Но одного только абстрактного понимания законов душевной жизни, сколь бы оно ни было глубоким, для воздействия на человека принципиально недостаточно. Необходимо, чтобы больной ощутил это сопереживание, чтобы между ним и врачом возникла многозначная связь, эмпатия, что означает эмоционально чувственный контакт, восстанавливающий нарушенную связь больного с миром, связь не формальную, а органическую, непосредственную, симбиотическую.
II. 3. Лечебные символы сеанса эмоционально-стрессовой психотерапии
Лечебный символ в нашем определении – это образная, условная, свернутая формула выражения ощущения, переживания пациента, с помощью которой психотерапевт опосредованно может вызвать у пациента определенные психические состояния.
Психотерапевтический смысл лечебного символа на сеансе может дать больному определенные установки, настраивающие его на особую, нетрадиционную атмосферу работы, на особый стиль взаимоотношений – глубинно-личностный, понятный лишь узкому кругу участников (посвященных в общегрупповые "тайны"), на творческий, отчасти игровой, диалог, построенный на всевозможных ассоциативных связях, "знаках", при этом не теряющих своей серьезности и личной значимости.
Символы используются на протяжении всего сеанса, однако свое основное назначение они выполняют в его кульминационной части. Это ожидаемый больным символ-обращение, своеобразный диалог психотерапевта с пациентом, во время которого осуществляется индивидуальное, гетерогенное взаимодействие психотерапевта и пациента. Такое обращение – результат длительного, кропотливого постижения внутреннего мира заикающегося человека. Предназначение такого символа – быть своего рода "ключом", идеально соответствующим "замку" и мгновенно открывающим "дверь".
На сеансе пациент должен получить от психотерапевта иной, совершенно неожиданный для самого себя образ. Это объясняется тем, что "образ Я" заикающегося, как правило, всецело подчинен основной жизненной проблеме – речевому дефекту, где господствует "феномен Зеркала" со знаком "минус". Большинство наших пациентов никогда ранее не предполагали, что их можно увидеть иными. Заикающимся свойственно не знать своей истинной личностной ценности, не каждый видит в себе возможности собственного личностного роста. "Новый образ" заикающегося психотерапевт мог бы сконструировать на основе анализа "портрета неповторимости" больного, дав грамотно построенную исчерпывающую психологическую характеристику его. Но практика показывает, что простое словесное изложение такой характеристики больному – слишком лобовое, прямолинейное. Оно действует напролом и не вызывает психологического взрыва, катарсиса, ведущего к внутреннему перелому.
Суть индивидуального обращения-внушения на сеансе в том, что оно символично, а значит – сверхопосредованно. Благодаря этому символ позволяет донести необходимую для больного психотерапевтическую информацию о его внутреннем мире в максимально сжатом, эмоционально насыщенном, а главное – опосредованном виде. Причем чем более краткая, компактная форма обращения-внушения, тем больше ее "степень символической насыщенности", и тем сильнее эффект взаимодействия. Значит, при всей своей опосредованности, символичности обращение-внушение действует прямо по кратчайшему пути. Одновременно срабатывает один из важнейших принципов методики "метод удивления" (по К. Станиславскому). Неожиданно для себя пациент начинает догадываться, что его поняли, его знают, может быть, лучше, чем он сам.
Символ-обращение вступает в так называемый внутренний резонанс со звучащей психотравмой пациента. Он мгновенно изменяет восприятие и отношение больного к себе или подтверждает смутные догадки, ожидания, надежды и, таким образом, дает энергию и желание действовать. К.М. Дубровский называл такое психическое состояние пациента "реконструкцией личности", ее "психоперестройкой" (Дубровский, 1966а,б, с. 234). Именно поэтому символы сеанса эмоционально-стрессовой психотерапии должны отличаться своей выраженной эмоционально-личностной насыщенностью и окрашенностью.
На сеансе определенные эмоциональные состояния рождаются впервые. Поэтому необходимо предупредить, что новорожденность некоторых психических состояний ведет к тому, что пациент "эмоционально распахивается" (термин К. Роджерса) – настолько, что его чувствительность к смыслу символа возрастает. Тогда он "рикошетно" воспринимает как символы собственные, так и символы других пациентов, принимая от них положительную энергетику символов. Это явление можно назвать состоянием "глобального символизма". Присутствие таких эмоционально отзывчивых пациентов значительно облегчает работу психотерапевта.
Но существует и другая категория пациентов. У них ситуация сеанса может вызвать обострение психологической защиты и тогда символ, предназначенный им, должен быть "тонким, как лезвие бритвы", сугубо индивидуальным. И требуется его безошибочное попадание. Сеанс – первая "очная" встреча психотерапевта и пациента, когда больные еще не защищены опытом работы и привычкой. Поэтому важно, чтобы такой символ создал первый опыт саногенной психической защищенности.
Более подробно рассмотрим некоторые символы. Эмоционально-стрессовое назначение сеанса, манера поведения пациентов, насыщенные эмоциями ожидания, нуждаются в таких символах-обращениях, которые создают новые саногенные психические состояния.
Ярким примером такого обращения является символ "Сад прижился" из стихотворения А. Лесина "В Аутке":
В Аутке, деревеньке старой,
В начале века, на заре,
Больной, всегда чуть-чуть усталый,
Сажал он сад на пустыре…
Сад прижился.
Это о Чехове. И все смыслы символа, которые содержат слова "сад прижился", может шифровать психотерапевт пациенту. Дана "канва" подтекста символа, "расшить" ее разными "нитками" может каждый говорящий и слушающий по-своему.
Рассмотрим смысловое наполнение этого символа. Например: "Сад прижился, несмотря ни на что!" – имеется в виду необходимость борьбы, упорства, веры в выздоровление для всех.
В нашем же конкретном случае символ "сад прижился" был предназначен для взрослого пациента, живущего в Крыму, неоднократно лечившегося, далеко не чеховского склада характера, с выраженной прагматической позицией, открыто заявившего о ней.
Прозвучали стихотворные строки… Фамилия писателя не названа, но оба (и слушающий, и говорящий) знают, о ком идет речь. В этот момент психотерапевт вступает с пациентом, который достаточно внушаем и сензитивен, в особый эмоциональный контакт. Для нашего пациента смысл символа звучит как прилюдное возвышение его терапевтом. Возникает такое психическое состояние, которое хочется продлить, а слова, по К. Роджерсу, – повторить, "сказать дважды". Слова "сад прижился", насыщенные аффективно-волевым и эмоциональным содержанием, вызывают массу ассоциаций врача и больного, параллельный поток эмоций. "Сад прижился" ("ты заговоришь сейчас… здесь… на людях…") – и от этого у обоих чувство радости, гордости, желание полета.
Необходимо отметить, что символ воспринимается и всеми участниками группы. В данном случае срабатывает метод "рикошета". Символ также утверждает, поддерживает лично и самого психотерапевта, дает ему внутреннюю уверенность в своих силах, в методике: "сад прижился", т.е. зерно, брошенное на сеансе, должно прорасти в ходе дальнейшей работы группы.
Таким образом, центральным звеном сеанса является сочетание индивидуального и общего подхода к больным. С одной стороны, о каждом человеке говорится так, что он сразу понимает – "это обо мне". С другой стороны, группа – это объединение конкретных людей (в индивидуальном содержится общее), и необходимо особое искусство сказать так, чтобы все члены группы почувствовали свое единство и близость.
"Постепенно состояние всех ребят все больше "входило в резонанс", по-моему, происходило взаимное усиление эмоционального подъема – за счет общности состояния. Мы, как будто крепко взявшись за руки, стали подниматься на высокую гору и овладели ею" (из дневника Р.Н.).
Механизм воздействия психических состояний, рождаемых лечебными символами, может быть объяснен следующими словами П.В. Симонова: "Больше всего на свете дорожите мгновенным перевоплощением в здорового человека. Важно испытать это мимолетное ощущение полного здоровья. Потом ваш мозг независимо от вас будет искать пути к однажды пережитому состоянию свободы от симптомов заболевания" (Симонов, 1962б, с. 117).
Завершая разговор о сеансе эмоционально-стрессовой психотерапии, отметим, что психотерапевтическое воздействие нуждается в постоянно обновляющемся эксперименте, в поиске инвариантных характеристик, опорных пунктов, параметров, значений, что является обратной стороной задачи нахождения утонченных индивидуальных оценок. Следует подчеркнуть, что встречные действия больных и их творческий вклад мы понимаем как реальное служение разработке поставленной проблемы.
II. 4. Эмоциональная волна сеанса
После сеанса эмоционально-стрессовой психотерапии у участников группы возникает новое психическое состояние, которое мы назвали "эмоциональной волной сеанса". Пациенты заново раскрываются миру, эмоционально "распахиваются". В поэтической форме такое состояние удивительно тонко и точно воспроизвел К. Бальмонт в стихотворении "Что сделалось со мной?". Это стихотворение, тщательно переписанное от руки, принес нам пациент Т.В. после сеанса:
Что сделалось со мной? Я весь пою,
Свиваю мысли в тонкий строй сонета,
Лаская зорким взором то и это,
Всю вечность принимаю как свою…
А что со мной? Я счастлив непонятно…
Когда человек переполнен эмоциями, он пытается как-то выразить себя, и каждый из пациентов стремится поведать психотерапевту о нахлынувших на него с неожиданной силой чувствах, мыслях, желаниях. Каждый делится своими переживаниями так, как умеет, точнее – так, как у него получается.
Пациент П.А. вспоминает созвучные своему настроению строки из классики:
"Весь сегодняшний день в голове две строчки. Не помню названия, ни начала, ни конца, а только то, что это Пушкин:
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких…"
Пациентка П.Н. выражает себя эмоционально в прозе:
"Я сегодня рисовала. Рисовала яркий, цветущий, молодой, красивый мир, в который я вхожу. А еще я рисовала березу, согнутую, связанную узлом каната. А ведь надо-то всего-навсего перерубить канат, и береза выпрямится, станет снова стройной, красивой девушкой-березкой…"
Стоит ли говорить о том, какой мощной обратной связью являются такие высказывания и для самого психотерапевта. Ведь профессионально проведенный сеанс требует огромных эмоциональных, интеллектуальных и энергетических затрат со стороны ведущего. Восстанавливают силы психотерапевта произнесенные пациентами строки, которые неизбежно родятся у каждого из них. Приведем стихи собственного сочинения нашей пациентки Л.Т. как яркий пример значимой обратной связи для психотерапевта:
"И вот сегодня в этом зале
Я с вами встретилась, друзья.
Я слышу, что-то там сказали.
Что не узнали вы меня…
Да, вы правы: не очень просто
Меня узнать в толпе ребят:
Случилось чудо не по ГОСТу,
И не по плану, так сказать".
Эти строки бесконечно дороги для тех, кто подключен к "тайнам" восстановления речи, то есть для лечащегося и для того, кто лечит. Один выражает себя, другой видит себя в этой исповеди, как в зеркале. Видит плоды своих трудов, трепетное отношение к себе в душе пациента, целительную силу веры.
Нельзя не вспомнить, что помимо пациентов и психотерапевта есть еще один участник сеанса – зрительный зал – обратная сторона сцены. Для многих пациентов именно участие зала становится первым опытом общения с сопереживающим зрителем и, таким образом, решающим в обретении новой речи и веры в себя. И об этом наши ребята заявляют стихами собственного сочинения:
"Я – говорю!
– я вырвался из власти:
Передо мной разрушилась условности стена.
В порыве радости и искреннего счастья
На этой сцене не стою – здесь нет меня:
Я – в том дыханьи, что с волненьем затаили,
Я – в тех глазах и трепетных сердцах;
Я – в той слезинке, что невольно обронили,
И в появившихся улыбках на устах!.."(П.Р.)
Подобное рождается и у зрителей. Приведем отрывок из поэмы педагога Н.Е. Она написала ее после просмотра сеанса и подарила нам:
"Я – говорю!
Вы – слышите меня?!
Мой голос, вдруг прорвавшийся наружу,
Звучит как Джинн!
Его мне – не унять!
Ну, наконец, тебя я обнаружил!"
"Сеансом любви у мира на глазах" назвал общение на сцене наш пациент А.К. И это очень точно выражает суть происходящего.
"За небольшое время мы получаем настоящий урок добра и подлинного человеколюбия. Как неподдельно ласково здесь обращаются друг к другу! Сколько в каждом слове такта, понимания. В результате мы открываем для себя, может быть, самый прекрасный из миров – мир человекоощущения. Мы как-то вдруг сразу начинаем с особой остротой и силой чувствовать боль другого человека. Учимся искусству сопереживания. Обретаем способность лучше понимать других людей, каждый из которых становится роднее и ближе" (Р.Б.).
Часть III
ЭТАП АКТИВНОЙ ГРУППОВОЙ ЛОГОПСИХОТЕРАПИИ
Лечение должно быть комплексным и таким же гибким и адекватным, как само страдание.
К.М. Дубровский
По словам бывшего заикавшегося А.Н., выразившего свое понимание роли врача и пациента в коррекции нарушенного общения, символ заикания – "Айсберг". Приведем символическое описание методики этим пациентом:
"Одна восьмая Айсберга, возвышаясь над водой, символизирует заикание, остальные семь восьмых означают характер, который от глаз скрыт, но дефект подпитывает основательно. А наверху Солнце, которое своими лучами должно этот Айсберг растопить (надо понимать – гетерогенно). Так как же за три месяца растопить эту глыбу льда? Если – сверху, то Солнце должно себя "сжечь", так как айсбергов очень много!
Выход – Айсберг должен таять са-мо-сто-я-тель-но! Но как? Айсберг может повысить свою температуру, а для этого должна проводиться работа внутри него самого! Все процессы, которые были заморожены (инициатива, воля, настойчивость и еще много всего) должны завертеться, да так, чтобы стало жарко. Все наши дискуссии, наработки "километров речи" помогают в этом. Тогда сам Айсберг, нагреваясь (вода кругом и атмосфера в группе), и Солнце сверху этот Айсберг растопят! А чтобы он опять не заледенел, надо либо сменить обстановку (из холодной воды – в теплую) либо иметь мощное Солнце "над головой", либо изменить свой характер, научив себя работать. Старый характер наградит старой болезнью…
Самое действенное – менять свой характер, чтобы в любой "воде" не образовывалось ни верхней, ни нижней части Айсберга. Все это отвечает нашему подходу к занятиям".
Иными словами, основным принципом данного этапа является необходимость воспитания интрагенного вида поведения пациентов. Рассмотрим это подробнее. Д.Н. Узнадзе делил виды поведения на экстрагенные и интрагенные. Первые направлены на какую-то цель вне самой деятельности, вторые – на процесс деятельности (Узнадзе, 1966, с. 29 – 32).
Второй вид поведения свойственен, прежде всего, детям (игра), однако интрагенное поведение могут проявлять и взрослые.
"Иначе не могло бы быть, – пишет психолог. – При наличии одной лишь экстрагенной активности развитие сил человека носило бы односторонний характер: человеку совершенно необходима "свободная игра сил"" (там же).
Интрагенными формами поведения Д.Н. Узнадзе считал художественное творчество, эстетическое наслаждение, игру, спорт и развлечения.
"В случаях развлечения, спорта и игры, в случае художественного творчества чувство удовольствия и удовлетворения вызываются не результатом активности, а самим ее процессом" (там же).