У нынешних актеров и актрис тоже не в обычае заявлять о своей принадлежности к высокому актерскому сословию при помощи зычного голоса, ложного пафоса и воздевания рук. Но, к сожалению, некоторые из них теперь разработали приемы "в стиле модерн", гораздо более тонкие. Это небрежная манера разговаривать сквозь зубы, развинченная походка, высокомерный взгляд и, конечно же, простота, но не простая простота, а особенная, не естественная, а сделанная, нарочито подчеркнутая, так сказать, театрализованная простота, - она великолепно сочетается с самовлюбленностью и кокетством. Это - о молодых актерах. А актрисы!.. Как больно, как обидно бывает встретить молодую актрису, чье лицо, костюм и весь внешний облик представляют нечто среднее между видом панельной девицы парижского бульвара и наружностью голливудской кинозвезды! Если даже природа наделила такую актрису незаурядным дарованием, она едва ли сможет реализовать и половину своего таланта до тех пор, пока не воспитает свой вкус.
Вопрос о стиле бытового поведения артиста приобретает все большее и большее значение.
В связи с этим полезно вспомнить правила, которые Е. Б. Вахтангов называл "требованиями студийного такта". Сюда относились: вежливость, скромность в личной жизни, умение не мешать, а помогать товарищам в общей работе своим вниманием и добрым расположением, никакого хвастовства (как своими успехами, так и успехами своего коллектива) среди посторонних людей, отсутствие легкомыслия, такт и осторожность в критике творческой работы товарищей (в соответствии с советом К. С. Станиславского: прежде чем говорить о недостатках, поищи достоинства).
Особые требования предъявлял Вахтангов к лицам, наделенным административными функциями. Тех, кто любит ответственное положение ради удовольствия держать других в подчинении, Вахтангов рекомендовал лучше совсем не ставить в это положение, даже в том случае, если они наделены незаурядными административными талантами.
Недавно во время одной из бесед с молодыми режиссерами меня спросили: как следует теперь относиться к понятию "студийность", служившему когда-то этической основой воспитания актера? Может ли оно пригодиться и в наши дни для создания необходимой моральной атмосферы в театральных коллективах?
- Безусловно! - ответил я. - Во всех театральных коллективах, начиная с самодеятельных. Не только в самодеятельных коллективах, но и в театральных учебных заведениях! И не только в учебных заведениях, но и в профессиональных театрах!
Соскоблить со старой студийности некоторый налет сентиментальности не представляет решительно никакого труда. Зерно же у студийности, безусловно, было здоровым и полезным.
"Каждый за всех, все за одного", "Человек человеку - друг, товарищ и брат", "Честность, правдивость, нравственная чистота, простота и скромность..."- в духе этих принципов воспитывались молодые коллективы под руководством таких учителей, как Станиславский, Сулержицкий, Вахтангов...
Театральная среда - такая почва, из которой одновременно могут произрастать и прекрасные цветы, и отвратительные сорняки. Эта почва питает своими соками и людей высокого нравственного подвига, беззаветно преданных театру, готовых ради него на величайшие жертвы, и пустых, самодовольных, самовлюбленных тунеядцев, эксплуатирующих искусство и собственные природные данные. Но основная актерская масса - это, вопреки обывательскому представлению, самые настоящие труженики, чей образ жизни с нравственной точки зрения не может вызывать никаких нареканий. Подавляющее большинство актеров стойко и мужественно выполняют свой профессиональный долг.
Необходимо, чтобы каждый артист воспитывал в себе гражданское мужество - способность бороться за все новое и подлинно ценное в искусстве, выступать против всего отживающего, быть непримиримым к несправедливости, нечестности, карьеризму, стяжательству.
Чувство гражданской ответственности перед государством и народом должно вызывать в сознании артиста потребность жить и творить "вместе с народом" (Вахтангов). Под воздействием этих чувств и потребностей каждый хороший актер находит сверхзадачу своего творчества.
Чувство ответственности перед коллективом помогает артисту преодолеть в себе мещанскую ограниченность, индивидуализм и себялюбие, вызывает потребность своим творчеством и своим поведением укреплять сплоченность коллектива, содействовать развитию в нем духа товарищества, дружбы и взаимопомощи ("один за всех и все за одного").
Чувство ответственности перед искусством и перед самим собой побуждает артиста заботиться о себе как о тончайшем инструменте искусства, содержать свое тело и душу в безукоризненной чистоте, оберегая от всего, что способно их разрушать, разлагать, портить.
Среди лиц, которые обязаны заботиться о моральном духе театрального коллектива, особо следует выделить режиссера. К сожалению, далеко не все представители этой профессии осознают, какая ответственность лежит на них. Не многие понимают, что если этика входит в состав того, что составляет профессионально-творческий облик актера, то этическое воспитание актерского коллектива входит в состав профессиональных обязанностей режиссера. Режиссер беспомощный или бездарный в этом отношении - не только плохой воспитатель, но и неполноценный режиссер. Ибо хороший спектакль может быть создан только в условиях хорошей морально-творческой атмосферы. Значит, чтобы создать хороший спектакль, т. е. выполнить свою прямую режиссерскую функцию, режиссер обязан заботиться о создании хорошей атмосферы в коллективе ничуть не меньше, чем, скажем, о хорошем качестве мизансцен или декораций.
В коллективе, где создана здоровая морально-творческая атмосфера, работа над спектаклями протекает быстрее и дает лучшие плоды. Вот почему не следует жалеть ни времени, ни энергии на то, чтобы создать такую атмосферу: и то, и другое окупится с лихвою.
Да оно и понятно. Какое может быть творчество, если в коллективе господствуют интриги, сплетни, зависть, подхалимство, угодничество, цинизм, равнодушие к общему делу? А ведь есть и такие режиссеры, которые не только не борются с этими болезнями, но и способствуют их развитию. Это прежде всего те, которые любят командовать, невнимательны к людям и чувствуют особое пристрастие к низкопоклонству со стороны окружающих. Они не понимают, что рубят сук, на котором сидят. Каким бы великолепным ни было их профессиональное мастерство, оно не может компенсировать отсутствия в их работе этического начала. Таким режиссерам редко удается создать что-либо значительное, оставить глубокий след в искусстве.
Одним из существенных препятствий на пути этического воспитания нашей артистической молодежи является преждевременная слава. Особенно - если она легко досталась. Фотокорреспондент, появившийся в стенах театрального вуза или самодеятельного коллектива, чтобы зафиксировать на пленке "самую талантливую воспитанницу", не подозревает, какое злое дело он собирается совершить. Не знает, что появление сияющего очаровательной улыбкой личика этой воспитанницы на обложке популярного журнала способно на несколько лет затормозить развитие ее таланта. И поэтому бывает очень удивлен, когда ректор вуза или руководитель коллектива не слишком деликатно выпроваживают его.
Зазнайство и самовлюбленность - самые страшные враги актерского творчества. Творческое удовлетворение редко служит у актеров источником дальнейшего движения вперед. Чаще таким источником является стремление к идеалу, а следовательно, неудовлетворенность артиста, его творческое беспокойство и борьба за преодоление своих недостатков. Хвалить актера, конечно, можно, иногда даже необходимо. Но делать это следует осторожно и с умом.
В актере должно быть воспитано особое чувство ответственности перед автором пьесы, в которой он участвует. Профессиональная этика требует от актера уважительного отношения к труду драматурга, чье произведение служит основой его собственного творчества. Недаром великая русская актриса Мария Николаевна Ермолова запрещала у себя дома говорить дурно о пьесе, в которой у нее была роль.
Неуважительное отношение к автору и к его пьесе нередко проявляется в небрежном отношении к тексту роли - в искажениях и"отсебятинах".
Е. Б. Вахтангов сделал, в частности, такие замечания участникам ученического спектакля по рассказу А. П. Чехова "Егерь":
"Ларгин (исполнитель роли егеря. - Б. 3.) обращается с текстом небрежно. Например: надо "прощай, соха", а он - "соха, прощай". Надо "нешто забыла", а он - "забыла нешто". Надо "лучше его стреляю", а не "стреляю лучше". Надо: "надо и рассуждение иметь" -- где и? и т. д.".
Вот какой точности в тексте требовал Вахтангов от своих учеников! Это требование является частью другого, более широкого требования, выдвинутого К. С. Станиславским: не роль приспосабливать к себе, а себя к роли.
Памятуя о том, что подлинная жизнь на сцене рождается лишь в процессе творческого взаимодействия между исполнителями, необходимо в молодом актере воспитывать чувство ответственности перед партнерами. Это чувство побуждает актера идти навстречу творческой инициативе партнера, подхватывать и развивать эту инициативу.
Но помимо заботы о своем партнере, у актера есть обязанности и по отношению к самому себе. Музыкант не может не заботиться о качестве и состоянии своего инструмента. Для актера его инструментом является он сам. Вот почему он должен заботиться о своем нормальном духовном и физическом состоянии.
Вопросы этики, трудовой дисциплины в советском театре неотделимы от вопросов творчества, мастерства.
Сценическое воспитание актера. Система К. С. Станиславского
В основу профессионального (сценического) воспитания современного советского актера положена, как известно, система К. С. Станиславского.
Корнями своими творчество и школа Станиславского уходят в плодоносную почву лучших традиций русского классического искусства и русской эстетики с их великими реалистическими принципами, с их высоконравственными идеями.
Навсегда ушло то время, когда театральные педагоги работали на ощупь, вслепую, воспитывая своих учеников на основе случайных советов и обветшалых традиций. Родилась система, возник метод. Стихийность в работе, слепая власть случая, блуждание впотьмах - все это отошло в прошлое. Последовательность и организация, стройность и единство становятся свойствами современной системы сценического воспитания.
Гениальные открытия К. С. Станиславского, обнаружившего ряд важнейших законов актерского искусства, коренящихся в самой природе человека и в специфике сценического творчества, стали величайшим вкладом в театральную культуру нашей страны и всего человечества, произвели переворот в театральном искусстве и театральной педагогике. Система Станиславского стала основой развития нашего театра.
Однако этой системой надо уметь пользоваться. Начетническое, догматическое ее применение может принести вместо пользы непоправимый вред.
Первым и главным принципом системы Станиславского является основной принцип всякого реалистического искусства - жизненная правда. Требованием жизненной правды проникнуто в системе Станиславского решительно все.
Педагогу театральной школы необходимо научиться отличать сценическую правду от лжи и подчинять требованию правды все творчество своих учеников. Чтобы застраховаться от ошибок, необходимо выработать в себе привычку постоянно сопоставлять выполнение любого творческого задания (даже самого элементарного упражнения) с правдой самой жизни.
Дух системы Станиславского требует не прощать ни самому себе, ни своим ученикам ничего приблизительного, нарочито условного, ложнотеатрального, каким бы это "условное" и "театральное" ни казалось эффектным и интересным. Это и есть путь к истинной театральности - живой, естественной, органической.
Однако если на сцене не следует допускать ничего, что противоречило бы жизненной правде, это вовсе не означает, что на сцену можно тащить из жизни все, что только на глаза попадает. Необходим отбор. Но что является критерием отбора? Как отличить подлинную правду искусства от того, что Л. М. Леонидов презрительно называл "правденкой"?
Вот тут-то и приходит на помощь второй важнейший принцип школы К. С. Станиславского - его учение о сверхзадаче.
Что такое сверхзадача?
Иногда утверждают, что это то же самое, что идея. Но это неверно. В таком случае, зачем Станиславскому понадобилось бы изобретать новый термин? Сверхзадача есть то, ради чего художник хочет внедрить свою идею в сознание людей, то, к чему художник стремится в конечном счете. Сверхзадача - самое заветное, самое дорогое, самое существенное желание художника, она - выражение его идейной активности, его целеустремленности, его страстности в борьбе за утверждение бесконечно дорогих для него идеалов и истин.
Таким образом, учение К. С. Станиславского о сверхзадаче - это не только требование от актера высокой идейности творчества, но еще и требование идейной активности. Именно идейная активность лежит в основе общественно преобразующего значения искусства.
Из сказанного можно заключить, до какой степени неправильно сводить систему Станиславского к сумме технических приемов, оторванных от содержания искусства.
Помня о сверхзадаче, пользуясь ею как компасом, художник не ошибется ни при отборе материала, ни при выборе технических приемов и выразительных средств.
Но что же Станиславский считал выразительным материалом в актерском искусстве? На этот вопрос отвечает третий принцип системы Станиславского - принцип активности и действия, говорящий о том, что нельзя играть образы и страсти, а надо действовать в образах и страстях роли4.
Этот принцип, этот метод работы над ролью является тем винтом, на котором вертится вся практическая часть системы. Кто не понял этого принципа, не понял и всей системы5.
Нетрудно установить, что все методические и технологические указания Станиславского бьют в одну точку, имеют одну цель - разбудить естественную человеческую природу актера для органического творчества в соответствии со сверхзадачей. Ценность любого технического приема рассматривается Станиславским именно с этой точки зрения. Ничего искусственного, ничего механического в творчестве актера не должно быть, все должно подчиняться в нем требованию органичности - таков четвертый принцип К. С. Станиславского.
Конечным этапом творческого процесса в актерском искусстве, с точки зрения Станиславского, является создание сценического образа через органическое творческое перевоплощение актера в этот образ. Принцип перевоплощения является пятым и решающим принципом системы.
Где нет художественных образов, там нет и искусства. Но искусство актера - вторичное, исполнительское. Актер в своем творчестве опирается на другое искусство - на искусство драматурга - и исходит из него. А в произведении драматурга образы уже даны; правда, только в словесном материале пьесы, в литературной форме, но они тем не менее существуют, иначе пьеса не была бы произведением искусства.
Поэтому, если соответствующим образом одетый и загримированный актер хотя бы только грамотно читает свою роль, в представлении зрителя все же возникает некий художественный образ. Создателем такого образа ни в какой степени не является актер, его творцом как был, так и остается только драматург. Однако зритель непосредственно воспринимает не драматурга, а актера и невольно приписывает ему то художественное впечатление, которое он получает от данной роли. Если же актер обладает при этом некоторым личным обаянием, привлекательными внешними данными, красивым голосом, общей нервной возбудимостью, которая в глазах малоискушенного, нетребовательного зрителя сходит за эмоциональность и актерский темперамент, то обман можно считать обеспеченным: не создавая никаких образов, актер приобретает право называться художником и при этом сам искренне верит, что его деятельность является настоящим искусством.
Против такого лжеискусства и восставал К. С. Станиславский. "Есть актеры, и особенно актрисы, - писал он, - которым не нужны ни характерность, ни перевоплощение, потому что эти лица подгоняют всякую роль под себя и полагаются исключительно на обаяние своей человеческой личности. Только на нем они строят свой успех. Без него они бессильны, как Самсон без волос"6.
Актерское обаяние - это обоюдоострое оружие; актер должен уметь им пользоваться. "Мы знаем немало случаев, - продолжает Станиславский, - когда природное сценическое обаяние являлось причиной гибели актера, вся забота и техника которого сводилась в конце концов исключительно к самопоказыванию"7.
Не себя в образе должен любить актер, учит Станиславский, а образ в себе. Не для того он должен выходить на сцену, чтобы демонстрировать самого себя, а для того, чтобы раскрывать перед зрителями создаваемый им образ.
Огромное значение придавал К. С. Станиславский характерности в искусстве перевоплощения актера. Он писал:
"Характерность при перевоплощении - великая вещь.
А так как каждый артист должен создавать на сцене образ, а не просто показывать себя самого зрителю, то перевоплощение и характерность становятся необходимыми всем нам.
Другими словами, все без исключения артисты - творцы образов - должны перевоплощаться и быть характерными.
Нехарактерных ролей не существует"8.
Принцип перевоплощения - один из краеугольных камней системы К. С. Станиславского. Искусство перевоплощения включает в себя ряд приемов сценического творчества. Один из них состоит в том, что актер ставит самого себя в предлагаемые обстоятельства роли и идет в работе над ролью от себя.
Однако это превосходное право получает иногда столь ошибочное истолкование и практическое применение, что в результате получается нечто прямо противоположное учению Станиславского. Система требует создания образа через перевоплощение и характерность, а порой получается то самое бесконечное "самопоказывание", против которого так энергично протестовал великий реформатор театра.
В последнее время в театре получил распространение порочный принцип распределения ролей и вытекающий из него примитивный метод работы над ролью. Принцип этот возник в кинематографии. Известен он под названием "типажного подхода" и заключается в том, что на каждую роль назначается не тот актер, который может наилучшим образом сыграть эту роль (т. е., пользуясь материалом роли, создать, сотворить художественный образ), а тот, кто сам - такой, какой он есть в реальной жизни, без всякого перевоплощения, - по своим внутренним и внешним (а иногда и только внешним) качествам в наибольшей степени совпадает с представлением режиссера о данном персонаже. Режиссер в этом случае рассчитывает не столько на искусство актера, сколько на его природные данные.