Удивительно, как мы умеем запутываться в сетях собственной занятости, ставить себе самим подножки и взваливать на плечи неподъемные обязательства успеть то, чего успеть нельзя по определению. Перед кем мы, в самом-то деле, отчитываемся? Кому и что пытаемся доказать? Неужели вечная попытка все успеть - то же тайное желание получить подтверждение однокоренных "успеваемости" и "успешности"? Но ведь знаем, что, даже все успев, не услышим "садись, пять"... И тут-то возникает спасительная отговорка: ведь когда "слишком много задают", что с нас взять? Успеть бы хоть что-то, хоть как-то... (Если бы какой-нибудь бесенок-искуситель получил специальное задание не дать человеку задуматься о том, что действительно важно, - об отношениях с близкими, о собственном развитии и перспективах, - он составил бы "пропись", неприятно напоминающую то, что мы зачастую и делаем со временем своей жизни: набрать побольше дел, ни одно из них особенно не любя и не выделяя как главное; побольше в них запутаться, потеряв контроль над ситуацией и барахтаясь в текучке; постоянно угрызаться по поводу недоделанного, хвататься то за одно, то за другое... "так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова"...)
Что же касается денег, этого универсального измерителя наших желаний и возможностей, то как часто мы замечаем, что на фоне разумного, расчетливого распоряжения финансами мы вдруг - вдруг ли? - выкидываем какой-нибудь финт, делая совершенно сумасшедшую покупку. Потребность в капризе? В том, чтобы потешить свою дурь? Или что-то нас подталкивает изнутри к тому, чтобы создать небольшую, несмертельную "аварийную ситуацию", а потом из нее выкручиваться?
А уж о сфере отношений и говорить нечего: если все "в порядке", наперед известно и не сулит никаких неожиданностей, в какой-то момент становится неинтересно. Более того, чем больше порядка и стабильности у нас в характере, тем скорее потянет к какому-нибудь причудливому, взбалмошному существу, которое перевернет нашу жизнь с ног на голову, втянет нас в немыслимые ситуации и, легкомысленно посмеиваясь над нашей тяжеловесной правильностью, поскачет дальше. Это может быть мужчина или близкая подруга - из тех, о которых говорят, что они "невозможны", что у них "семь пятниц на неделе", что они "ненадежны" и, само собой, с ними "недалеко до беды". Все верно, но почему же этих "посланцев хаоса" обоего пола так любят, так им прощают и ненадежность, и измены, и прямые неприятности, по их вине возникающие? Уж не это ли и притягивает?
Вопросов получается больше, чем ответов, - что делать, такова тема... Вот еще два - эти уж последние, обещаю. Хотели бы вы, чтобы в вашей жизни все было отлажено, как часы, известно до минуты, как пройдет следующий день, неделя, год? Хотели ли бы вы полностью раствориться в неизвестном, случайном, нарушить все правила, не знать наверняка ничего - вплоть до времени дня и собственного имени?
Оба ответа "нет"? Все в порядке.
И вот еще что: прошлое всегда кажется более понятным и логичным, чем настоящее: в нем наводит порядок наша память, именно она и сводит концы с концами, печется о причинно-следственных связях. Не верите? А вот вам маленький кусочек из милой язвительной Тэффи:
"Жить на свете вообще трудно, а за последнее время, когда следствия перестали вытекать из своих причин и причины вместо своих следствий выводят, точно ворона кукушечьи яйца, нечто совсем иной породы, жизнь стала мучительной бестолочью".
Как полагаете, в каком же году это писано? В тысяча девятьсот одиннадцатом - и в той самой благообразной аж по самое некуда "России, которую мы потеряли". Сей факт кажется мне таким же ироничным, как была иронична сама Надежда Александровна всю свою долгую и нелегкую жизнь - а уж тому поколению Хаос показал все, на что способен. Стало быть, и мы можем не впадать в панику - ну разве что иногда - и найти свой способ переживать все, что нам еще предстоит пережить, с достоинством и толком, а то и не без изящества.
Есть дивная восточная притча о хаосе и порядке. Вот она.
Жил в Японии в старину великий мастер чайных церемоний. Когда его сын вырос, отец передал ему секреты этого древнего искусства. Настал день, когда юноша был готов продемонстрировать все, чему научился: знание древнего ритуала во всех его тонкостях, безупречный вкус, идеальное чувство гармонии и порядка. Он приготовил все для будущей церемонии, выбрал и расставил правильную посуду в единственно возможном порядке, посыпал идеально просеянным песком дорожку к чайному павильону, разровнял этот песок особым инструментом и с трепетом стал ждать оценки отца. Старый мастер увидел, что сын постиг его искусство. Все было правильно. Только для "высшего балла" - слишком правильно.
"Прекрасно, сын, - сказал отец. - Здесь не хватает лишь..." - и жилистой, еще крепкой рукой сильно тряхнул деревце, склонявшееся над идеальной дорожкой. И на ровный белый песок слетел один-единственный красный лист и упал совершенно случайно - то есть так, как и было нужно...
А вы говорите - землетрясения, цунами! Не пойти ли на курсы икебаны, если мама не будет возражать?..
МАТЬ-И-МАЧЕХА: В ОДНОМ ФЛАКОНЕ
События детства не проходят, а повторяются, как времена года.
Элинор Фарджон
Злая мачеха в сказках всегда бывает наказана - а нечего маленьких обижать, она первая начала! И что-то этих злых мачех в сказках подозрительно много: да, конечно, женская смертность, родовая горячка и все такое, но ведь и мужчины жили недолго, а фигура отчима как-то не играет столь существенной роли. Поскольку сказки начали интерпретировать как некие закодированные послания довольно давно, на каждый такой вопрос есть целая библиотека ответов. Один из них таков: фигура Злой Мачехи - это воплощение всего, что ребенок ненавидит в собственной матери, но признаться в чем не может даже себе. Сказка с ее неотвратимым и суровым наказанием злодейки тем самым дает ребенку возможность испытать свои негативные чувства, не проваливаясь в пучину вины и не накапливая их. Матери - обычные, любящие, немного усталые и задерганные - и то признаются в моментах дикого раздражения, направленного на ребенка; ребенок, как более спонтанное существо, конечно, тоже испытывает к маме разное. Да и не к маме - тоже разное, и кое-что из этого может ее сильно озадачить.
Успешность исполнения материнской роли в культуре ценится высоко, упреки в несовершенстве именно на эту тему - одни из самых болезненных, отравленные стрелы в семейных "разборках" по женской линии, тайное оружие бабушек: да какая же ты мать после этого! Оставим в покое бабушек: и вне их неусыпного критического взгляда все, что вызывает сомнение в собственной материнской полноценности - начиная от отсутствия молока и кончая плохими отметками дочери-восьмиклассницы - тревожно и болезненно отзывается сомнениями: недоглядела, недодала, "хотела медом, а вспоила - ядом". Большинству мам кажется, что их способность контролировать все поступки, мысли и чувства ребенка безгранична, - а стало быть, безгранична и ответственность. Видите: опять про границы, про вместе-отдельно.
А дитя капризничает, невесело. Или болеет. Или злится и колотит младшую сестру. Или пугается чего-то, что мать понять не может: ей кажется, что пугаться нечего, что она создала безопасную, уютную жизнь, возвела стены до небес и силою своего желания и любви удерживает "все плохое" за этими стенами. А чадо почему-то боится темноты, доводит до исступления требованиями зажигать свет во всем доме и заглядывать под каждую кровать: там змеи, чудовища, бандиты, да мало ли кто. "Нету там никого, закрой глаза и спи!". Послушно закрывает глаза, получив важный урок: мама не знает, что делать с ее страхом, она сердится - значит, есть за что.
Теперь вспомним свои собственные детские огорчения, страхи и потери - и мы поймем, что самое славное, счастливое детство в теплом и любящем окружении все равно их не минует. Болеют и иногда умирают старшие родственники. Плохие новости передают по телевизору. Кто-то выбросил любимую и единственную игрушку, счел ее старой и грязной, а другого такого зайца нет и быть не может. Ушла "хорошая" воспитательница из детского сада - теперь придет, наверное, злая. Придется вырасти и идти в школу, а там ставят отметки. Пугаются, злятся и печалятся все дети; более того, они еще и завидуют, ревнуют, смертельно обижаются... Ну что ты так расстроилась - это же ерунда, купим нового; бояться тут абсолютно нечего, в школу все равно идти придется, так что лучше себя настроить заранее, а телевизор не смотри, ты после него плохо спишь.
"Не травма (утрата) как таковая страшна, а то, как ребенку позволено или не позволено ее переживать. Травма, которую отрицают, - это рана, которая не рубцуется и в любой момент может начать кровоточить", - пишет Элис Миллер, одна из самых крупных исследовательниц мира детства и его шокирующе сложных противоречий и драм. (К слову сказать, она одна из первых привлекла внимание читающих взрослых к теме сексуальных посягательств, жертвами которых становились и продолжают становиться дети, а также к теме семейного физического насилия.) По мысли Элис Миллер, одна из главных проблем ребенка - невозможность быть принятым таким, каков он есть, ибо это его "каков есть" чем-то угрожает душевному спокойствию взрослых:
"Многие родители не могут приспособиться к чувствам своих детей. Сознательно или бессознательно, они, вместо того чтобы принимать эмоции детей, ждут, что те удовлетворят их эмоциональные потребности. Ребенок, который дает родителю ощущение, что с родителем все в порядке, - это легкий ребенок, "хороший" ребенок. Если у него есть свои желания и они противоречат желаниям родителей, он "избалованный, эгоист, упрямый".
В этих условиях, если ребенок хочет держаться за своих родителей (а какой ребенок может позволить себе это потерять?), он очень быстро научается давать родителям то, что им нужно, жертвовать своими желаниями и отступаться от себя - задолго до того, как становится возможным настоящий альтруизм, истинное великодушие и зрелая щедрость.
У родителей есть потребность в "хорошем ребенке", который любит их, восхищается ими. Ребенок вынужден играть эту роль, чтобы удержать внимание родителей. Он становится мастером распознавания их желаний, чувств - ценой утраты своего "self" - истинного "Я". Это означает, что ребенок отказывается не только понимать, но даже и регистрировать свои собственные чувства.
Если бы родители были способны познакомить ребенка со всем спектром его чувств, истинное "Я" могло бы выжить".
Маленький мальчик горько плачет над сломанной игрушкой - лицо матери кривится гримаской отвращения, в ее семье считалось, что "мальчики не плачут". Она - грамотная и думающая мама, которая уже читала, что запрещать плакать все-таки не надо; она и не запрещает - но все, что ожидает плачущего мужчину в этом мире, написано на ее лице. Маленькая
девочка роется в земле, по традиции многих поколений маленьких девочек делает "секретик" из стекляшки, ярких фантиков и какого-то еще цветного хлама. То ли клад, то ли нарядная могилка - символическое значение таких игр многозначно. И мало того, что извозится в грязи, - это ладно, но когда мама с самыми лучшими намерениями присаживается "посмотреть, как красиво", дочка угрюмо закрывает ладошками свое творение: "Уйди, не смотри, мое". Мама в шоке, она по-настоящему обижена: подруги так не поступают! Дочка неохотно убирает руки - ну ладно, смотри. Встает с независимым видом, отходит в сторону: я тут ни при чем. Раз ничего "своего" быть не может, - а иначе мама обидится, - то и пожалуйста, и это тоже уже не мое. И - носочком туфельки зарывает свои сокровища. Мама: "Дуняша, так мы их не найдем" - "Ну и пусть!". Секретов быть не должно, ничего своего - тоже, да и в самом деле: лучше не иметь этих сокровищ, чем еще раз увидеть такое мамино лицо...
Это относительно поздние примеры, дети уже достаточно большие, а мамы достаточно тактичные, но механизма исключения важных красок из спектра разрешенных чувств это не меняет. Мать невольно контролирует не только внешнее поведение - понятно, что бросать песком в глаза другим людям нельзя, - но и право чувствовать так или иначе, показывает, что эти чувства ее задевают. Недаром, ох недаром классическая женская ремарка в домашнем конфликте звучит так: "Каким тоном ты со мной говоришь!". Перевод: я знаю, какие чувства ты скрываешь за этим тоном, так не смей их испытывать! Зависимость матери от ребенка и наоборот - это тоже симбиоз; не только холодные и придирчивые Злые Мачехи удостаиваются печек и колодцев, слишком внимательные и контролирующие "ангел-маменьки", которых уж очень легко огорчить, в сказках почему-то умирают еще в "первом действии".
Понятно, что не пугаться некоторых чувств своего ребенка довольно трудно, и мера этой трудности, пределы допустимого зависят от того, был ли у самой мамы опыт уважительного отношения к ней ее близких взрослых. Элис Миллер пишет дальше:
"Родители, которых не уважали их родители (просто так, за то, что они - это они) [...] всю жизнь ищут то, что в свое время их родители им недодали: того, кто им предан, принимает их всерьез, восхищается ими и ловит каждую их реакцию. Этот запрос, конечно, не может быть удовлетворен, поскольку он адресован ситуации из прошлого, которая невозвратима и часто даже не помнится. [... ]
Человек, у которого есть неудовлетворенная и неосознанная потребность, всегда склонен искать удовлетворения в заменителях, суррогатах.
Наши собственные дети как нельзя лучше приспособлены к этой роли. Новорожденный брошен на милость своих родителей, поскольку существование младенца полностью зависит от того, удастся ли ему удержать внимание близких. И он сделает что угодно, чтобы его не утратить".
И отсюда следует очень серьезная мысль - несколько расходящаяся с общепринятыми ценностями, но что поделать: поиск смысла жизни в детях и только в детях может дорого им обойтись и отдает вампиризмом. Возможно, это тот самый "поиск суррогата", а дети - что-то вроде наркотика, этакое волшебное зеркальце, которое всегда скажет: ты самая лучшая мать. Та, которая слишком стремится быть идеальной матерью, обязательно будет этого добиваться за счет подавления в ребенке всего, что не есть ее идеальное "отражение". Если ребенок - девочка, шансы на освобождение ниже. "Зеркало" все равно рано или поздно даст трещину - и возникнет напряжение, а то и конфликт. Если нет, дело обстоит еще хуже: вы все встречали пары, где мать и дочь были связаны пожизненным "клинчем", при этом мать была сильней. Зрелище не для слабонервных: никаких подруг, мужчин, вообще ничего, что может "разгерметизировать" эти отношения слияния, симбиоза. Полная беспросветность, потому что для любви и уважения нужна какая-то дистанция, какое-то пространство. Да в конце концов, эти две женщины друг другу просто неинтересны - в отличие от матери и дочери, установивших нормальную дистанцию, которым есть что друг другу рассказать, есть над чем вместе посмеяться или всплакнуть...
И если мы подумаем об этом еще минутку, многое покажется чуть более понятным: например, почему у шумных, ворчливых и не больно приветливых матерей и бабушек могут вырастать душевно тонкие, не запуганные и вовсе не холодные дети - не вежливость им важна, а мера истинного принятия, а оно-то, видно, как раз и нашлось за этим "фасадом". Или почему "правильное" воспитание со всеми этими "поделись с девочкой" и прочими формулами успеха может сформировать совершенное чудовище - более того, чудовище, умеющее прикидываться кисонькой. Или почему потребность доказать что-то своей матери, добиться у нее признания, увидеть другое выражение лица может стать для женщины почти навязчивой идеей.
Я написала картину - зеленое небо - и показала матери.
Она сказала: наверное, это неплохо.
Тогда я написала другую,
зажав кисть в зубах - смотри, мам, без рук! -
и она сказала: ну что ж, это могло бы заинтересовать кого-то,
кто знает, как это было сделано; но не меня.
Леденящее душу стихотворение Синтии Макдоналд называется "Достижения": героиня сыграет концерт Гуно с филармоническим оркестром, и мать опять скажет: ну что ж, неплохо. И героиня в следующий раз будет играть с Бостонским симфоническим, лежа на спине и держа кларнет ногами - смотри, мам, без рук! Она приготовит миндальное суфле, сначала так, а потом - без рук... и так далее.
Вы уже все поняли: ей никогда не услышать того, ради чего все это делается. (Многие из нас тоже так пробовали: не с мамой, так с папой.) Финал такой:
Так что я простерилизовала свои запястья,
произвела блестящую ампутацию,
выбросила руки и отправилась к матери.
Но прежде чем я успела сказать: смотри, мам, без рук! -
она сказала: у меня для тебя подарок.
И настояла, чтобы я примерила детские голубые перчатки -
просто убедиться, что с размером все в порядке.
Кто-нибудь еще боится Бабу-ягу с ее невыполнимыми заданиями?
Василиса, "благословенная дочка", получает от своей умирающей матери волшебную куколку-помощницу; по сказке ей в это время восемь лет, то есть первые материнские задачи безымянная купчиха выполнила и, судя по всему, выполнила достойно. То, что осталось от доброй и кроткой матушки, следует кормить и никому не показывать: это тайна, сокровенное женское наследство. "Интуиция" ли это - так у сказано Эстес - или что другое, но маленькая помощница на все случаи жизни Василису ведет и поддерживает, ободряет и предупреждает об опасностях. Не это ли и должен делать внутренний голос, который, по идее, девочка наследует у своей матери? У большинства из нас он тоже есть, но, поскольку только в сказках все предстает в своей очищенной, явной форме, а в жизни, как правило, перепутано, наши "материнские голоса" сплошь и рядом смешанные: кое-что от Злой Мачехи там тоже присутствует.
В группе мы имеем уникальную возможность эту внутреннюю "партитуру" разложить на голоса и выразить свое отношение к каждому из них по отдельности.
- Мама, я тебя люблю, но иногда ты меня страшно раздражаешь своими бесконечными придирками, желанием нарочно сделать больно...
- Давай сделаем так: выбери кого-то на роль Мамы, Которая Тебя Раздражает, а кого-то - на роль Хорошей Мамы. Поменяйся ролями с первой. Что скажете своей дочери, Мама?