роли Портнихи): Как не быть, есть. Антонина, а ведь и я перед тобой виновата. Я тебя маленечко это... настраивала против матери-то, вот. Ну и говорила тебе лишнего, что уж там. Ты девочкой симпатичная была, а я все каркала, мол, коленки вместе, жопой не верти, куда обтянулась! Ой, смех и грех, я ж тебе шила как на себя - мешок с кружавчиками, фасон "богадельня". А вышло все навыворот: мне в сорок восемь все подчистую вырезали по женской части, а Раиса в тот же год еще и замуж вышла. И ухаживала за мной, словом не попрекнула, она добрая у нас, Райка-то. Дело прошлое, завидовала я ей. Я ведь старшая, я за нее всю жизнь в ответе была, а с поручением таким ответственным не справилась. Я пахала, а она любила: как же не обидно - обидно! Я воспитывала, а она оторвалась. Может, и гуляла так сильно назло моему воспитанию. Но это дела наши, между сестрами всякое случается, а тебе досталось ни за что. Тонька, племяшка, не слушай меня, дуру старую. Да верти ты чем хочешь, ты у нас еще некоторых молодых поаппетитней будешь!
Ведущая: Разрешаете, значит, тетя Зина?
Тоша (в роли Портнихи): Сама разберется, умная. Ты это, Тонь, если что пошить... ну повеселей там, понарядней - я могу, я еще нитку без очков вдеваю. Мне ведь тоже охота в руках красивое подержать! (Обмен ролями).
Тоша: Спасибо, тетя Зина. Я знаю, ты ничего плохого не хотела. Я из твоих наставлений давно должна была вырасти, как из твоих мешков с кружавчиками. (К ведущей) Я еще хочу с мамой поговорить.
Ведущая: Выбирай кого захочешь на роль Мамы, поговоришь.
Тоша: Мамуля, я очень рада, что твоя жизнь устроилась. Кто бы что ни говорил, ты для меня всегда была самая лучшая, самая красивая. Ты и сейчас у нас интересная женщина. Вот скажи, у тебя бывало так, что на тебя мужчина внимание обратил, а тебе это не в радость? Это нормально? (Обмен ролями).
Тоша (в роли Матери): Все нормально, что для тебя хорошо. Я мужчин выбирала сама: он не охотник, а я не утка. И у тебя глаза есть, интерес-то взаимный! А еще я тебе скажу, дочка, что много лет мне перед тобой как-то неловко было - семью не сохранила, что за пример для девочки, город-то маленький. Не так уж я и гуляла, но молодая же была, жить хотелось, любить. Зинка, конечно, тебя по-своему воспитывала, но я всегда знала, что ты моя девочка и все поймешь. И мужики мои всегда знали: любовь любовью, но дочь у меня на первом месте. Домой не водила, ни-ни. Романы романами, но чтоб тебя ничего не коснулось, ни боже мой. Это как крутиться приходилось, просто семнадцать мгновений весны! Ты ведь ничего такого не думала, а? (Обмен ролями).
Тоша: А вот и думала! Мама, ну сама посуди: ты по дому носишься, марафет наводишь, вся незнамо где, глаза горят - "на репетицию новогоднего "огонька"". Видала я эту твою репетицию, еще машина у него была, "жигуль" вишневого цвета. Все тишком, все молчком, у тети Зины не спросишь - она гадость какую-нибудь скажет. Ну что я должна была думать? Я и стеснялась тебя, и гордилась, и любила, и зла моего на тебя не хватало! Я из-за всего этого чуть в девках не осталась, замуж вышла за нудного придурка - пусть, думаю, не хорошо, зато правильно. Ну что молчишь, скажешь, не так?
Тоша (в роли Матери): Тоня, я хотела как лучше! И Зина хотела как лучше! Чем тебе помочь-то теперь?
Тоша: Помиритесь с теть Зиной, совсем помиритесь. Не надо мне этих ваших "дело прошлое", я еще жить собираюсь. Мне этот раздрай внутри ни к чему.
И мы делаем короткую сцену полного и окончательного примирения сестер - со всеми положенными по-родственному "шпильками", с откровенными признаниями в зависти и конкуренции, с припоминанием обид и прощением за них. Зачем? А вот зачем: Тоша полна противоречивых чувств и к матери, и к тетке; по своим - и очень понятным - причинам они нагрузили ее противоречивыми, конфликтующими установками в отношении мужчин, "приличного" и "неприличного" поведения, права на собственную сексуальность. У этих немолодых уже женщин все сложилось и случилось, и, разумеется, на эти жизни наша работа никак не распространяется. А вот образы мамы и тетушки внутри самой Тоши - это другое дело. Здесь можно разрешить конфликт, снять мучившее ее с детства противоречие, получить благословение не повторять ни тот, ни другой сценарий.