И вот смотрю сейчас на Соню… Понимаю - играет, изображает страх. Сама, может быть, и не понимает этого, но играет. Тут папа улыбается и говорит: "Да ладно! Сонечка самая смелая девочка на свете! Она всех победит!", и иду своей дорогой. Краем глаза, конечно, наблюдаю за Соней. Она смотрит на меня несколько разочарованно. Я кидаю ей через плечо: "Самая смелая девочка! Просто герой!" - и иду дальше. Через какое-то время ситуация повторяется, но в ответ Соня слышит все то же самое, правда теперь я об этом рассуждаю со всей серьезностью - мол, Сонечка смелая, она совершенно не может никого бояться и так далее.
И вот через пару дней следующая зарисовка: Сонечка рассказывает мне о том, что ее любимый мишка очень боится и "его надо положить в коляску, чтобы он не боялся". Мы это делаем, а папа добавляет: "Сонечка от всех защитит своего мишку!" А еще через пару дней мы с ней уже играем "в волков": сначала от них прячемся, а потом (заметьте - не я это предложил!) выскакиваем на них и стреляем из воображаемых пистолетов! Волки, разумеется, повержены, Соня торжествует.
Для того, чтобы закончить разговор о такого рода - "выученных" - страхах наших детей, приведу еще один простой, но очень показательный пример. Одна из моих пациенток, у которой уже собственные дети выросли, страдала от страха грозы. Не панически, конечно, просто во время грозы ей становилось неуютно, дискомфортно, тревожно. Как выяснилось, в детстве ее любимая бабушка прятала ребенка под кровать всякий раз, когда начиналась гроза. Зачем бабушка это делала - сказать сложно, но, учитывая тот факт, что она выросла в эпоху, когда электричество еще казалось магией, понять ее поведение можно.
Если человек в состоянии существовать без пугала, значит, он по-настоящему благовоспитан и умен.
Уильям Хэзлитт
По сути, бабушка просто научила ребенка, что надо бояться грозы, и этот выученный страх сопутствовал моей пациентке до самого что ни на есть зрелого возраста. В этой связи, имеет смысл серьезно подумать о том, каким страхам своего ребенка обучать надо, а каким - дело совершенно лишнее.
Но все же главные страхи ребенка формируются у него несколько иначе, с нашей, так сказать, помощью. Да, есть механизм обучения страху через имитацию: мама боится, а ребенок отсюда делает вывод, что опасность велика, и поэтому тоже боится. Но все же главная часть детских страхов формируется родителями целенаправленно. Признаемся себе в этом честно: нам кажется, что мы вполне можем, время от времени и при определенных обстоятельствах, припугивать нашего ребенка. Ну, в педагогических целях, разумеется… И это бывает даже эффективно. Скажешь ребенку, что если он будет плохо себя вести и капризничать, то ты его или дяденьке милиционеру отдашь, или в магазин вернешь, откуда его взяли, он, понятно, перепугается и утихомирится. На минуту-другую… Ну, чем не метод? Вполне можно использовать. Можно, но не нужно.
Какие результаты дает эта, не побоюсь этого слова - "вершина" педагогического искусства? И как все это безобразие скажется потом на психике нашего ребенка? Ну, результаты, прямо скажем - не ахти, а вот сказаться они могут по полной программе. Родители для ребенка - это люди, которые самим фактом своего существования гарантируют его защищенность. Так?.. Несомненно!
В дурно воспитанном человеке смелость принимает вид грубости, ученость становится в нем педантизмом, остроумие - шутовством, простота - неотесанностью, добродушие - льстивостью.
Джон Локк
И вот эти родители начинают ребенка пугать, и не чем-нибудь, а тем, что они его бросят, отдадут куда-то, оставят одного, в лучшем случае - лишат его радости, опеки и поддержки. В общем, накажут тем или иным "отлучением" от себя как от Святой Церкви. И проблема даже не в том, что ребенок будет думать, что ему грозит нечто подобное (хотя многие дети, особенно по малолетству, как раз так и думают), а в том, что он будет думать, что он не может рассчитывать и полагаться на своих родителей. Поскольку же пока они - его мир, то, значит, он и на мир полагаться не имеет никакой возможности. А это уже попахивает самой настоящей катастрофой.
Не знаю, о чем думают родители, когда они говорят ребенку нечто подобное: "Такой засранец нам не нужен!", "Ты отвратительный, я тебя любить не буду!", "Ты не выполняешь моих требований, а поэтому не рассчитывай, что я стану тебе помогать!", "Если ты не прекратишь реветь, я с тобой больше не буду разговаривать!", "Все! Не смей теперь подходить ко мне ни с какой просьбой!", ну и так далее.
Когда у родителей не получается добиться от ребенка "правильного поведения", они начинают мучиться комплексом родительской неполноценности. С одной стороны, "неправильное поведение" детей иллюстрирует их родительскую несостоятельность. С другой стороны, испуг, который испытывают дети, когда их "припугивают", помогает родителям восстановить реноме, почувствовать собственную значимость и ценность. Поэтому иногда у меня возникает стойкое ощущение, что все эти угрозы родители произносят только для того, чтобы поднять собственную самооценку.
Переживая состояние абсолютного бессилия, не зная, как быть с непослушным ребенком, родители своими угрозами демонстрируют ему, да и самим себе, честно говоря, свою несокрушимую и недюжинную силу. По сути, эти родительские угрозы - есть не что иное, как манифест: мол, я - все, а ты - ничто. Правдами и неправдами родители пытаются сформировать у своего ребенка "комплекс ничтожества", ведь если ребенок сам по себе "плохой", то и страдание родителя понять можно, и его эмоциональные срывы оправданы. Вот так сами с собой играем, не понимая, что подобное подсознательное выяснение отношений с собственным ребенком есть не что иное, как борьба с чувством собственной несостоятельности.
"Плохая мать", "плохой отец" - это ужасные ужасы хороших родителей. Чем лучше родитель, тем больше он боится, что он окажется "плохим". А когда возникает этот нелепый и, прямо скажем, идиотический страх, родители начинают делать все возможные глупости. И первая глупость в этом ряду - запугать своего ребенка. Причем, даже неважно чем. Родители, которые побестолковей, пугают ребенка тем, что они с ним что-то сделают - отдадут его куда-нибудь или накажут. Те, что чуть сообразительнее, но тоже не семи пядей во лбу, пугают ребенка тем, что с ним что-то не так, что он дураком вырастет, например, или что все будут плевать на него с высокой колокольни, что он неумеха, растяпа, что он ни с чем не справится.
Лишь те индивидуумы способны реально противостоять проблемам жизни и преодолевать их, которые обнаруживают в своих стремлениях обогатить всех остальных, которые идут впереди таким образом, что остальные тоже выигрывают.
Альфред Адлер
Этот скорбный и безумный список можно, к сожалению, продолжать до бесконечности… А ребенок верит. На сознательном уровне, он, скорее всего, и не согласится, и не поверит. Но родители общаются не с сознанием ребенка, а с его подсознанием - слишком сильна наша связь. И потому зерно сомнения, зерно неуверенности, зерно беззащитности все равно попадет в головушку нашего малыша, а потом мы будем иметь все, чего иметь совсем не хотелось бы. Так свою неуверенность и чувство собственной несостоятельности мы благополучно передаем своим детям "по наследству". Надо ли объяснять, что неуверенность в себе и чувство собственной несостоятельности - это и есть страх? Надеюсь, не надо. Это вполне очевидно - страх, и ничего больше.
Примечание: "Комплекс неполноценности как он есть…"
Когда мы слышим фамилии великих людей, они представляются нам такими прекрасными рыцарями в блестящих доспехах, на белых лошадях, без всякого страха и, разумеется, упрека. На самом деле, это, как правило, далеко не так. Вот, например, основатель "индивидуальной психологии" Альфред Адлер, автор теории знаменитого "комплекса неполноценности"… Самозабвенно любящий детей, полноватый, краснолицый, небольшого роста, он родился в небогатой еврейской семье, в детстве болел рахитом и не раз оказывался на волосок от смерти. Когда маленькому Альфреду было три года, его родной брат умер в их общей постели. Сам Альфред переболел тяжелейшей пневмонией, которую врачи посчитали смертельной и даже отказались от лечения ребенка. Но мальчик выжил.
Потом Альфред Адлер стал одним из первых четырех участников научного кружка Зигмунда Фрейда, а через несколько лет был избран первым президентом Венского психоаналитического общества. Впрочем, вскоре его идеологические разногласия с основателем психоанализа достигли своего предела, и он покинул свой пост, равно как и само общество. Причем, не просто покинул, а забрал с собой треть сотрудников своего бывшего "гуру" и основал собственную психотерапевтическую организацию. Всей своей жизнью и, в частности, этим демаршем Альфред Адлер доказал верность и точность своей теории - теории "комплекса неполноценности". В чем же она заключается?
Альфред Адлер считал, что, поскольку ребенок длительное время остается зависимым от родителей, у него формируется целый комплекс таких ощущении, которые заставляют его чувствовать себя "неполноценным" - маленьким, слабым, ко многому не способным. И эта "неполноценность", точнее - желание как-то от нее избавиться, как считал А. Адлер, и определяет всю дальнейшую жизнь каждого человека. "Человек, - как говаривал Максим Горький, - это звучит гордо", а потому он - человек - никогда не смиряется с собственной "неполноценностью". Чувствуя эту свою мнимую "неполноценность", он всю жизнь, назло врагам, старается ее преодолеть. И лес тот рубят, и щепки те летят…
Это желание человека преодолеть свою подсознательную, нажитую в детстве, неполноценность Альфред Адлер назвал "сверхкомпенсацией комплекса неполноценности", или, проще говоря, "волей к власти". Именно эта "сверхкомпенсация", по мысли ученого, и позволяет человеку развиваться, однако, она же и приводит его к невротическим расстройствам. Чтобы избежать этого, Альфред Адлер предлагал воспитывать в детях "социальное чувство". Он считал, что оно присуще нам биологически, однако, несмотря на свою генетическую природу, не развито в нас в должной мере.
Почему я сейчас об этом вспомнил? Потому что степень уверенности или неуверенности наших детей в самих себе (этот самый пресловутый "комплекс неполноценности") формируется у них при нашем непосредственном участии. Если мы считаем возможным воспитывать своих детей через унижение и запугивание, этот комплекс разрастается. А потому, рано или поздно, наш ребенок, вошедший в силу, проявит свою волю к власти и свергнет родителя, то есть нас с вами. Пусть и не в прямом смысле этого слова "свергнет", но тут ведь достаточно и психологического свержения. Он расправится с родительским авторитетом не задумываясь, послав нас, как глубокомысленно поется в одной песенке, на небо за звездочкой.
Потом мы удивляемся, что наши дети как-то не очень хорошо себя ведут, проявляют всяческую непорядочность, а еще всеми силами хотят быть круче тучи. А какими прикажете им еще быть?
Как там говорили на Руси-матушке? "Не пеняй на зеркало…" Вот-вот. Желание ребенка доказать нам свою исключительность, его эпатаж, конфликтность, подростковый негативизм, наигранное высокомерие, дискредитация родительского авторитета - все это результат нашего отношения к ребенку. Мы его, вольно или невольно, унижали, запугивали, и он такое мнение о себе составил, что он "недоделок". Но как с таким мнением о себе жить? Трудновато! Вот он и пытается восстановить свое реноме: "Я - соо1, а предки - отстой". И что ты будешь с этим делать? Уязвленность есть, чувство собственной неполноценности и его сверхкомпенсация наличествуют, а социального чувства нету. Альфред, так сказать, Адлер. Иными словами, перед нами всегда есть возможность выбора. Мы можем запугивать своего ребенка, чтобы он чувствовал себе неуверенно и до поры до времени нас слушался: "Из какого места у тебя руки растут?! Все изгадит, к чему притронется! Поубиваю!" Но велика вероятность, что потом он вернет нам с процентами эту нашу "родительскую строгость" (а точнее говоря - глупость). Впрочем, есть и другой вариант - воспитывать и развивать в нашем ребенке "общественное чувство", по тому же самому Альфреду Адлеру, то есть такое чувство, которое позволит ребенку проявлять свои лучшие человеческие качества, причем, не только в отношении абстрактных окружающих, но и в отношении нас - его родителей.
Все неудачники - продукты неправильной подготовки в области общественного чувства. Все они - не способные к сотрудничеству одинокие существа, которые в большей или меньшей степени движутся противоположно остальному миру.
Альфред Адлер
Тут ведь какая история? С окружающими - хочешь или не хочешь - приходится договариваться, подросток будет стараться быть с ними милым и в результате станет только лучше к ним относиться - таков закон психологии. А с нами-то зачем ему социальное чувство проявлять? Во-первых, мы - родители - от него никуда не денемся, а во-вторых, что еще мы можем ему дать? В общем, нет у него никакого мотива "выстраивать с нами отношения". Но если даже и есть, ему все равно "влом", ведь через себя и свое унижение переступать придется, а это то еще испытание…
Короче говоря, все тут, на самом деле, не так сложно. Особенно, если включить голову. Если я демонстрирую своей дочери силу, я таким образом, во-первых, дискредитирую себя, во-вторых, заставляю ее чувствовать себя неполноценной, а в-третьих, возбуждаю в ней внутреннее сопротивление, т. е. закладываю такую мину в фундамент наших будущих отношений, что лучше о перспективах этих отношений даже и не думать. Именно поэтому я не делаю ничего подобного и никому не советую.
Напротив, если я воспитываю в своей Сонечке социальное чувство (а мы всем семейством, как один, этим занимаемся), то результат получается обратный. Сонечка будет знать, что родители ее любят, что и она сама, и то, что она делает со своей жизнью, - это для них важно. А еще она привыкнет быть доброй, внимательной, чуткой. Не запугивая ребенка, когда он делает что-то неправильно, но поддерживая его всякий раз, когда он делает что-то правильно и хорошо, можно достичь потрясающих результатов.
Например, Сонечка уже прекрасно знает, что есть ее вещи и есть чужие, но она всегда делится с окружающими тем, что у нее есть. Почему она это делает, хотя должна была бы, по логике вещей, демонстрировать в свои три года апогей собственнического инстинкта? Потому как каждый раз, когда она делала что-то, что, в принципе, должно улучшить ее отношения с окружающими (например, делилась фруктами), она получала обильное положительное подкрепление в виде реакции взрослых: "Какой у нас растет добрый и внимательный ребенок!" Это мы кричим все хором и никогда не скупимся. И ей нравится, и она хочет соответствовать этому гордому, но пока не очень понятному ей званию - "добрый и внимательный".
А ведь можно было поступить и по-другому: например, сказать ребенку, что если он не будет делиться с окружающими, то с ним никто не будет дружить. Даже если ребенок это и поймет, хотя, конечно, он поймет это как-то очень по-своему и незатейливо, он не станет от этого ни добрее, ни лучше. Но зато теперь он будет постоянно неуверен в себе, и, рано или поздно, мы обнаружим его на консультации у психотерапевта - несчастного, растерянного, не знающего, как ему правильно строить отношения с другими людьми.
Так от кого зависят эти результаты? Наверное, повторять не нужно…