В начале было детство - Елена Макарова 17 стр.


- Дело в том, - говорю родителям, - что я и вправду пластилиновая. И ничего тут не поделаешь. Привыкнете и перестанете обращать на это внимание.

- Детям головы дурите, теперь за нас взялись! - грозный голос бабушки Ляли вернул меня к действительности. - Ас нами шутить нечего!

И то правда - со взрослыми шутки плохи.

"…И сам себя всю жизнь баюкай…"

Стихи - это концентрированное, образное высказывание. Дети рифмуют, рифма притягивает их, вводит в ритмично организованное пространство, моделирует речь. Мы часто сочиняем на уроках. Не создаем стихи, а просто говорим в рифму.

Вот спешит грузовик, он везет… маховик.

Вот идет ученик - он несет нам дневник. И т. п. и т. д.

Это ни в коем случае не стихи, а разговор в рифму. Борису Никитичу я доношу на детей с неразвитым слухом. С ними ему приходится заниматься более интенсивно.

Сын в детстве плохо спал. Приходилось часами возить его в кроватке туда-сюда, укачивать, т. е. навязывать ритм. Когда уставала рука, я читала ему стихи. Под мандельштамовское "Только детские книги читать, только детские мысли лелеять, все большое далеко развеять, из глубокой печали восстать" он успокаивался и засыпал. Что-то магическое было, значит, для него в этом раскачивающемся ритме. Вообще из всех стихов успокаивали именно протяжные, густые, как мед, стихи Мандельштама. Но тут и другое: это мои любимые стихи. Напевая их над кроваткой, я забывала, что в тазу - гора пеленок, что нужно срочно дописать статью.

"С притворной нежностью у изголовья стой, и сам себя всю жизнь баюкай, как небылицею, своей томись тоской. И ласков будь с надменной скукой…" Стихи освобождали от мелких обязательств и обращали к вечному, к теплу… от спички. "Немного теплого куриного помета и бестолкового овечьего тепла; Я все отдам за жизнь - мне так нужна забота - И спичка серная меня б согреть могла".

Возможно, именно Мандельштам оказал влияние на Федю. Он очень чуток к поэзии. Дочь - заядлая сказочница. Это заслуга мужа, он каждый вечер придумывает свои или читает чужие сказки.

Дом Марины Цветаевой был пропитан музыкой. Мать - профессиональный музыкант - обучала не игре, но главным образом восприятию музыки. Как? Через свою любовь, приверженность ей. То, что мы любим, как правило, любят дети. Передается не только наследственность, но и любовь. И даже в конкретных формах.

Маня лепит точно, как я в детстве. Насадила еловые иглы (деревья) на фанеру, вылепила мышь крошечную с микроскопической лейкой - мышь поливает деревья. Мышь постарше катает по лесу коляску с мышонком. Только я лепила преимущественно людей, а Маня - зверей. Но идеи и исполнение на редкость схожи.

Я выросла на стихах. В нашем доме они звучали дни и ночи напролет. Мама говорит, что я знала наизусть сказки Пушкина. А вот в пединститут меня не приняли именно потому, что я не помнила письма Татьяны, и я действительно наизусть, к стыду своему, помню от силы шесть стихотворений. Стихов я не писала, но они имеют на меня самое сильное воздействие по сей день. От картины "Девятый вал" уже не тошнит, живопись не захватывает с такой силой, как в детстве и отрочестве, но от настоящих стихов бросает в настоящую дрожь.

Традиция семейных чтений ушла во времена преданий. Телевизор вытеснил книги из привычного обихода. Заставил умолкнуть голос матери, читающей детям сказки на ночь. Передача "Спокойной ночи, малыши!" интереснее. Там мультфильмы показывают, хорошие книги инсценируют. Родители, таким образом, могут быть свободны. Но как птица приносит своим птенцам пищу в клюве, так и мать должна со своего, а не с телевизионного голоса потчевать детей поэзией.

Отсутствие поэтической культуры скверно отражается на детях. Их речь делается убогой, расхлябанной. Дело тут не в словарном запасе, а в умении строить фразу, в сцеплении слов, рождающих образ. Точное слово - результат стиховой культуры. "Сорняки", с которыми борются учителя-словесники, могут быть искоренены не вычеркиванием их красной ручкой, не снижением оценки за стиль изложения, а введением лучших образцов поэзии в школьные программы.

У нас же в начальной школе детей заставляют зазубривать такие тексты, которые способны лишь отвратить от поэзии.

Я читаю детям стихи не для того, чтобы они потом лепили кота ученого или тридцать три богатыря оптом, а ради собственного удовольствия и, естественно, потому, что им нравится слушать. Когда делаешь это как бы бесцельно, получаешь неожиданный результат.

Он - в лаконизме. После стихов дети вдруг перестают громоздить множество различных форм друг на друга. Они ищут как бы самый простой, но и выразительный способ передачи образа. В скульптурах возникает ритм. Значит, хорошие стихи способны организовать мышление ребенка, и это сразу отражается на всем что он делает. Сразу - это не значит: прочел стихи и смотришь - аккуратно ли он ест или все равно расплескивает суп вокруг тарелки. Нет, стихи накапливаются в организме, если применим такой "физиологизм" к стихам, - они насыщают память поэтическими концентрированными образами, воздействуют на развитие слуха и речи.

Я бы не заставляла детей заучивать стихи наизусть. То, что западет в душу, запомнится само собой.

Зубрежка непродуктивна, как рисование с натуры гипсов и черепов, лепка копий без внутренней потребности. Почему великие мастера занимались штудиями? Потому что так велел маэстро? Да нет же, это было художническим актом, как и оригинальное их творчество. Следуя знаменитым грекам и римлянам, они осваивали путь построения канонической формы. Они шли по стопам гениальных предшественников, постигая процесс изнутри. И на этом учились.

Теперешние мученики художественных школ - понимают ли они задачу копирования? Нет, им нужно добиться сходства любыми путями. Вот они и мерят по отвесу, считают, сколько раз уложился нос в голове: три - правильно. Так же как и механическое заучивание стихов, механическое копирование таит в себе губительную опасность для художника - он перестает творчески мыслить. Вместо "хочу" выступает "надо". Творца вытесняет ремесленник.

У Кеши феноменальная память

Четырехлетний Кеша знал наизусть книги. Всего "Конька-горбунка". Всего "Чука и Гека". Его память удерживала сотни страниц стихов и прозы. Надо отдать должное матери - она не демонстрировала способностей сына, не умилялась на "своего феномена". Возможно, и потому, что ей было некогда - на руках годовалая Ксюша. Но Кешу она регулярно возила заниматься, она понимала, что ему необходима "компенсирующая" деятельность.

Мальчик отличался повышенной тревожностью. Как-то мы лепили рельефы на кленовых листьях. Кеша прикрепил фольгу посередине - кленовый лист превратился в волшебное зеркало. Вот он, стиховой лаконизм. Все структурно и осмысленно. Пока мы трудились, заполняя лист множеством деталей, Кеша беседовал с зеркальцем, при этом играя роль злой царицы. Играл он ее как настоящий актер. Войдя в образ, не отзывался ни на одно мое слово. Состроив зеркалу страшную рожу, вопрошал: "Кто на свете всех милее?"

Девочка Миля испугалась "взаправдашней" злой царицы и заплакала.

Я уговаривала Кешу стать кем-нибудь добрым, взывала к жалости:

"Посмотри, Милечка плачет, она боится". Ни призывы, ни слезы не способны были вывести Кешу из "злодейского" образа.

Мы все шли в метро. Кеша нес свое зеркало, как знамя, поминутно спрашивая: "А это навсегда?" И вдруг порыв ветра переломил лист пополам. С Кешей сделалась настоящая истерика. Кое-как удалось скрепить лист пластилином, он положил его на ладонь и держал перед собой свое раненое сокровище. А ведь как просто было сделать еще одно такое зеркальце! Нет, это было единственное и неповторимое.

С возрастом феноменальная память не ослабла. Но как бы за счет нее пострадала зрительная. Он не узнает хорошо знакомых людей.

В школе ему трудно, и самая главная проблема- со счетом. Кеша не понимает механизма сложения.

Причина видится в том, что Кеша настроен на вечные, непреходящие ценности, ценности, не поддающиеся формальному учету. Дискретность чего бы то ни было ему враждебна. Километры прозы и стихов, которые хранит его память, возможно, блокируют доступ информации. Музыка (Кеша серьезно занимается музыкой) - это тоже синтетическое искусство, ее нельзя сосчитать, она возникает как целое, и он помнит последовательность звучания нот. Образный строй мышления противится механическому. Запоминание наизусть длиннющих поэм не механический акт. Кеша ощущает структуру текста, его смысловой код, где все слова единственные и стоят на своих местах. Помню, попросила его пересказать первую главу "Конька-горбунка". Он сделал это превосходно. При механическом запоминании пересказ, как правило, детям не дается.

Мать Кеши и Ксюши оставила работу и занимается детьми. Денег на жизнь хватает в обрез. Но она, как мне кажется, сделала правильный выбор. Кеша богато одарен от природы. Нынешней школе одаренность не нужна, неординарность мышления, а подчас и поведения (одаренных детей отличает тонкая нервная организация) в тягость ей. К тому же одаренные дети, как правило, развиваются неравномерно, и их намеренно не поощряют в том, в чем они сильны, но с радостью распинают за слабость: "Не хочешь быть как все, получай!" Матери Кеши приходится служить "амортизатором", смягчать удары судьбы. Кешина мать знает: неврозы лечить труднее, чем предупредить.

Замечательно и то, что у Кеши есть младшая сестра. Он опекает ее, играет с ней в те самые игры, мимо которых прошло его детство.

Думаю, что мы еще услышим об этом мальчике с кленовым зеркальцем. А его неумение складывать простые числа будет описано в сборнике "Курьезы гениев".

Дух братства

Отчего люди испокон веков строили храмы и молились в них сообща? Ими двигала жажда братства, соборности. Нас с детьми объединяет тот же самый дух братства. Служа друг другу, мы одновременно служим общему - цельности, единству, гармонии.

Десять детей в группе (теперь их вдвое больше и бывает невозможно справиться) - десять рек, которые вольются в море взрослой жизни. Или в океан. Чего я хочу от малышей? Ничего Я хочу быть вместе с ними и, соблюдая суверенитет каждого, возводить общий мир.

Всякое истинное произведение искусства суггестивно. Подспудно, исподволь оно внушает зрителю, слушателю эмоции самого автора, создателя. Помимо текста (сюжета, фабулы, композиции) существует нечто неназванное, невыраженное, что нас волнует, держит в напряжении, не отпускает.

Дети как раз остро реагируют на "невыраженные" эмоции, на то, что прямо не говорится, но подспудно ощущается. Они чувствуют атмосферу происходящего.

Смешно слышать, когда родители в состоянии развода заверяют меня, что ребенок ничего не замечает: "Мы если позволяем себе ссоры, только когда он уснет. При нем - никогда". А что ребенок перестал спать ночами, стал рассеянным, невнимательным - "это реакция на ОРЗ". И "умные" родители могут продолжать дурачить своего ребенка очень долго. Ведь он не знает - при нем они не ссорятся.

Атмосфера нашего класса - это своего рода театр. В нем все сделано руками детей - от циркачей на проволоке над нашим столом до железной дороги, садов, парков.

Ребенку, который попадает в уже сложившуюся нашу общину посреди года, иногда бывает нелегко.

Четырехлетний Вася здесь впервые. Он смущен. Ни на кого не глядит, варит понарошку гречневую кашу. Варит просто так, на словах. Поварил пять минут и расплакался: "Домой хочу".

Призвала его маму. Теперь он замкнулся на ней, нас ни видеть, ни слышать не желает.

Несколько занятий провел при маме, в основном играя в уже слепленные детьми игрушки.

На третий урок явился сам, без мамы. Щеки надуты, пунцовые, губы сложены в трубочку. Вася приготовился что-то сказать. А вот что: - Я вас никого здесь не знаю. Я вас стесняюсь здесь.

- Тогда давай знакомиться. Я - мама, ты - мой папа, Никита - младший сын, Аня - моя дочка, а Саша - генерал. Такая у нас веселая семейка.

- Я - папа? - переспрашивает.

Подтверждаю:

- Ты - мой папа, а Анин дедушка.

Вася серьезно обдумывает мое сообщение. Кажется, роль моего папы пришлась ему по душе.

- Никита, ты сын? - спрашивает по-отцовски строго.

- Сын.

- Ты меня любишь?

- Еще не знаю, - отвечает Никита достойно.

- Мы одна семья? - обращается Вася ко мне.

- Да.

- Почему тогда он не знает?

Спас нас Саша-"генерал". Я нарочно назначила его генералом. Саша старше всех, и он юморист. В свои шесть лет он бы не стал играть в "детские игры", вот я его и выделила из несолидной игры "смешным" назначением. "Генерал" утешил моего "папу":

- Вася, я тебы люблю. Никита еще не решил, он тебя на следующем уроке полюбит.

Так Вася прижился в нашей семье. Игра в папы-мамы-бабушки-дедушки скоро была забыта, зато Вася перестал стесняться, стал своим человеком.

История с Васей еще раз убеждает в том, насколько важна для детей семья, насколько дух тепла, защищенности ассоциируется у них с семьей.

В нашей группе-семье хорошо разным детям - и здоровым, и не очень, и реактивным, и тугодумам. Несомненно полезна такая атмосфера физически неполноценным детям. Они быстро адаптируются в дружественной среде, где никто не смеется над хромотой или косоглазием (малыши не замечают физических дефектов, они принимают все как должное), где им обеспечены равные со всеми условия.

Но наше братство кому-то не по нутру. Очередная новость: перестали ходить в студию два брата - пятилетний Костя и четырехлетний Федя. Им-то как раз необходимо заниматься лепкой. Из-за глаз. У каждого заклеен пластырем здоровый глаз, чтобы во втором, слабом, эффективнее восстанавливалось зрение. Свободные от пластыря глаза нуждаются в тренировке.

- Почему они перестали ходить? - спрашиваю завклубом.

- Они всем мешают, и мать с претензиями.

- Их отчислили?

- Да. Пусть она свои претензии высказывает в другом месте. Надо сокращаться. По-хорошему никто не понимает. Значит, буду действовать в административном порядке. Нигде нет такой свободы, как я вам предоставляю. Пойдите, посмотрите на Курской - по 16 человек в группе. Так больше дело не пойдет.

Что же это такое в самом деле, думаешь, возвращаясь с работы домой. Сколько лет общество в лице конкретных чиновников губит все, что мы с такой любовью создаем! Или я - неудачница? горькими раздумьями не хочется ни с кем делиться. И, переступая порог своего дома, я с ходу начинаю рассказывать мужу и детям про Васю, как он пытал Никиту, любит тот его или нет, и как нас спас Саша-"генерал". Детям нравятся такие истории; мужу нравится, что я наконец пришла домой с "событиями", и он расспрашивает про Лизу и Юту, Арама и Аню.

Я изображаю в лицах, и как говорили, и что говорили. Это успокаивает, позволяет глубже упрятать боль, в первую очередь от самой себя.

Снова - про Фридл

Пока пишу о творчестве и созидании, разрушают то, о чем пишу…

Все чаще обращаюсь к Фридл, спрашиваю ее, как она все это вынесла, как в условиях концлагеря, перед лицом неотвратимой гибели, смогла заниматься с детьми искусством, обучать их композиции по системе И. Иттена.

Фридл молчит. За нее говорят рисунки убиенных детей, два картона с яркими цветами да несколько страничек наскоро записанной лекции. Как громко звучат теперь во мне эти голоса!

Рельсы, по которым "транспорты смерти" увезли Фридл с детьми, заросли травой. Кое-где еще виднеется их тусклое выржавевшее железо.

Эти же рельсы на рисунках детей обрываются у края листа, они никуда не ведут.

Терезин. Военная крепость, окруженная валами и стенами. В мирное время численность города не превышала 2500 человек. В гетто проживало одновременно от 11 000 до 65 000 евреев. Терезин - транзитный лагерь, в котором находилось около 140 тысяч человек.

33 430 человек умерло в Терезине от голода, болезней, нечеловеческих условий существования. 87 тысяч было отправлено в Освенцим. 3100 человек пережило Освенцим. 18 000 детей прошло Терезин.

Из 15 000 детей, отправленных в Освенцим, вернулось менее ста. Из детей младше 14 лет из Освенцима не вернулся ни один.

Привожу эти цифры для того, чтобы можно было представить (если такое можно представить!), в какой обстановке учила Фридл детей.

И что еще более потрясает - она учила их систематически. В большинстве своем это были девочки десяти - шестнадцати лет из дома Л-410. В Терезине не было названий улиц. Одни номера. Номеров было много: улицы, дома, блоки, нары, люди - все строго учтено. Самым страшным из номеров был транспортный - тот, что выдавали перед отправкой "на Восток".

Фридл жила в доме девочек, в маленьком закутке, в торце здания. Глядя на эту "жилплощадь" сегодня, невозможно понять, как здесь умещался весь человек целиком. Но Фридл была маленькая, щупленькая; наверное, ей хватало места. Говорят, что там еще была табуретка и что выглядело все это даже уютно. Возможно. Например, знаменитый чешский писатель-юморист Карел Полачек жил в загоне для коз. И тоже был весьма доволен, что имеет такую "романтическую" квартиру. Вечером он приходил к мальчикам из дома Л-417, читалим лекции о русской литературе. Он любил Гоголя. Не с его ли подсказки поставили в Терезине "Женитьбу"?

"Здесь можно было бы жить прекрасно, среди замечательных людей, если бы не постоянный страх, что нас отправят дальше", - писала Фридл в одном из последних писем.

В ночь перед отправкой в Терезин она красила полотно в разные цвета. О чем она думала в ту ночь, перед депортацией? А вот о чем: сразу же по прибытии поставить с детьми спектакль. Если дети спрячутся под зеленое полотно, будет лес… С такими идеями шла она пять километров от Богушовиц до Терезина, несла на себе 50 кг ноши - бумагу, краски, карандаши, ткани.

В благодарность за теплые вещи, что дал ей в дорогу сосед Йозеф Вавричка, Фридл подарила ему картину. "Гитлер приглашает меня на свидание", - сказала Йозефу Фридл. Вавричка смутился - слишком ценный подарок. "Что вы, я писала это всего четыре часа", - махнула рукой Фридл.

Уроки рисования происходили на чердаке дома Л-410. По воспоминаниям Евы Штиховой-Бельдовой, которая короткое время была ученицей Фридл и ее помощницей (помогала подписывать рисунки), на чердаке стояли стол и две лавки. Их смастерил муж Фридл - Павел Брандейс.

Бумагу для рисования добывали, где могли; большая ее часть - оборотная сторона чертежей. Они остались от учеников бывшей Терезинской школы. В 41-м году жителей Терезина выселили, чтобы освободить место для "отребья человечества", предназначенного к скорейшему истреблению.

"Гитлер дарит евреям город!" - широкий жест фюрера разрекламировали нацистской пропагандой. В этом городе следовало жить. Вот только как?!

Детские рисунки, конспект лекций Фридл для учителей и педагогов - все это было найдено в домах и бараках Терезина после войны. Папки, в которые Фридл аккуратно складывала детские работы, не сохранились. Поэтому теперь невозможно воспроизвести ни очередность уроков, ни состав каждой группы.

Назад Дальше