- Ха! - сказала Вера. - Ну вот: я не люблю технику. Кроме бабушкиной швейной машинки, старенького "Зингера", я не в состоянии управлять ни одним техническим предметом в доме. Видимо, техника понимает, что ее не любят, и отвечает мне взаимностью. Я нажимаю, допустим, кнопку "рlау" на магнитофоне, но звук не появляется. Любой другой член семьи делает то же самое, и магнитофон включается. Или глажка белья: я никак не могу всунуть вилку в розетку. Потом оказывается, что после ремонта не все розетки подходят под старые конфигурации вилок, но об этом помнит кто угодно, только не я. Если мне нужно пропылесосить, то следует делать это лишь в чьем-то присутствии, потому что умный прибор под гордым именем "Филипс" может не выключиться или вдруг вместо всасывания начнет плеваться пылью. Лампочки в люстре перегорают намного чаще, когда свет включаю я. Короткое замыкание от включения мною любого электроприбора - это практически обычное явление.
- Ты хочешь сказать, что между доктором Лученко и техникой идет тихая война?
- Ага. Причем я всегда оказываюсь побежденной стороной.
- Ничего. Видать, не царское это дело, - сказал ее возлюбленный.
- В таком случае "не царским делом" будет практически все, связанное с механизмами, приборами или агрегатами, облегчающими нелегкую женскую долю. Я и так до недавнего времени стирала вручную. И миксером не пользуюсь... Я технический урод.
Андрею было удивительно, что Вера не скрывает этот свой недостаток. Она и не бахвалилась им, и не стремилась, как другие знакомые Двинятину женщины, выдать за достоинство. Она говорила о нем просто, как о том, что дано от природы, но не есть ни плохо, ни хорошо. Так умный собеседник с каким-то физическим изъяном сразу бы сказал, к примеру: "Вот, дескать, у меня на руке вместо пяти шесть пальцев. Вам это не мешает? Вот и хорошо", - и стал бы говорить о чем-то другом. Вера о технике рассказала спокойно, с изрядным чувством самоиронии.
- Тогда в этой войне, считай, у тебя появился союзник, - сказал Андрей.
- Спасибо, милый...
Она уже засыпала, а он все никак не мог успокоиться. Его все в ней интересовало. Все было ново и как-то странно волновало его. Новой была ее необычная для взрослой женщины стеснительность. Любовь помогла им досконально изучить все сладкие тайны тел друг друга, но спать Вера легла в тонкой ночной рубашке, иначе ей было не уснуть.
Вере начал сниться сон. В клинике, где она работала, в специальном помещении для сеансов гипноза на одном из диванов лежит пациент. Лученко не видит его лица, но точно знает, что он находится в релаксации, то есть в спокойном и расслабленном состоянии. Вера смотрит на больного, но как бы не видит его. Зато она абсолютно отчетливо слышит его такой знакомый голос и никак не может вспомнить, кому он принадлежит: "Тройка, семерка, туз. Семерка - ерунда, туз? Я сам себе туз! А вот тройка число роковое. Если поймешь мою тройку, разгадаешь меня, докторша! Это не просто число. Кто владеет числом три, тот владеет богатством, славой и любовью. Что ты смеешься, докторша? Издеваешься надо мной!!! Не веришь?! Я заставлю тебя поверить!" Неузнанный пациент принялся трясти Веру Алексеевну, а она отмахивалась от него, отворачивалась, выкрикивала:
- Не верю!
- Веронька, проснись! Это я, Андрей.
- Ой! Я что-то кричала?
- Да, мой милый Станиславский. Ты кричала: "Не верю". И кому же ты не веришь? Мне?
- Тебе верю.
- Тогда ты хорошая девочка, получи кофе в постель.
Вера окончательно проснулась, почуяв аромат крепкого кофе. На той же деревянной разделочной доске, вновь игравшей роль подноса, разместились две чашки кофе, два горячих бутерброда с сыром, плитка шоколада и несколько ломтиков дыни.
-Да это просто царский завтрак!
- Ну еще бы, - гордо вскинул бровь Андрей.
- Признайся честно, никакой ты не ветеринар, - хитро поглядывая на него, проворковала Вера.
- А кто же я, по-твоему?
- Ты шеф-повар какого-нибудь шикарного ресторана. Я права?
Андрей улыбнулся, и по всему было видно, что похвала возлюбленной его окрылила. Он сказал:
- У меня есть предложение.
- Какое?
- Я сейчас быстренько смотаюсь к Жаровням за своей зубной щеткой и еще кой-какими мелочами. Пока Ольга с Кириллом в походе, поживу у тебя. Как тебе такая идея?
- Ты и так уже живешь у меня. А тебе не надоест видеть меня весь день и еще ночь?
- Мне надоело половину отпуска быть без тебя.
- Но мы же встречались на пляже, ходили в кафе, ездили на морскую прогулку...
- Это не считается.
- Почему же?
- Видишь ли, Вера, если бы условности позволяли, я бы еще в поезде, как бы это поприличней выразиться... Ну, в общем, объяснился бы тебе в любви.
- Понятно.
- Что тебе понятно?
- Ты - сексуальный маньяк.
- Это ты как психотерапевт утверждаешь или как женщина?
- Как женщина.
- И что это значит?
- Это значит, что я тоже маньячка, потому что еще в поезде все время думала о тебе.
- Ура! Значит, это наш общий диагноз, доктор?
- Вне всяких сомнений, доктор...
- Ну, тогда все в порядке.
Андрей ушел, напутствуемый ласковым требованием поскорее вернуться.
Вера достала из плетеной сумочки отрез бирюзового крепдешина. Пока дочь с зятем запасались провизией для похода, она его купила в магазине тканей. Этот славный кусочек материи сам просился в руки и оказался совершенно необходим. Во-первых, надо же сшить накидку себе на плечи, от крымского солнца обгоревшие; во-вторых, процесс шитья для Веры - все равно что вязание для мисс Марпл или трубка для Шерлока Холмса. То есть занятие для сосредоточенности и построения цепочки рассуждений.
Занимаясь шитьем, Вера Алексеевна Лученко, доктор и психотерапевт, находила выход из безвыходных положений. Это касалось и правильного подхода к лечению многих пациентов. А порой - и это случалось частенько - во время работы над очередной деталью одежды в голову Веры приходила какая-то гениальная в своей простоте идея, помогавшая распутать клубок странных обстоятельств. Таких, например, как нынче в Феодосии... Вот чтобы ничья злая воля не манипулировала ею и ее близкими, Вера и отправила в поход детей. Ей ничего не стоило создать у ребят впечатление, что это их собственная идея. Теперь она, не волнуясь за Ольгу и Кирилла, могла продумать происходящее.
Процесс шитья нравился ей с самого раннего детства. Не случайно даже в отпуск она, на всякий случай, взяла пустую коробочку из-под крема, где лежал свернутый сантиметр, отточенный белый мелок и множество заколок на магните. Дома в богатой личной коллекции книг по искусству и истории костюма доктором Лученко были собраны образцы самых разнообразных направлений моды всех времен и народов. Занимаясь шитьем для себя и дочери, Вера скрупулезно работала над структурой моделей: подчеркивала линию груди, акцентировала плечи, талию делала узкой и чуть завышенной, чтобы зрительно удлинить пропорции ног. и хотя ноги ее были стройными, но свой небольшой рост, сто шестьдесят три сантиметра, она считала маловатым и постоянно "удлиняла" то за счет дизайна одежды, то за счет высоты каблуков. К тому же она внимательно выбирала цвет, предпочитая нежные, чисто женские тона: бледно-розовый, цвет фуксии, миндаля, вишни, серый и особенно любимый ею - бирюзовый.
Портниха-любительница расстелила голубой отрез на чистом обеденном столе, и принялась раскладывать тонкую ткань, обмеряя себя и перенося свои размеры на ярко-голубой лоскут, прорисовывая тонким мелком линии выкройки. Она уже видела не только саму вещь готовой, сшитой, но и себя в этой новой яркой "накидушке". Пока она производила все необходимые в процессе шитья манипуляции - накладывала силки, переносила выкройку симметрично с правой стороны на левую, прорисовывала вытачки и затем вырезала будущую вещь по рисунку, - мысль ее работала также интенсивно, как и руки. Она нанизывала события и возможные мотивы действий на некую мысленную нитку, как нанизывают рассыпавшиеся бусы. Факты, видимые и вероятные возможности выстраивались стройными бусинами, заполняли собой нить внутренних рассуждений.
Ко времени возвращения Двинятина наряд был почти закончен, оставалось буквально несколько стежков. Вера пожалела, что не сшила еще дома для этого крымского лета
струящиеся просторные шальвары из яркого шелка. Они с этой сине-зеленой легкой открытой вещицей смотрелись бы очень гармонично и по-южному. Что касается Вериных размышлений, то они выстроились в законченную систему. Появились ответы на вопросы, ускользавшие от нее до начала шитья, а главное - план вероятных действий.
Андрей вернулся действительно очень скоро. Тут же они начали обниматься так, будто не виделись целый год. Кто знает, чем бы закончились эти объятия, если бы не Пай. Он, бешено виляя хвостом, кинулся лизаться.
- Андрюша! Я его выведу, а ты пока можешь поставить чайник?
- Ни в коем случае, выведем Пая вместе. А потом вместе же приготовим завтрак. Не собираюсь я с тобой расставаться. Мне теперь всюду мерещатся маньяки и бандюганы, готовые напасть на тебя.
- У меня есть защитник - Пай.
- Лучше пусть я буду твоим защитником, а Пая мы будем брать на охоту, он же охотник.
- Ну да, охотник! Разве что за сосисками, которых ему нельзя.
- Слушай, ты такая грамотная собаковладелица. Ты точно психотерапевт, а не ветеринар?
Так, перешучиваясь, они вышли втроем прогуляться по длинному скверу, вдоль запущенной кленовой аллеи, где деревья уже потихоньку готовились к осеннему маскараду. Во время прогулки Вера решила позвонить Оле. Она попросила Андрея "нажать такую кнопочку, когда тебе тоже будет слышно". Андрей, посмеиваясь, сказал, что кнопочка называется "громкая связь", дозвонился и нажал.
- Ма, ты, что ли?! - послышался веселый Олин голос. - Привет!
- Как дела, доча? - спросила Вера, садясь на скамейку. - Где ты?
- Сейчас на берегу, плавать будем. Ты меня случайно застала, еще минута, и я бы неуслышала звонка. Аты бы волновалась!
- Рассказывай, что интересного.
- Я и собираюсь. Представляешь, спим мы. В палатке жарко, поэтому все на спальниках под открытым небом. И во сне чувствую, кто-то лицо облизывает. Даже решила сквозь сон, что это Кирюша! - Оля захихикала. - Открыла глаза, а оно такое большое, мохнатое, пушистое. Лижется, и язык шершавый! Я как начну орать "мамочка"! На всю степь!
- И что же? - встревожилась Вера.
- А Кире хорошо, у него сон, как у чугунного утюга! Его чтоб разбудить, нужно в море сбросить! Представляешь, его тоже всего вылизали, а он даже не проснулся. Это уж я его своими воплями, и то с трудом разбудила. Проснулся весь мокрый!
- Не весь, а только лицо! - послышался смех облизанного.
- Так кто же это был? Не томите! - взмолилась Вера.
- Овцы.
- Как это овцы?
- Ну, там пасутся овцы, в этом месте, где мы разбили лагерь. И вот они рано утром паслись и видят: лежит вкусная компания, решили облизать! А поскольку я всех перебудила своими визгами, - с явной гордостью продолжила девушка, - тут все проснулись и познакомились с пастухом.
•- Значит, овцы были не одни, а с пастухом, - констатировала факт Вера.
- Ну да. И пастух сказал, что их ветеринар поехал на какие-то курсы. А мы сказали, что у нас с собой в отпуске личный ветеринар.
- Приветик от личного ветеринара, - сказал Андрей.
- Ау, Андрей! Как вы там, не скучаете?
- Нет-нет, Олененок, не скучаем, - поспешила вставить Вера. - Когда вы обратно?
- К сожалению, скоро. Здесь так хорошо! Ну все, пока, целую, в море хочется! - И раздались короткие гудки.
Вера посидела еще немного, задумавшись, а Андрей глядел на нее. Потом она встала:
- Пойдем.
Пай весело носился по аллее, задирая ногу у деревьев и урн. Ему не было никакого дела до сложностей и неприятностей человечьей жизни. Единственное, что его интересовало, а вернее "кто", была его хозяйка, главный смысл его песьей жизни. Потому что именно ей он был предан всей душой. Увлекшись даже каким-то очень интересным запахом, он обязательно вскидывал свою лунного цвета голову с длинными палевыми ушами и огромными, как у восточного принца, глазищами, всматривался в Верино лицо, спрашивая взглядом: "Ты как? У тебя все в порядке?"
Андрей, глядя на Пая, сказал:
- Вот я занимаюсь ветеринарией уже десять лет, но не перестаю удивляться этой собачьей преданности. Он смотрит на тебя взглядом, полным такой любви, что я начинаю ревновать. - И Андрей, присев на корточки, подозвал Пая и принялся его трепать и почесывать за ушами. Пай блаженно повалился на спину, подставляя для ласк пузо и бока. - Твоя собака ко мне неплохо относится.
- Он не знает, что он собака, - совершенно серьезно сказала Вера. - Пай уверен, что мы - его семья. Я - мама, Оля - сестра, Кирюша - брат, а сам он - младший ребенок в семье. И поэтому те люди, которые любят нас или хорошо к нам относятся, становятся для него как бы своими. И он на них тоже распространяет свое хорошее отношение. Но стоит ему почувствовать, что кто-то нас не любит, он тут же демонстрирует свою неприязнь. Например, к моей свекрови. Он ее на дух не переносит.
А когда та начинает с ним сюсюкать, демонстративно поворачивается и идет в мою комнату.
- Да, Пая не обманешь, это не человек. Он точно знает, кто чего стоит. И кстати, он очень тактичен, ты не находишь?
Вера рассмеялась своим смехом-колокольчиком, и Андрею сразу захотелось бегом тащить ее домой.
Вернувшись с прогулки, они занялись обедом. Вера переоделась в трикотажные синие шорты и голубую майку, на стол были выставлены из холодильника овощи и мясо, Андрей надел фартук бывшей хозяйки квартиры, и работа закипела.
- У меня такое предложение, - сказал он. - Ты готовишь еду для Пая, а я для нас.
- Но я же за две минуты нарежу ему мясо, а тебе одному возиться?
- Вот и хорошо. Может, мне нравится для нас готовить! Я ни для кого уже давно ничего не готовил.
- Хорошо. Ты готовь, а я буду развлекать тебя разговорами. В знак благодарности за готовку.
- Ну, положим, одними разговорами ты не отделаешься. Твоя благодарность должна быть более ощутимой. - Хитро посмотрев на Веру и увидев, что она слегка зарделась, Андрей подмигнул. - Давай! Рассказывай!
- Мы уже бесконечно обсуждали, что все те неприятности, какие происходили с нами здесь во время отпуска, не случайны. Вот послушай... Только ты не отвлекайся и режь лук полукольцами, так в салате вкуснее, а то ты режешь, как для жарки... Впрочем, давай я сама. А ты сядь на табуретку и учись. Салаты - это моя стихия, я люблю, чтобы все было по-моему.
- Я сяду, но только ты продолжай.
- Продолжаю. Короче, сейчас мне вся картина событий видится так четко и ясно, словно тот, кто дергает за
ниточки весь этот театр марионеток, стоит передо мной. Не хватает лишь отдернуть последний марлевый занавес, и я его... Не увижу, нет - я его и так вижу... А схвачу за руку и остановлю.
- Кого ты остановишь?
- Режиссера. Того, кто затеял с нами всю эту игру.
- Веруня! Может, я отупел от любви, но мне нужно объяснить более подробно. Кто он?
- Не нужно, Андрей, не могу. Извини, и не потому, что так интереснее - чтобы все открылось в самом конце, как в кино. Нет. А просто... Понимаешь, лишать человека иллюзий необходимо в правильно выбранное время.
Андрей не мог решить, обижаться ему или нет. Подумал и понял, что обижаться на эту необыкновенную женщину невозможно. Пусть все будет так, как она задумала. Он сказал:
- Как ты красиво нарезаешь помидор, кругляшками, я такую нарезку видел только в ресторане.
- Это я перед тобой выпендриваюсь. Хочу показать себя хорошей хозяйкой.
- У тебя получается.
Дивно пахнущий свежими огурцами и помидорами, укропом и луком салат истекал соком в большой керамической миске. Рядом дымилась молодая розовощекая картошка в масле, густо посыпанная укропом. На длинной селедочнице лениво лежала атлантическая сельдь, а в плоской тарелке ждала своего часа изящно уложенная ветчина рядом с сыром. Все это богатство источало такие призывные ароматы, что хотелось как можно скорее наброситься на еду. Вера достала из холодильника запотевшую бутылку все того же мартини, из буфета бокалы.
- Как говорит наш анестезиолог, нет повода не выпить!
- Ну, ты просто меня сразила. Такой стол, и буквально за считанные минуты!
- А я решила отметить нашу с тобой встречу...
Вера смотрела, с каким удовольствием Андрей поглощал вкусную еду, и сама получала двойное удовольствие; от вкусной еды на столе и от давно забытого чувства радости кормить любимого мужчину. Он в этот момент словно одновременно был и возлюбленным, и ребенком, и уставшим от трудов защитником. Вере нравилось кормить Андрея Двинятина, подкладывать в его тарелку самые вкусные кусочки и смотреть, как он уплетает все это за обе щеки.
Вышли на веранду и, усевшись у маленького плетеного столика, продолжили беседу под ароматный кофе, приготовленный Андреем. Он затянулся сигаретой и сказал:
- Все, о чем мы говорили тогда, с Олей и Кириллом, и сейчас, мне напоминает старые советские времена, словно мы стали жертвами некоего кляузника. Только нового разлива. Если бы вся эта история случилась при совке, то этот режиссер массовых действий побежал бы, наверное, в партком, в профсоюз, писал бы анонимки и старался бы нас достать советскими средствами. Но в нынешних условиях он или она, уж не знаю кто, действует с одной стороны как убийца, а с другой - как мелкий пакостник.
- Пусть то, что я сейчас скажу, выглядит слишком самонадеянно, но мне кажется, что он или она меня боится. - Вера вопросительно взглянула на возлюбленного, проверяя его реакцию. И тут же уточнила: - Нашего "массовика-затейника" можно вычислить по поведенческим признакам. Ведь он находится где-то близко от нас, поскольку знает, когда мы дома, когда едем на морскую прогулку, где находимся в каждый отдельно взятый промежуток времени. Как сказала бы моя подруга Даша Сот-никова, директор рекламного агентства, у нашего убийцы хорошо налажены связи с общественностью.
- Мне все же не хочется думать, что это Галя или Иван. - Двинятин вздохнул.
- Если им окажется Светлана Павловна или соседка тетя Валя, тебе будет легче?
- Не знаю. - Андрей пожал плечами. - Противно будет в любом случае. А есть средство не давать о себе информацию?
- Если не хотим, чтобы о нас судачили в нашем окружении, не следует рассказывать о себе лишнего. Впрочем, нельзя оставить "режиссера" совсем без информации
о себе, а то он начнет приносить более ощутимый вред нашим близким... А теперь, мой милый, я по глазам твоим вижу, чего тебе хочется. Мне тоже! Но давай сходим на море, потратим съеденные калории. Ты не возражаешь?
Андрей вздохнул, но сказал:
- Конечно!
Они уже собрали все необходимые пляжные принадлежности, открыли дверь квартиры. Дверь напротив распахнулась в это же мгновение, из нее вышла Алла и, к изумлению Андрея, - Иван.
- Вот так встреча! - воскликнул Андрей. - Привет, дружище!