Как обычно во всех нестандартных случаях – а этот случай был именно таким – я применил консервативный подход. Я был уверен, что некоторые формы якорения и/или Эриксоновские паттерны помогут этому клиенту получить то, за чем он пришел. Таким образом, вопрос заключался в том, какое минимальное вмешательство может быть эффективно в этом необычным случае, учитывая тот факт, что нам нужно было быть готовыми к тому, что в этом нестандартном поведении скрывается какой-то новый, интересный паттерн. Я дал задание Давиду, чтобы он провел с клиентом беседу (тема которой совершенно не имела значения), во время которой Дэвид должен был преувеличенно использовать движения глаз и предикаты таким образом, как это делал клиент на их первой встрече (движения глаз связаны с противоположным набором паттернов) и сосредоточить внимание на визуальных и кинестетических предикатах, все время поддерживая высокий уровень раппорта. Через какое-то время (скажем, пять минут) он должен был начать смешивать эти необычные перекрестные сигналы со стандартными, так чтобы в течение ближайшего времени он мог перейти от такой обратной системы к полной согласованности между используемыми предикатами и движениями глаз. Помимо этого, ему было поручено во время перехода к стандартной конгруэнтной схеме движения глаз и использования предикатов дать клиенту возможность отвечать и, самое важное, отслеживать, как клиент реагирует на такое присоединение и ведение. Если клиент присоединится и позволит вести себя таким образом, следует продолжать процесс до тех пор, пока движения глаз клиента не придут в соответствие с предикатами; если клиент не присоединится, Дэвид должен вернуться на начальную точку и повторить весь процесс до достижения успеха. Дэвид выслушал задание и отправился к клиенту. Через некоторое время (если мне не изменяет память, менее чем через час), Дэвид вернулся и сообщил, что стратегия присоединения и ведения сработала, и теперь клиент демонстрирует стандартную связь между движениями глаз и предикатами. Точки отсчета были установлены.
Когда я вошел в комнату, сразу было видно, что что-то поменялось: клиент выглядел иначе. Избыточное мышечное напряжение исчезло, голос стал более низким и глубоким, поменялся ритм его речи. Я сразу спросил его, не хотел ли он в туалет – его реакция была просто великолепной. Он был крайне удивлен моим (кажущимся неуместным в его новом состоянии) странным вопросом, а затем рассмеялся, когда понял, что последний раз он посещал туалет около двух часов назад. Я был удовлетворен результатом. Через некоторое время из телефонного разговора с этим клиентом мне стало известно, что он полностью избавился от своего страха, что он не сможет вовремя добраться до туалета, если покинет свой дом, его отношения с девушкой вышли на новый позитивный уровень, и т. д.
По сей день я не знаю, как оценивать то, что произошло на самом деле: каким образом устранение несоответствия между двумя первичными (в то время) ориентирами репрезентативных систем с использованием калибровок, присоединения и ведения привело к таким результатам? Конечно, я могу строить различные предположения, но я не стану этого делать, чтобы не выстраивать в своем восприятии фильтры, которые могут помешать моей способности распознавать подобные проявления, если я столкнусь с похожим случаем. Этот пример призван привлечь внимание читателя к неисследованным аспектам классических моделей, называемых репрезентативными системами, и, возможно, кому-то из читателей захочется исследовать эти во многом неизведанные территории.
3. Я обращаю внимание читателя на общий подход, использованный в данном случае, в качестве примера возможного набора действий в необычных случаях – таких, которые не имеют прецедентов. Действуйте осторожно, так как такие случаи встречаются нечасто и вполне могут скрывать настоящие жемчужины паттернов под маркерами калибровок. Эта осторожность в исключительных случаях позволила Бендлеру и мне успешно работать с некоторыми еще более сложными запросами, которые встречались в нашей практике, постепенно обучая клиентов, к примеру, способности сознательно вызывать амнезию.
Работая с такими клиентами, мы могли применить паттерн или набор паттернов, наблюдать последствия, вызвать частичную амнезию, чтобы удалить воспоминания о нашем вмешательстве, а затем использовать второй, третий (и так далее) набор альтернативных паттернов.
Опять же, по сей день я не в состоянии четко определить, что такое использование амнезии и последующее повторное тестирование паттернов представляет собой с точки зрения эпистемологии. Действительно ли нам удавалось полностью стереть воспоминания обо всех наших вмешательствах? Стоит ли использовать такой метод для проведения исследований? В тех случаях, когда клиент демонстрировали яркие реакции – например, фобии, – это, несомненно, выглядело убедительно. Такая радикальная программа требует тщательной оценки. Возможно, существуют современные способы проверить, как именно работает такая форма амнезии, и возможно ли ее использовать в качестве исследовательского инструмента.
Айхер пишет:
Итак, благодаря введению ключей доступа, использованию аналогии сознательного и бессознательного ума, чанкинга и стратегии TOTE, был проложен мостик к НЛП.
Я так понимаю, что под мостиком Айхер подразумевает связь между академической психологией и тем, что мы делали в области НЛП в то время. Я провел один учебный год в качестве приглашенного исследователя в лаборатории Джорджа Миллера в Университете Рокфеллера в Нью-Йорке (1969–7190) и с глубоким уважением относился к работе Миллера. Хотя первоначальная трансформационная модель, разработанная Хомским в 1957 году, была заменена/расширенна к тому времени, когда я попал в Университет Рокфеллера, я отметил, что Миллер был единственным исследователем (насколько мне известно), которому удалось применить ключевые понятия Хомского для получения фактических изменений. Хомский никогда не утверждал присутствие "психологической реальности" в абстрактной работе в области синтаксиса, в которой он был пионером. Миллеру удалось определить, например, длительность процессов построения предложений, которые отличались количеством постулированных преобразований, связывающих глубинную структуру с поверхностной структурой. Одним из важных вкладов Миллера стала статья "Магическое число семь, плюс-минус два", опубликованная в 1956 году, которая до сих пор является одной из самых цитируемых работ, опубликованных в области психологии.
Несколько дополнительных замечаний:
Айхер упоминает модель TOTE (тестируй-действуй-тестируй-выходи) как часть этого предполагаемого мостика. Нужно признать, что сама модель ТОТЕ является реакцией на сражения, которые происходили в психологии и интеллектуальной среде той эпохи в целом. Работа Хомского (и особенно его обзор работы Б.Ф. Скиннера "Вербальное поведение") повлияла на развитие психологии и на ближайшие десятилетия освободила психологию от тотального влияния бихевиоризма (форма, которую принял позитивизм в эту эпоху). Одним из следствий его удивительно точной критики было (пусть не сразу, но это было неизбежно) снятие со счетов центральной концепции бихевиористской психологии – отношение стимул-реакция (С-Р) – в качестве основы изучения и производительности. Таким образом, психология той эпохи была лишена основного пояснительного инструмента. Если не модель С-Р, то что может объяснить поведение?
Как верно отмечает Айхер, ответ появился в 1960 году в книге "Планы и структура поведения" Миллера и двух его соавторов – Юджина Галантера и Карла Прибрама.4 В этой книге они предлагают альтернативу инструменту С-Р; это была достойная замена – кибернетическая модель ТОТЕ. В соответствии с требованием любой кибернетической модели, ТОТЕ представляет собой замкнутую систему, в которой последствия действия связанны с триггером действия – это простейшая форма обратной связи.
То, что Айхер включил модель ТОТЕ в свое повествование, немного меня озадачивает, ведь это всего-навсего абстрактный пояснительный инструмент в теории психологии. Учитывая, что оригинальная модель НЛП, метамодель, сама по себе (о чем говорит даже ее название) содержит логические уровни в логической иерархии (естественное упорядочение человеческой речи), ТОТЕ гораздо более совместима с паттернами НЛП, нежели С-Р. Тем не менее, это не паттерн НЛП. ТОТЕ не применяется как часть процесса моделирования новых паттернов НЛП. Это только теоретическое классификационное понятие, призванное заполнить пробел, возникший с отказом от использования С-Р. В таком случае, каким образом ТОТЕ относится к НЛП?
Я уже говорил, что начиная с тех далеких лет, я отказываюсь классифицировать НЛП как часть академической психологии. Академическая психология, по крайней мере в том виде, в котором она существует в Соединенных Штатах, направлена на изучение средней производительности и особенностей деятельности людей, перед которыми стоят определенные задачи – это статистический подход к изучению человеческого поведения. Это было и остается призванием психологии. НЛП, напротив, является изучением наивысшей степени человеческой производительности – моделированием гения, паттернов лучших из лучших. Следовательно, НЛП и психологию легко отличить по двум признакам: область исследования (средняя производительность в психологии и наилучшая производительность в НЛП) и применяемая методология.
Если рассматривать это различие в качестве объекта исследования, не сложно прийти к выводу, что соответствующий инструмент для одной из этих областей, академической психологии, формирует статистический подход, при котором происходит агрегация производительности субъектов в изолированных и обычно искусственных условиях (эксперименты), и используется множество методов для определения средних показателей путем простого деления совокупной производительности на общее количество субъектов исследования. Существуют, конечно же, и гораздо более сложные методы, которые применяются в исследованиях диапазона изменений и взаимосвязи различных переменных.
Тем не менее, все эти методы включают обобщение полученных данных, вследствие чего основным критерием анализа является вычисление среднего показателя. Изучение крайней наивысшей степени человеческой производительности, то есть превосходства, совершенства, резко отличается от таких манипуляций с данными – как разница между статистикой и алгеброй. Первая является набором операций, направленных на распределение; вторая – это разработка точного паттерна для одного (в данном случае) уравнения. Как вышло так, что статистика не является неприменимым инструментом в алгебре? Все просто – в алгебраических уравнениях не может быть не точного, усредненного ответа (хотя могут существовать различные подходы к решению наиболее сложных алгебраических неравенств). Этот логическое умозаключение о таком важном различии, похоже, не доступно большинству исследователей, которые, без сомнения, исключительно с лучшими намерениями подвергают различные модели НЛП, извлеченные из оригинальной модели, статистическому анализу. Если бы они попытались применить те же логические операции к формальным системам, к той же алгебре, они бы обнаружили, что подобное структурирование в этих дисциплинах не возможно.
Читатель, которому известно, что первоначальные модели, как в смысле моделируемых гениев, так и в отношении последствий применения техник моделирования НЛП, берут свое начало в терапевтической практике той эпохи, может возразить, что, возможно, мои замечания точны для академической психологии, но не применимы к клинической практике. А ведь об этом расколе между теми, кто боролся за первенство в теоретической области, и теми терапевтами, которые просто хотели помогать людям, ходят легенды.
Рассмотрим терапевтическое применение. Агент перемен сталкивается с реальным человеком, который пришел, чтобы создать возможность выбора в определенных условиях своей жизни, в которых у него нет никакого выбора, или имеющиеся варианты его не устраивают. Предположим, что эта встреча происходит в Загребе или Бостоне и т. д… К счастью агента перемен, местные психологи методом статистической выборки определили, что 67 % населения Загреба или Бостона (где бы это не происходило) бессознательно выбирают визуальную модель получаемой информации и опыта. Прекрасно, но как агент перемен может использовать эти статистические данные (пускай даже и достоверные) в его/ее работе с этим клиентом?
Итак, если данные о предпочтительной репрезентативной системе для сообщества, частью которого является клиент, общеизвестны, терапевт, вероятнее всего, сделает предположение, что этот клиент бессознательно предпочитает визуальную систему обработки информации. Это всего лишь предположение. Проблема состоит в классической ошибке, допускаемой при присуждении категорий – тот факт, что 67 % населения делают определенный выбор, ведет к тому, что это предположение автоматически относится и к оставшимся процентам населения. Предположим, что этот агент перемен понимает важность общения с этим клиентом таким образом, чтобы установить контакт и обеспечить эффективный способ обмена информацией. В связи с этим агент перемен будет подстраивать свое поведение под шаблон, наиболее предпочтительный для визуальной коммуникации.
Да, действия агента перемен будут эффективны (по крайней мере, до определенного момента) в двух из трех случаев. Да, раппорт будет установлен, и обмен информацией будет происходить эффективно. Но не для остальных 33 % населения! Они ведь не вписываются в статистическую картину. Конечно, вы скажете, что способности агента перемен отслеживать калибровки позволят ему обнаружить несоответствие между этим конкретным клиентом и моделью, избранной агентом перемен. Что ж, будем надеяться, хотя…
Итак, как же данные статистического анализа о бессознательных предпочтениях населения на конкретной территории помогли терапевту? Никак. Или, что еще хуже, на их основании терапевт бессознательно применил фильтр, не позволяющий ему замечать и корректно реагировать на те аспекты поведения со стороны клиента, которые сигнализируют о предпочтительной системе обработки информации.
Приписывание характеристик, присущих общей массе, каждому конкретному субъекту, являющемуся частью этой массы, является грубейшей ошибкой. Это просто не работает. Статистический подход к клинической практике не предлагает ничего ценного и представляет собой пример ошибочной категоризации, при которой обобщенные данные превалируют над явными сигналами, которые подает конкретный клиент. Сравните точность и эффективность использования различных точек калибровки, определяемых отдельно в каждом конкретном случае – например, движения глаз и предикаты, – с описанной выше ситуацией.
Итак, вернемся к первоначальному вопросу: Айхер предполагает, чтобы некий мостик был выстроен между академической психологией и НЛП, или, как он выразился, "пре-НЛП". Не совсем понятно, как относиться к такому предположению. Что именно подразумевается под термином "пре-НЛП"? К этому моменту, моделирование Перлза, Сатир и начальные стадии моделирования Эриксона уже были завершены, и мы погрузились в тестирование кодированных паттернов (включая ключи доступа и пердикаты, сознательные и бессознательные процессы, чанкинг – основу метамодели). Без всякого сомнения, уникальность системы НЛП и возможности применения моделирования и первоначальных паттернов НЛП доказывает, что, независимо от названия, новая технология работала и приносила свои результаты.
Глава 10
Моя история в НЛП
Роберт Дилтс
Мое детство и юность прошли в районе залива Сан-Франциско в 50-70-х. Это было время глобальных перемен, которые, в основном, начинались именно в этой части Северной Калифорнии. Культура, в которой я рос, дала толчок к возникновению таких явлений, как движение хиппи, рок-н-ролл, протесты против войны во Вьетнаме, галлюциногенные препараты, сексуальная свобода, феминизм, движение в защиту прав гомосексуалистов, осознание необходимости охраны окружающей среды, стремление к развитию человеческого потенциала и технологическая революция в Кремниевой Долине. Перемены, новые идеи, инновации и революционный дух были естественными, каждодневными составляющими реальности, в которой я жил до достижения совершеннолетия.
В 1973 году я прибыл в Университет Калифорнии в Санта-Крузе. Мой путь по прибрежным горам из района залива занял примерно час. Университет был крайне прогрессивным экспериментальным учебным учреждением, настоящим отражением идеализма Калифорнии шестидесятых. Это было заведение для совместного обучения юношей и девушек (даже уборные были общими), в котором абсолютно отсутствовали официальные оценки. Вы либо сдавали пройденный материал, либо и вовсе не вносились в ведомость. Поэтому провалить курс было попросту невозможно. Ранее я посещал католическую школу для мальчиков, подготавливающую к учебе в колледже, и был готов к переменам. Университет Санта-Круза в то время представлял собой полную противоположность моему предыдущему учебному опыту.
Некоторые студенты с трудом приспосабливались к отсутствию строгой структуры, но я чувствовал себя как рыба в воде. Одним из навыков, который я освоил во время подготовки к колледжу, была дисциплинированность, и это сослужило мне хорошую службу в университете. Любой человек с внутренней мотивацией и самодисциплиной мог в полной мере воспользоваться теми возможностями и свободой, которые предоставляло университетское окружение.
Поскольку в моей школе основной акцент делался на точные науки, я решил пойти в другом направлении и начал с того, что выбрал гуманитарные дисциплины в качестве профилирующих. При этом в университете Санта-Круза поощрялись междисциплинарные исследования, а меня интересовало абсолютно все. Во время учебы на первом курсе я посещал занятия по психобиологии, экономике, культурной антропологии и компьютерному программированию (это было в те времена, когда нужно было использовать коробки перфокарт, а один компьютер занимал целое здание).
Я переключился на точные науки на втором курсе, с головой уйдя в физику и исчисления.
Именно в этот период я по-настоящему оценил работу Альберта Эйнштейна. Любопытно, что я родился в 1955 году в той же больнице в Принстоне, Нью-Джерси, где Эйнштейн провел последние недели своей жизни. Я пришел тогда, когда он уходил. Возможно, между нами произошел какой-то энергетический обмен, потому что я всегда ощущал тесную связь с его идеями и ценностями, а его личность стала темой одной из моих книг о стратегиях гениев.
В то же время я продолжал развивать и свои творческие наклонности, проводя независимое исследование в области анимации. Это научило меня смотреть на мир движений с совсем иной точки зрения. Разделение каждой секунды времени на 32 отдельных образа привело к полностью изменившемуся состоянию восприятия. Возможно, позже это помогло мне быстрее распознавать едва различимые невербальные поведения.