Разыскиваемая предстала перед ним такой, какой ее и описывали: маленькая, нежная, элегантная. И только лицо двадцатилетней женщины носило следы бурной жизни. "Чувственностью и испорченностью проникнуто все это существо", - так характеризовал ее Горон. Габриелла Бомпар пришла в сопровождении американца, "ярко выраженного представителя светских кругов", который назвался Джорджем Геранджером и тотчас стал рассказывать. Горон узнал, что во время деловой поездки в Ванкувер Геранджер познакомился с французским коммерсантом, по имени Ванаэр, которого сопровождала его дочь Берта. Страстно влюбившись в Берту, Геранджер стал ее любовником. Вместе с Ванаэром он основал фирму и с восторгом согласился сопровождать его дочь в Париж. В пути Геранджер узнал, что Ванаэр не кто иной, как разыскиваемый Эйро, и что последний использовал его поездку для того, чтобы ликвидировать их фирму и скрыться с деньгами. Конечно, он также узнал, что Берта - это Габриелла Бомпар. Но он любит ее и верит, что она лишь жертва Эйро. Эйро - жулик и убийца. Это Эйро убил Гуфе, а ее использовал как приманку для судебного исполнителя. На улице Тронсон-Дюкудрэй в Париже он снял для нее маленькую квартирку. Туда 26 июля она пригласила Гуфе на любовное свидание. А почему бы и нет? Гуфе был не первым, кому она отдавалась по приказу Эйро ради денег, когда у него не было больше ни цента. Так почему бы не Гуфе? Но в назначенный для свидания день Эйро сообщил ей, что Гуфе занят и свидание не состоится. Когда она поздно вечером вернулась домой, то вместо Эйро застала там какого-то рыжего мужчину, который надел свой пиджак и молча исчез. Лондонский чемодан стоял в углу спальни. На следующий день Эйро предложил ей съездить на юг. Чемодан отвезли на вокзал. В Лионе Эйро взял напрокат экипаж, которым он правил сам, и они поехали в сторону Миллери. Там снова появился рыжий и взял чемодан. Эйро говорил о крупных сделках и отправился с ней в Америку. Американец был уверен в невиновности Габриеллы Бомпар. Сейчас же по прибытии в Париж он уговорил ее явиться в полицию и положить конец ложным подозрениям. Габриелла Бомпар кивала головой, подтверждая каждое его слово. "Очевидно, - докладывал Горон, - она уверена, что я такой же легковерный, как и ее любовник".
Однако Горон иначе представлял себе случившееся. По его мнению, в Америке Габриелла Бомпар поняла, что настало время расстаться с Эйро и спасать свою шкуру. Она использовала американца, чтобы ее "признание" имело более правдоподобный вид. Эйро же тем временем написал свои письма, чтобы предупредить это "признание". На глазах растерявшегося американца Габриелла Бомпар была арестована и водворена в следственную тюрьму, которую в шутку называли "знаменитая харчевня Горона". Там Горон морил ее голодом, допрашивал день и ночь и подсаживал в ее камеру своих шпионов. Он повел ее на улицу Тронсон-Дюкудрэй, и хозяйка дома ее сразу же узнала. Она помнила день 26 июля и утверждала, что Габриелла в тот день возвратилась домой рано. Она вспомнила и о большом чемодане, и о мужчине, похожем на Гуфе, которому открывала дверь. Горон также узнал, что 25 июля Габриелла посетила соседнего кузнеца и поручила ему обить чемодан прочными железными полосками. К началу февраля Горон постепенно добился от нее правдивых показаний. Конечно, призналась она, Эйро хотел ограбить Гуфе, и она об этом знала. Но, несмотря на это, она была лишь орудием в его руках.
Кровать в ее квартире граничила с альковом, который находился за занавеской. Эйро ввинтил в потолок алькова металлическое кольцо и пропустил через него веревку с крюком на конце. 26 июля, когда она принимала Гуфе, Эйро спрятался в алькове за занавеской. Одетая только в пеньюар, подпоясанный шелковым шнуром, она легла на кровать к трепетавшему от страсти Гуфе. Заигрывая, она развязала шнур и обвила им шею Гуфе. В этот момент Эйро закрепил концы шнура на веревке и потянул за нее. Гуфе стал вырываться и кричать. Тогда Эйро задушил его руками. Так и предполагал Лакассань. Затем Эйро завернул труп в клеенку, перевязал и засунул в чемодан. Не в состоянии якобы от потрясения двинуться с места, Габриелла несколько часов провела в комнате рядом с трупом, пока Эйро обшаривал сейф Гуфе. Возвратился он злой из-за неудачи, избил ее и сразу же после этого, "потеряв стыд, в нескольких метрах от убитого" овладел ею. Затем они отвезли чемодан на вокзал и поехали в Лион, в Миллери. Оставили труп на берегу реки, а потом бросили и разломанный чемодан. Вот и вся история. Горон несколько раз ездил с Габриеллой на улицу Тронсон-Дюкудрэй, где действительно обнаружил в балке потолка железное кольцо и части веревки, которой пользовался Эйро.
Со времени ареста Габриеллы Бомпар весь Париж находился в лихорадочном состоянии. Дом на улице Тронсон-Дюкудрэй, где произошло убийство, посещали целыми семьями. Когда следователь Допфер 7 февраля послал арестованную под охраной двух инспекторов в Лион для осмотра местности, лишь кавалерия сдержала натиск желавших взглянуть на преступницу. Были даже люди, которые под влиянием извращенного восхищения убийцей бросали ей цветы. К 10 февраля Горон больше не сомневался, что вся история с убийством Гуфе ему известна. Разве что одна деталь. Он был убежден, что Габриелла Бомпар была активным участником убийства, а не играла роль жертвы, принужденной к соучастию.
Снова Горон разослал во все французские посольства запросы о розыске Эйро по ту сторону Атлантического океана. Запросы еще были в пути, когда Эйро снова дал о себе знать. Признания Габриеллы Бомпар вынудили его послать в "Л'Интрансижан" свое объяснение случившегося. "Л'Интрансижан" опубликовала эти материалы. Написанные отвратительным французским языком, продиктованные чувством мести, сообщения Эйро перекладывали всю вину на Габриеллу Бомпар и ее таинственного любовника. В дни, когда "Л'Интрансижан" публиковала последние части послания Эйро, он был замечен одним французом в Гаване. 20 мая полиция Кубы арестовала его, когда он выходил из публичного дома. 24 мая Судэ и Гайар уже плыли на пароходе "Ла Бургонь" в Гавану, чтобы доставить Эйро в Париж. Когда 30 июня пароход "Лафайет", на котором инспектора привезли арестованного, причалил к берегам Франции, его встречала огромная толпа зевак. Один из них принес с собой попугая, который беспрерывно выкрикивал имя Эйро. Журналисты висели на ступеньках поезда, доставлявшего Эйро в Париж. В тот же день дошлые пройдохи сняли дом на улице Тронсон-Дюкудрэй, чтобы заработать деньги на демонстрации комнаты, где произошло убийство. Все вместе взятое было проявлением жажды сенсаций, самых низменных инстинктов.
16 декабря 1890 года наконец начался последний акт этой трагедии - процесс над Эйро и Бомпар. Положение Эйро с первой же минуты было безнадежным. Габриелла же разыгрывала роль "невинно пострадавшей". Ее защитник, адвокат Генри Роберт, использовал заявление обвиняемой, что, еще будучи ребенком, она была изнасилована под гипнозом, и представлял ее жертвой гипноза и на этот раз. Это вызвало спор, решение которого возложили на специальную область медицины - невропатологию. Был поставлен вопрос: можно ли загипнотизировать человека, чтобы он совершил убийство? Невропатологи и гипнотизеры, приглашенные в суд, внесли еще один мистический элемент в заключительный акт этой драмы. 20 декабря спектакль кончился. Пробило девять часов вечера, когда председатель суда провозгласил приговор: "Смертная казнь для Эйро, 20 лет принудительных работ для Габриеллы Бомпар". Спустя десять недель, 2 февраля 1891 года, Эйро был казнен. А в это время торговцы продавали на бульварах маленькие чемоданчики, в которых лежал оловянный труп. На каждом было написано: "Афера Гуфе".
5. Фальсифицированное обвинение еврейской общины в убийстве христианской девочки в Тисаэслар
Дело Гуфе заставило общественность обратить внимание на судебную медицину и оценить значение новой науки. Но это было не единственное дело, способствовавшее ее развитию и признанию. Еще в 1882 году в Австро-Венгрии имел место сенсационный процесс, в котором судебной медицине была отведена важная роль.
Ареной событий стала маленькая венгерская деревушка Тисаэслар в районе Соболч, расположенная на берегу Тисы, неподалеку от Ньекладхазы. Тисаэслар состояла из трех хуторов: Уйфалу - "новая деревня", Торфалу - "словацкая деревня" и Офалу - "старая деревня". Здесь жили католики, православные и евреи.
В пасху, 1 апреля 1882 года, четырнадцатилетняя служанка Эстер Шоймоши отправилась из Уйфалу в Торфалу к купцу Кольмайеру за краской. Эстер купила краску и на обратном пути встретилась со своей старшей сестрой Софьей. Но домой она больше не вернулась. Ее мать, родственники и хозяйка искали девочку до позднего вечера, но безрезультатно. Когда заплаканная мать Эстер пробегала мимо синагоги, ей встретился служитель синагоги Иосиф Шарф с супругой. Шарф, желая ее успокоить, сказал, что девочка, мол, обязательно найдется, что несколько лет назад в деревне Нанаш тоже исчез ребенок. Обвиняли евреев, будто они убили ребенка, а он просто заблудился и вскоре вернулся домой здоровым и невредимым.
Когда же Эстер не обнаружили и через неделю, комиссар Речки из Надьфалу предпринял розыск во всем районе. Безрезультатно. В начале мая по деревне поползли первые слухи, распространившиеся вскоре как ураган по всей округе. Пятилетний сын служителя синагоги Самуил Шарф якобы рассказал: "Папа зазвал Эстер в дом, помыл ее и отвел в синагогу, где ее убили. Мы с братом Морицем видели собранную в блюдце кровь". Установить, как появились эти слухи, не удалось. Область, в которую входила Тисаэслар, представлял в рейхстаге оголтелый антисемит Оноди. Он травил евреев, где только мог, не останавливаясь ни перед чем. Чтобы иметь "основание" для еврейских погромов, он распространил выдуманную в средневековье историю о ритуальных убийствах. Якобы евреям для богослужения необходима кровь христиан, и они убивают их детей, чтобы замесить на крови тесто для мацы.
Мать пропавшей девочки позднее вспомнила, как Иосиф Шарф 1 апреля рассказал ей о ребенке из Нанаш, в исчезновении которого обвинили евреев. В ограниченном, мнительном существе зародилось подозрение: должно быть, у Шарфа не чиста совесть, что он заговорил с ней об этом. Она рассказала о Шарфе комиссару Речки. Тот в свою очередь доложил Оноди, который посоветовал нескольким жителям Тисаэслар поручить своим детям расспросить Самуила Шарфа, заманить пятилетнего ребенка сладостями и внушить ему слова, смысл которых малыш не мог постичь.
19 мая в Тисаэслар появились из Ньекладхазы следователь Бари с секретарем Пицели, комиссары безопасности Речки, Пай и несколько конных полицейских, чтобы учинить расследование по делу Иосифа Шарфа. Бари был ограниченным неудержимым карьеристом и приспешником Оноди. Он прибыл в Тисаэслар с твердым убеждением, что Эстер Шоймоши убили евреи и что его задача - заставить их признаться в этом. Он допросил маленького Самуила Шарфа и запротоколировал высказывания, которые тот якобы, а может быть и в самом деле, сделал благодаря своей детской фантазии.
Истории, рассказанные ребенком, были так противоречивы, что в них трудно было разобраться. Но это не смутило Бари. Он велел привести Иосифа Шарфа и его четырнадцатилетнего сына Морица в так называемый Каллайский замок, где расположились приехавшие.
Иосиф Шарф, образованный человек, объяснил рассказы Самуила как результат специально инспирированной фантазии ребенка. Мориц тоже утверждал, что никогда не был свидетелем изображенных его братом событий. Но Бари обладал интуицией, позволявшей ему определять слабости людей, что, впрочем, характерно для многих недалеких людей. Он почувствовал, что Мориц имеет неустойчивый, поддающийся влиянию психопатический характер. 21 мая он передал Морица секретарю Пицели и комиссару Речки, которые увезли парня в Ньекладхазу, чтобы там добиться от него "необходимых признаний". По дороге они остановились переночевать в доме Речки в Надьфалу, где заперли Морица в темный сарай и пригрозили, что он до конца своих дней останется в этом сарае, если не признается, что был свидетелем убийства Эстер Шоймоши. К полночи они так избили Морица, что он был готов дать любые показания. Служанка Речки все это видела и рассказала соседям, за что ее по приказу хозяина полицейские пороли до тех пор, пока она не поклялась никогда ничего не говорить о ночи с 21 на 22 мая.
Пицели в ту же ночь сообщил в Тисаэслар следователю Бари о признании Морица Шарфа, и последний, приехав на рассвете, запротоколировал показания Морица. Протокол гласил: "Мой отец, служитель синагоги, позвал Эстер Шоймоши с улицы в наш дом. Живущий в нашем доме нищий еврей Вольнер отвел ее в синагогу, положил ее на пол и раздел до рубашки. Кроме моего отца и Вольнера, там были также мясник Шварц, Буксбаум и Браун, а потом пришли Адольф Юнгер, Авраам Браун, Самуил Люстиг, Лазарь Вайсштайн и Эммануил Тауб. Браун и Буксбаум крепко держали Эстер, а мясник Шварц ножом перерезал ей горло. Кровь собрали в кастрюльку. Я подглядывал в замочную скважину, и мне было все видно… Эстер Шоймоши, которую я хорошо знал, несла краску в старом желтом платочке… Мой брат Самуил ничего не видел. Я ему уже потом все рассказал…"
Бари так глубоко верил в существование еврейского кровавого ритуала, что нисколько не сомневался в правдоподобности описанной Морицем картины. Он велел доставить мальчика в Ньекладхазу и поместить его в доме охранника местной тюрьмы Хантера. Хантеру поручили охранять Морица от общения с людьми и напоминать ему ежедневно, что он тотчас попадет в тюрьму, если вздумает отказаться от своих показаний. Затем Бари арестовал всех упомянутых Морицем граждан еврейского происхождения. Все они без исключения клялись, что ни о чем подобном не имеют ни малейшего представления. Шварц, Буксбаум и Браун пришли 31 марта в Тисаэслар, потому что претендовали на освободившееся место шахтера. 1 апреля они присутствовали на богослужении, длившемся до 10 часов, и, покинув синагогу, больше туда не возвращались. Вольнер же был нищим, который случайно 31 марта нашел приют в доме Шарфа. После богослужения он ушел. Иосиф Шарф тоже присутствовал на богослужении, а потом отправился домой. Там он пообедал с тремя своими детьми, среди которых находились также Самуил и Мориц. После богослужения он лично запер синагогу и больше туда никто не входил. Шарф не верил, что Мориц мог дать такие показания. Он упорно отрицал предъявленные ему обвинения. Все другие арестованные также утверждали, что покинули синагогу сразу после богослужения, то есть в то время, когда Эстер Шоймоши была еще в пути по направлению к Торфалу. Показания арестованных засвидетельствовали члены их семей.
Первые же сообщения из Тисаэслар попали на благоприятную почву распространенного в Австро-Венгрии антисемитизма. Газеты пестрели сообщениями и комментариями. Над евреями издевались, их дома грабили, слуги-христиане покидали еврейские дома из страха быть убитыми. Бари получил уйму писем, в которых выражалось восхищение его действиями. Неизвестные лица посылали ему даже рецепты, по которым евреи якобы замешивают тесто на крови молодых христианок. Бари приобщил эти рецепты к делу. Отряды полиции обыскали все синагоги в поисках трупа Эстер Шоймоши, взломали подвалы в домах арестованных и разломали даже винные бочки.
Но 18 июня 1882 года произошло событие, которое превзошло по своей сенсационности все, что уже было известно. Утром в этот жаркий июньский день пастух из деревни Тисадада обнаружил в реке Тисе женский труп, в левой руке которого был зажат платок с голубоватой краской. Пастух знал, что Эстер Шоймоши в день ее исчезновения покупала краску. С быстротой молнии распространилось сообщение, что найден труп Эстер и что на шее у нее нет никакого пореза.
Бари поспешил в Тисадада. Если это действительно Эстер Шоймоши и на ее шее нет ранений, то все здание его обвинения рассыплется как карточный домик. Он велел привести в Тисадада мать девочки, их соседей и родственников. Мать Эстер подтвердила, что на трупе такое же платье, какое носила Эстер. Но, к великому счастью Бари, она заявила, что это не ее дочь. Некоторые соседи выразили свое согласие с ее мнением. Другие же утверждали, что это Эстер и никто другой. Утром 19 июня на место обнаружения трупа прибыли хирурги Трайтлер и Киш, а также будущий медик Хорват. Им поручили установить, является ли утопленница девочкой четырнадцати лет и мог ли труп находиться в воде с 1 апреля, то есть со дня исчезновения Эстер.
Трайтлер и Киш были сельскими врачами, которым лишь несколько раз приходилось производить вскрытие трупов. А Хорват вообще еще не окончил учебу. 20 июня они составили протокол вскрытия, в котором констатировали следующее: 1. Утопленница была в возрасте восемнадцати или двадцати лет. Это доказано общим развитием тела, состоянием зубов и тем, что венечный шов лобной кости черепа уже зарос. 2. Половые органы свидетельствуют о том, что женщина жила половой жизнью. 3. "Найденная" умерла не более 10 дней назад. Ее кожа бела и не имеет следов разложения. Внутренности хорошо сохранились. 4. Сердце и вены умершей абсолютно обескровлены. Смерть наступила от малокровия. 5. Кожа очень нежная. Особенно кожа рук и ног, ногти чистые. Умершая никогда не ходила босиком и не выполняла тяжелой работы.
Все это доказывало, что найден труп не Эстер Шоймоши. Эстер было 14 лет, она не страдала малокровием, не жила половой жизнью, была загорелой, ходила босиком и имела привыкшие к тяжелой работе руки. Кроме того, она исчезла не 10 дней назад, а больше двух с половиной месяцев. Во всем этом Бари нашел подтверждение правильности своих действий. Но он на этом не успокоился. Его злобное и ненавистное отношение к евреям натолкнуло его на мысль о связи факта по обнаружению трупа, выловленного из Тисы, с евреями деревни Тисаэслар. Тот факт, что на трупе было платье, как у Эстер, а в руке платок с краской, дал ему повод предположить, что друзья арестованных "костюмировали" какой-то труп, чтобы создать впечатление, будто Эстер утонула, и тем самым спасти своих единоверцев от обвинения в убийстве. За эту идею он ухватился, когда получил анонимное письмо, в котором сплавщик на Тисе еврей Смилович обвинялся в том, что он участвовал в подмене трупа. Анонимщик писал, что подмену трупа придумал Амзель Фогель из Тисаэслар. Потом два неизвестных еврея привезли труп на телеге в Тисамартон и передали его Смиловичу. А Давид Хершко переправил его на своем плоту в Тисаэслар. Тут какая-то еврейка принесла платье, как у Эстер, и мешочек с краской. Христианин Игнац Мати продался евреям и помогал им переодевать труп.
Бари арестовал Фогеля, Смиловича и Хершко и доставил их в Каллайский замок. Они отрицали свою вину. Тогда комиссар Пай заставил Фогеля пить литрами холодную воду, пока тот не взвыл от боли, а затем гнал его перед лошадью до тех пор, пока тот не потерял сознание. В конце концов, он признался во всем, чего от него хотели. Смилович из страха перед пытками тоже признался. Так как он не был в состоянии назвать имена двух евреев, которые якобы привезли ему труп в Тисамартон, то Бари приказал перед зданием общинного правления выстроить всех евреев деревни Тисаэслар и потребовал, чтобы Смилович нашел среди них тех двух. Дрожа от страха, Смилович указал на первых попавшихся двух человек в начале строя. Ими оказались Мартин Гросс и Игнац Клайн. Обоих били и заставляли пить воду, пока они не закричали: "Приказывайте, что я должен сказать. Я все скажу…" Хершко под пытками был вынужден подписать протокол, составленный на венгерском языке, который ему был непонятен. Христианин Мати был единственным, кого не арестовывали, но его при допросе били палками по пяткам до тех пор, пока он не признался, что знал обо всем.