- Мне нужны кое-какие инструменты. Я готов оплатить вам четыре дня дороги и немного сверху за каждый инструмент. Вы же понимаете, не у всех есть четыре свободных дня, чтобы ездить за покупками.
Бывший привратник открыл свой ящик с инструментами, и сосед выбрал тиски, отвертку, молоток и долото. Расплатился и ушел.
"…Не у всех есть четыре свободных дня, чтобы ездить за покупками", - не выходило у него из головы.
Если это так, то его услуги по покупке инструментов могли бы понадобиться многим.
Во время следующей поездки он решил рискнуть частью компенсации и привезти дополнительно те инструменты, которые уже продал. Так он мог бы не тратить лишнее время на поездки.
Об этом узнали в его квартале, и многие соседи перестали сами ездить за покупками.
Раз в неделю новоиспеченный торговец инструментами ездил и покупал то, что заказывали его клиенты. Вскоре он понял, что, если найти помещение для склада, можно меньше времени тратить на дорогу и больше зарабатывать. Поэтому он взял в аренду необходимое помещение.
Потом торговец расширил вход на склад и несколько недель спустя поставил витрину. Так в городке появилась первая скобяная лавка.
Все с удовольствием делали там покупки. И ему уже не нужно было ездить в соседний городок: оттуда ему присылали все, что он заказывал, ведь он был выгодным клиентом.
Со временем покупатели из соседних деревень тоже стали пользоваться его услугами, потому что для них это была экономия времени.
Однажды он подумал, что его друг, токарь, мог бы делать для него головки молотков. А еще… Почему бы и нет? Клещи, тиски и долото, а за ними гвозди и шурупы…
Короче говоря, за десять лет этот мужчина стал миллионером, владельцем фабрики инструментов, и все благодаря своей порядочности и трудолюбию. И в конце концов превратился в самого влиятельного предпринимателя округи.
Его состояние было так велико, что однажды в связи с началом учебного года он решил подарить своему городку школу, где бы учили не только грамоте, но и самым нужным для того времени профессиям и ремеслам.
Глава городской администрации и мэр устроили пышный праздник по случаю открытия школы, а также торжественный ужин в честь ее основателя.
Когда подали десерт, мэр вручил ему ключи от города, а глава администрации обнял его и сказал:
- Мы, с чувством уважения и благодарности, просим вас удостоить нас чести поставить свою подпись на первой странице Книги почетных гостей новой школы.
- Это была бы честь и для меня, - сказал человек. - Думаю, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем расписаться там, но я не умею ни читать, ни писать. Я неграмотный.
- Вы? - удивился глава городской администрации, который никак не мог в это поверить. - Вы не умеете читать и писать? Вы создали промышленную империю, не умея читать и писать? Я просто поражен. Я спрашиваю себя, каких высот вы бы достигли, умей вы читать и писать!
- Я могу ответить на ваш вопрос, - сказал человек очень спокойно. - Если бы я умел читать и писать… я был бы привратником в публичном доме!
На два размера меньше
В тот день я пришел с заранее заготовленной темой: я хотел продолжить разговор об усилии.
Во время сеанса мне все казалось очень разумным. Но, когда нужно было применить новые знания на практике, мне не удавалось быть последовательным в том, что в теории звучало так заманчиво.
- У меня создается впечатление, что я совсем не могу жить, не прилагая хоть изредка усилий. Скажу больше, на самом деле мне кажется, что никто не может без этого жить.
- В чем-то ты прав, - сказал Толстяк - Большую часть последних двадцати лет моей жизни я старался быть верным своей философии, но не всегда у меня это получалось. Думаю, со всеми происходит то же самое. Идея "нет усилиям" - это испытание, постоянная работа, самодисциплина. Следовательно, необходима определенная тренировка.
Сначала мне тоже все это казалось невозможным, - продолжал он. - Что подумают обо мне другие, если я не пойду на это собрание? Если я не буду внимательно слушать, хотя мне плевать, что они там хотят сказать? Если я не поблагодарю этого человека, который, по моему мнению, заслуживает презрения? Если я откажу в просьбе, которую просто не хочу выполнять? Если позволю себе роскошь работать четыре раза в неделю и не стану гнаться за большими заработками? Если я выйду в свет небритым? Если я откажусь бросить курить по принуждению и дождусь, когда это произойдет само собой? Если…?
Где-то я писал, что идея необходимого усилия - это социальный продукт, плод определенной идеологии, идеологической системы, на самом деле очень строго определяющей облик социального существа. Понятно, что, если человек ленив, злобен, эгоистичен и небрежен, он должен делать над собой усилие, чтобы стать лучше. Но разве человек действительно таков?
Я слушал зачарованно, и не столько из-за слов Хорхе, сколько из-за моего собственного представления о том, какой должна быть жизнь: без напряжения, в мире с самим собой, спокойной, без спешки и без этого вечного вопроса: "Что я здесь делаю?"
Но с чего же начать?
- Сначала, - продолжал Хорхе, словно подслушав мои мысли, - и прежде всего, нужно выбраться из западни, в которую мы угодили в раннем детстве. Эта западня - мысль, так укоренившаяся в нашем сознании, что внешне и внутренне стала частью нашей культуры; "Ценится только то, что достигается с помощью усилий".
Как сказали бы американцы, это bull-shit (бычий навоз). Каждый может понять на основе своего опыта, что это не так, и тем не менее мы строим свою жизнь, исходя из этой якобы неоспоримой истины.
Несколько лет назад я описал один клинический синдром, который, хотя и не зарегистрирован ни в медицинских, ни в психологических научных трудах, наблюдается или когда-нибудь наблюдался у каждого из нас. Я решил назвать его "синдром ботинок на два размера меньше", сейчас поймешь почему.
* * *
Один человек входит в обувной магазин, и к нему подходит любезный продавец:
- К вашим услугам, господин!..
- Мне бы хотелось пару черных ботинок, как на витрине.
- Разумеется, господин. Давайте посмотрим: ваш размер… сорок первый, не так ли?
- Нет. Дайте мне тридцать девятый, пожалуйста.
- Простите, господин. Я работаю в обувном магазине уже двадцать лет, и я прекрасно вижу, что вы носите сорок первый. Может быть, сороковой, но никак уж не тридцать девятый.
- Пожалуйста, тридцать девятый.
- Простите, позвольте мне измерить вашу ногу.
- Измеряйте что хотите, а я хочу пару ботинок тридцать девятого размера.
Продавец достает из ящика прилавка этот странный инструмент, которым продавцы обуви измеряют ногу, и с удовлетворением провозглашает:
- Видите? Как я и говорил, сорок первый!
- Скажите, кто платит за ботинки, вы или я?
- Вы.
- Хорошо. Тогда принесите мне тридцать девятый.
Продавец, смирившийся и в то же время удивленный,
идет за парой тридцать девятого размера. По дороге до него доходит, что ботинки, наверно, приобретаются этим господином не для себя, а в подарок.
- Вот, как вы просили, тридцать девятый размер, черные.
- Подайте, пожалуйста, рожок.
- Вы хотите их надеть?
- Да, разумеется.
- Вы их покупаете для себя?
- Да! Так вы принесете мне рожок?
Без рожка нельзя обойтись, если вы хотите, чтобы эта нога влезла в этот ботинок. В результате нескольких попыток, сопровождаемых нелепыми позами, клиенту удается впихнуть всю ногу в ботинок.
Ворча и постанывая от боли, он делает по ковру несколько шагов, которые даются ему все труднее.
- Хорошо. Я их беру.
У продавца болят ноги от одной только мысли о том, каково пальцам клиента, сплющенным внутри ботинок тридцать девятого размера.
- Упаковать вам в коробку?
- Нет, спасибо, я пойду прямо так.
Клиент выходит из магазина и с грехом пополам проходит пешком три квартала, отделяющие его от работы. Он кассир в банке.
В четыре часа дня, после шести часов на ногах, втиснутых в эти ботинки, у него гримаса боли на лице, а из покрасневших глаз обильно катятся слезы.
Его коллега из соседней кассы, наблюдавший за ним всю вторую половину дня, очень обеспокоен.
- Что с тобой? Тебе плохо?
- Нет. Это все ботинки.
- А что с ботинками?
- Они мне жмут.
- Что с ними произошло? Они намокли?
- Нет. Они на два размера меньше, чем моя нога.
- Чьи же они?
- Мои.
- Я тебя не понимаю. А ноги у тебя не болят?
- Ноги болят невыносимо.
- Так в чем же дело?
- Я тебе сейчас все объясню, - говорит человек, сглатывая слюну. - У меня в жизни мало радостей. Действительно приятных моментов в последнее время все меньше.
- и?
- Эти ботинки меня просто убивают. Я ужасно страдаю, это правда. Но через несколько часов, когда я приду домой и сниму их, представь себе, какое наслаждение я испытаю! Какое наслаждение, приятель! Какое наслаждение!
- Правда, это похоже на сумасшествие? И это оно и есть, Демиан, это оно и есть.
Таковы, по большей части, наши правила воспитания. Я думаю, моя позиция - это тоже крайность, однако стоит примерить ее на себя, как костюм, чтобы понять, как он на тебе сидит.
Я считаю, что ничего стоящего нельзя добиться с помощью усилий.
Я ушел от него, думая о его последней фразе, грубой и разящей наповал:
- Усилия нужно делать… только при запоре.
Столярная мастерская "Эль сьете"
- Кроме тупоголовых есть еще люди, не принимающие ничью помощь, - пожаловался я.
Толстяк удобно устроился и рассказал мне:
За городом стоял маленький домишко, что-то вроде небольшого ранчо. В передней его части располагалась мини-мастерская с кое-какими станками и инструментами, а позади - две комнаты, кухня и совсем простенькая ванная.
Однако Хоакин не жаловался. За последние два года столярная мастерская "Эль сьете" стала популярной в городке, и он зарабатывал достаточно, чтобы не тратить свои скудные накопления.
В то утро он, как всегда, встал в половине седьмого, чтобы увидеть рассвет. Но он так и не смог дойти до озера, потому что в двухстах метрах от дома наткнулся на тело раненого и искалеченного юноши.
Хоакин упал на колени и приложил ухо к его груди… Там, в глубине, сердце из последних сил старалось поддержать то, что еще оставалось от жизни в этом грязном теле, провонявшем кровью и спиртным.
Хоакин сходил за тележкой и погрузил на нее юношу. Придя домой, он переложил тело на свою кровать, разрезал на нем лохмотья и осторожно обмыл его водой с мылом и спиртом.
Юноша был пьян и зверски избит. У него были порезы на руках и спине, а еще сломана правая нога.
В течение двух следующих дней вся жизнь Хоакина сосредоточилась на заботах о здоровье его незваного гостя: он лечил и перевязывал раны, закрепил сломанную ногу между двух досочек и поил юношу куриным бульоном маленькой ложечкой.
Когда молодой человек пришел в себя, Хоакин был рядом и смотрел на него с нежностью и тревогой.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
- Хорошо… мне кажется, - ответил юноша, рассматривая свое отмытое и вылеченное тело. - Кто обо мне заботился?
- Я.
- Почему?
- Потому что ты был ранен.
- Только поэтому?
- Нет, еще мне нужен помощник.
И оба от души рассмеялись.
Наевшийся и отоспавшийся, не выпивший ни единой рюмки с тех пор, Мануэль, так звали юношу, быстро пошел на поправку.
Хоакин пытался обучить его своему ремеслу, Мануэль изо всех сил старался увильнуть от работы. Неоднократно Хоакин внушал ему, испорченному разгульной жизнью, мысль о преимуществах честного труда, доброго имени и добропорядочной жизни. Иногда казалось, что ему удавалось достучаться до Мануэля, но два часа или два дня спустя тот не просыпался вовремя или забывал выполнить работу, порученную ему Хоакином.
Прошло несколько месяцев, и Мануэль окончательно поправился. Хоакин отдал ему самую большую комнату в доме, долю в бизнесе и первую очередь в ванную в обмен на обещание целиком посвятить себя работе.
Как-то ночью, пока Хоакин спал, Мануэль решил, что шести месяцев воздержания было вполне достаточно и что одна рюмочка ему совсем не помешает. На случай, если Хоакин вдруг проснется среди ночи, он закрыл дверь своей комнаты изнутри и вылез через окно, оставив зажженной свечу, чтобы казалось, что он дома.
За первой рюмкой последовала вторая, а там и третья, четвертая, и еще, и еще…
Он распевал песни со своими собутыльниками, когда мимо бара под рев сирены проехали пожарные. Мануэль не подумал ничего плохого, пока на рассвете, шатаясь, не добрался до дому и не увидел толпу, собравшуюся на улице.
В пожаре уцелели только часть стены, станки и кое-какие инструменты. Все остальное уничтожил огонь. От Хоакина осталось только четыре или пять обуглившихся костей, которые и похоронили на кладбище под плитой, где Мануэль попросил выгравировать такую эпитафию:
Я это сделаю, Хоакин, я это сделаю!
С большим трудом Мануэль восстановил столярную мастерскую. Он был лентяем, но не безруким, а навыки, полученные от Хоакина, помогли ему сохранить этот бизнес.
Ему всегда казалось, что Хоакин откуда-то смотрит на него и постоянно подбадривает. Мануэль всегда вспоминал о нем, когда у него в жизни происходило что-то очень важное: свадьба, рождение первого ребенка, покупка первой машины.
А в пятистах километрах оттуда Хоакин, живехонек-здоровехонек, спрашивал себя, имел ли он право лгать, обманывать и поджигать такой красивый дом только для того, чтобы спасти одного молодого человека.
Он ответил на этот вопрос утвердительно и рассмеялся, вспомнив, как полиция городка перепутала свиные кости с человечьими…
Его новая столярная мастерская была немного скромнее предыдущей, но уже известна в соседнем городке. Она называлась "Эль очо".
- Иногда, Демиан, в силу жизненных обстоятельств тебе трудно помочь любимому человеку. Тем не менее если и стоит преодолевать какие-либо трудности, так только для того, чтобы помочь ближнему. Это отнюдь не моральный долг или что-нибудь подобное. Это жизненный выбор, который каждый может сделать в свое время и по собственному усмотрению. Благодаря моему собственному опыту и наблюдениям я пришел к выводу, что свободный и хорошо знающий себя человек щедр, приветлив, старается помогать другим и одинаково счастлив, отдавая и принимая подарки. Поэтому каждый раз, встречаясь с людьми, думающими только о себе, не спеши ненавидеть их: у них достаточно собственных проблем. И всякий раз, когда ты поймаешь себя на низменных, подлых или мелочных мыслях, не упусти возможности задуматься, что же с тобой происходит. Я уверен, где-то ты свернул с нужного пути. Однажды я написал:
Невротику не нужен
ни психотерапевт,
который его вылечит,
ни отец, который о нем позаботится.
Все, что ему нужно, -
это учитель, который ему покажет,
в какой точке пути он заблудился.
Собственнический инстинкт
Я точно не знаю, почему в какой-то момент своей жизни я пошел по мучительной и трудной дорожке.
Все началось с приступа ревности к моей девушке. Она предпочла встретиться со своими подругами по колледжу и отложить свидание со мной. С этой минуты у меня появилось предчувствие потери и боль, которую всегда вызывало во мне это состояние.
На приеме у психотерапевта я заговорил о том, как важно пережить потерю как таковую, но чувствовал я себя при этом откровенно огорченным.
- Не понимаю, почему я должен делить свою девушку с ее подругами, а своих друзей - с их девушками. Я так говорю, чтобы услышать самого себя и понять, как же это глупо. Прошу тебя, помоги мне. Когда что-то мне принадлежит, даже если это, выражаясь твоим языком, звучит по-троглодитски, я чувствую, что имею право распоряжаться этим, давать это кому-то или не давать и на тот срок, который я захочу. Потому что это мое.
Хорхе отставил чайник в сторону и рассказал мне вот что.
Он рассеянно шел по улице, когда увидел ее. Это была огромная и прекрасная золотая горка.
Лучи солнца падали прямо на нее, и там, где они ее касались, она переливалась всеми цветами и становилась похожей на объект из другой галактики, словно вышедший из фильмов Стивена Спилберга.
Он рассматривал ее некоторое время, будто под гипнозом.
"Наверно, у нее есть хозяин", - подумал он.
Он посмотрел по сторонам, но вокруг никого не было.
В конце концов он подошел и потрогал ее - она была теплая.
Гладя ее поверхность, он решил, что ее мягкость и нежность на ощупь были абсолютным тактильным соответствием ее сиянию и красоте.
"Я хочу, чтобы она принадлежала мне", - подумал он.
Очень нежно он поднял ее на руки и пошел вон из города.
Зачарованный, он медленно вошел в лес и добрался до поляны.
Там, под послеполуденным солнцем, он осторожно поставил ее на траву и сел рядом, чтобы любоваться ею.
"Впервые в жизни у меня появилось что-то стоящее. Что-то, принадлежащее мне. Только мне!" - подумали оба одновременно.
- Когда мы обладаем чем-то и порабощаемся, попав в зависимость от этого чего-то, кто кому принадлежит, Демиан?
КТО КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ?
Конкурс певцов
Я задумался над словами предыдущего сеанса.
Я вышел из кабинета, а они все вертелись у меня в голове: мелочный, подлый, эгоист, свернуть с пути…
В голове у меня все смешалось и окончательно перепуталось.
Я пришел на следующий прием с "ярко выраженным намерением", как говорил Хорхе, продолжить разговор на эту тему.
- Хорхе, - сказал я, - ты всегда выступаешь в защиту эгоизма как показателя самооценки, самолюбия в хорошем смысле этого слова… Но в прошлый раз ты говорил о мелочности, и я, перенявший твою глупую привычку искать в словаре запомнившиеся слова, нашел, естественно, слово "mezquino", "мелочный".
- Ну и?..
- Там говорилось: "жадный, жалкий, несчастный, бедный". И что ты хочешь от меня услышать? Я на первый взгляд не вижу никакой разницы.
- Давай посмотрим, - сказал Толстяк, уже раскрывший словарь Испанской королевской академии. - Здесь еще говорится: "нуждающийся, недостаточный, крошечный". А также, что это слово - арабского происхождения, производное от слова "гшвкт", что означает "бедный".
- Наверное, сейчас мы дадим этому слову более полное и точное толкование, - продолжал он. -
Мелочный - это, должно быть, тот человек, у которого нет - или он думает, что нет, - самого необходимого. Это тот, кто нуждается в том, чего у него нет, чтобы перестать быть крошечным; это тот, кто отказывается что-либо отдавать, потому что он хочет все только для себя; это тот несчастный бедолага, который думает только о своих желаниях.