Впрочем, дело могло и не ограничиваться гривенниками и копеечными выпусками. В былой России с ее все охватывающими рыночными отношениями на детей была рассчитана не только торговля. Потребность государства в деньгах вызвала к концу XIX в. широкий рост числа сберегательных касс, привлекавших в хозяйство народные деньги и рассчитанных на все категории вкладчиков. Почти всюду – на вокзале, в мелочной лавочке, в чайной можно было купить марки сберегательных касс номиналом от 5 коп. серебром; к ним выдавалась и особая карточка, на которую наклеивали марки. Набрав марок на рубль, можно было открыть счет в сберегательной кассе, которая обслуживала население с 12 лет. А накопив таким образом 3–5 руб., можно было сделать уже и серьезную покупку, хотя бы дорогую книгу.
Еще более массовым и ходким товаром на издательском рынке была лубочная литература. Ее называли литературой Никольского рынка: на Никольской улице в Москве располагалось огромное количество мелких издательств, заказывавших "писателям Никольского рынка" – изгнанным из школы за разные приключения великовозрастным гимназистам, нуждавшимся в полтиннике нищим студентам, жаждавшим опохмелиться отставным чиновникам и пр. – тоненькие книжки, переполненные всякой чертовщиной, немыслимыми приключениями, золотом и кровью. Издавалось и переиздавалось, в том числе под разными фамилиями и вовсе без фамилий, все – от ветхозаветного "Бовы королевича" до переделок "Майской ночи" и "Тараса Бульбы" Н. В. Гоголя. А затем этот товар вместе с грошовыми зеркальцами, туалетным мылом в ярких обертках, лентами и прочим щепетильным товаром в коробах офеней расходился по всей стране, попадая не только в мещанские домишки, но и в крестьянские избы.
Однако о литературе вообще и о массовой в особенности у нас еще будет идти речь.
Разумеется, большие и сравнительно дорогие книжные магазины для солидной дорогой книжной продукции были редки: в губернских городах один-два. В Нижнем Новгороде в начале 20-х гг. XIX в. при описи лавки разорившегося купца М. Ветошникова среди обычного товара было обнаружен довольно много книг: "Путешествие Вальяна", "Правосудный судья", "Поваренный словарь", "Новый пересмешник", "Рыцарские добродетели", "Плачевное следствие", "Нефология" (старинное название физиогномики) и других, не нашедших себе покупателей. В середине века здесь было уже три специальных магазина: Самойлова, Пшениснова и Глазунова, а кроме того, книгу или журнал можно было купить в аптекарско-парфюмерном магазине казанского татарина Пендрина. Многочисленными были маленькие лавочки, торговавшие и писчими материалами, и книгами, преимущественно подержанными, разного характера, до учебников включительно, разрозненными томами сочинений и толстых журналов. Сюда по окончании учебного года школьники и студенты несли свои потрепанные и разрисованные книги, получая копейки; здесь же они могли купить за те же копейки такие же потрепанные учебники на следующий учебный год или подобрать для себя почти любую интересующую книгу. Даже наемные приказчики в таких лавочках неплохо разбирались в книгах, а их хозяева зачастую были просто помешаны на книге, составляя для себя интересные коллекции. Такая торговля как раз нередко была ничем иным, как средством коллекционирования. Здесь можно было купить не только "Математику" Буренина или "Пещеру Лехтвейса", но и редкую старопечатную книгу, масонские издания Новикова, старинную гравюру, связку писем видного государственного деятеля прошлого, так что не только школяры, но и седобородые ученые и коллекционеры постоянно рылись в этих грудах печатного и рукописного старья.
Вот облик магазина петербургского букиниста М. П. Мельникова, очерченный служившим у него в "мальчиках" известным книжником Ф. Г. Шиловым: "Магазин Мельникова был забит книгами, а полуподвал и две верхние комнаты над магазином заполнены были остатками изданий, малоходкими книгами и, главным образом, журналами. В подвале стояли в полном порядке отдельные книжки журналов и отдельные тома собраний сочинений. Все это была записано в книгу в алфавитном порядке. Если нужен был какой-либо номер журнала, Максим Павлович мог моментально ответить, есть он или нет, и я немедленно приносил нужный номер. Номера журнала стоили на круг по 20 копеек, а отдельные тома из собраний сочинений до одного рубля. Следует сказать, что журналы доставались хозяину даром, потому что отдельно их не покупали, а брали в придачу" (153;. 11–12). Но Мельников был сравнительно крупным торговцем, и сама торговля для него были лишь средством наживы: книгу он знал плохо, а любил еще меньше, зато торговал хорошо. Петербургскими книжниками после гибели в огне знаменитого Апраксина рынка был облюбован только что выстроенный Александровский рынок. "Почти все тесные и маленькие на вид лавочки имели запасные помещения в подвалах, куда можно было попасть через люк на лестнице. В таких лавочках не все книги могли уместиться на полках, они лежали сложенными в штабелях, а то и просто в кучах на полу. Любители порыться в старых книгах подсаживались к штабелю или куче и разыскивали нужные им издания. В свое время посещали лавочки букинистов Александровского рынка артельщики – сборщики книг по заказам крупных торговых фирм Петербурга: М. О. Вольфа, И. Д. Сытина, А. С. Суворина и др. Приезжали сюда представители книготорговых фирм из Москвы и других городов. Бывал здесь и сам Маврикий Осипович Вольф, разыскивая книги по особым заказам, поступившим к нему из-за границы. Он хорошо знал серьезную иностранную книгу и владел несколькими западноевропейскими языками. Преуспевающий издатель и реакционный журналист Алексей Сергеевич Суворин был страстным библиофилом и также часто рылся здесь в грудах старых книг: "Стоит, бывало, чуть не на коленях около какого-нибудь ящика с книгами, роется в пыли, вскинет свои очки на лоб и близко, близко так воззрится в корешок какой-нибудь старой книги. Бывало, спросишь его:
– Неужели, Алексей Сергеевич, вы можете найти здесь что-нибудь интересное для себя?
– А то как же? Конечно! Настоящий библиофил везде сумеет сделать хорошее приобретение" (82; 43).
Такими же подвижниками книги были и бродячие, или "холодные", торговцы, продававшие свой разномастный товар на развалах или просто на ходу, с рук. Они хорошо знали крупных коллекционеров, знали, у кого есть интересные библиотеки, кто из их собирателей умер и чьи родственники по дешевке оптом сбывают старые коллекции. "Среди этой категории книжников были честные, хорошие люди, которым по воле судьбы пришлось работать на улице. Многие из них очень умело различными способами раздобывали интересные старые книги и проявляли при этом большую ловкость. Разгуливая по улицам, "холодный книжник" видел, как возле какого-нибудь дома нагружали на подводы проданную мебель, среди которой находились и книжные шкафы. "Значит, – смекал он, – должны быть и книги". В таких случаях иногда наталкивался он на книжные сокровища и покупал их. Отдыхает от долгих поисков такой книжник в садике, а мысли о добыче товара не покидают его и здесь. Он подсаживается к какой-нибудь старушке-няне, поиграет с детьми, разговорится и потихоньку выспросит, нет ли у них в доме ненужных книг, которые собираются выбрасывать, а он, мол, и деньги заплатит за них. Нет-нет, да и клюнет старушка на такое предложение, пригласит его в дом и продаст ненужные книги или принесет небольшую пачку книг в садик…
В большинстве своем "холодные книжники" были не просто торговцами, а людьми, которые действительно любили книгу. Некоторые из них имели грошовый заработок, жили очень скромно, но не переходили на работу с другим, более выгодным в смысле заработка товаром.
Существовали в те годы и уличные торговцы, которых называли "крикунами". Залежался у какого-нибудь мелкого издателя или книготорговца тираж книги – "горит капитал"… В таком случае приглашали "крикунов", у тех были помощники – "поэты", сочинители "крика". Сидя в чайной или пивной, они обсуждали намеченную для продажи книгу и сочиняли "крик". Так, например, для брошюры по домоводству был предложен "крик": "Что делает жена, когда мужа дома нет". Несколько крикунов появлялись с этой книгой на оживленных улицах и привлекали внимание людей, пожелавших приобрести такое произведение. Книга бывала быстро распродана, "капитал" спасен, заработали и "крикуны" и их помощники "поэты". В зимнее время, даже в сильный мороз, эти труженики неизменно продавали свой книжный товар на улицах, потом делали небольшой перерыв, шли в чайную, чтобы погреться и пообедать. Здесь после обеда они тоже не оставались без дела, "криком" заинтересовывали присутствующих и продавали оставшиеся книги, содержимое их мешков таяло и таяло" (82; 35–39).
Конечно, большей частью товар всех этих букинистов, торговавших в магазинах, лавках, ларях, лотках и с рук, был бросовый, хотя и на него всегда находился потребитель. Но нередко они спасали от гибели подлинные сокровища. Так, Ф. Шилов спас огромный архив Булгаковых: были такие два брата, занимавшие должности директоров почтамтов в Петербурге и Москве. Люди это были весьма осведомленные, так как не стеснялись читать чужие письма, вплоть до императорских, да еще и в личной переписке делились прочитанным. Многие документы они просто копировали. Уже в начале ХХ в. 96-летняя фрейлина Булгакова, очищая дом от ненужных бумаг, выбросила семейный архив. Тряпичники случайно подобрали его и сложили в свой сарай, где можно было найти "разнообразнейшие товары, от костей и тряпок до драгоценнейших инкунабул и рукописей", а Шилов купил у них архив за 150 руб. В архиве оказалась 100-листная тетрадь с примерно 200 перлюстрированными письмами, в том числе Александра I М. И. Кутузову, около 500 донесений генерала Алексеева на имя Императора и министра Двора князя Волконского, множество подлинных писем А. А. Аракчеева и т. д.
Забытый ныне прозаик и поэт И. В. Федоров-Омулевский писал о букинистах: "О, подпившая муза моя, / Поддержи мою лиру, чтоб я, / Взяв пример с летописцев-подвижников, / Мог воспеть фарисеев и книжников / В Александровском рынке, гурьбой / Обступивших фасад лицевой… / О, сияющий книжной красой, / Александровский рынок ты мой!.. / Откровенно сказать вам, друзья, / Все вы плуты большие. Но я / Одобряю вас с искренним жаром…" (82; 50).
Думается, следует присоединиться к его мнению.
Если книжные магазины и лавки, развалы и бродячие книготорговцы, а иной раз и книжные издательства (например, И. Д. Сытин выстроил в Москве на Тверской огромный дом в стиле модерн для своего издательства, а на Маросейке – второй, еще более огромный) вписывались в городскую панораму и формировали фон города, на котором разворачивалась повседневная жизнь его обитателей, то библиотеки оказывались вне этого фона, и не потому что их было мало: просто они помещались в зданиях иного назначения – в губернских правлениях, дворянских собраниях, учебных заведениях, книжных лавках, частных домах, наконец. Специально библиотечным зданием был лишь огромный и сейчас украшающий Невский проспект дом Императорской Публичной библиотеки.
Между тем, они играли определенную роль не только в духовной жизни общества, но и в городской коммерции. Большая часть библиотек была своеобразными книготорговыми заведениями. Книг они, конечно, не продавали, но выдавали для прочтения за плату и под денежный залог; прежде всего это относится к общественным частным библиотекам. Роль библиотек играли и книжные лавки, выдававшие за плату книги для прочтения. Едва ли не первым в 1816 г. библиотеку для чтения в своем книжном магазине в Петербурге учредил брат известного артиста В. А. Плавильщиков. В 1824 г. владелец книжной лавки в петербургском Гостином дворе И. И. Глазунов открыл в собственном доме библиотеку. А библиотека Плавильщикова по его завещанию перешла к его приказчику А. Ф. Смирдину. "Северная пчела" Ф. В. Булгарина и Н. И. Греча писала в 1831 г. по поводу знаменитого новоселья книжной торговли и библиотеки Смирдина: "Смирдин захотел дать приличный приют русскому уму и основал книжный магазин, какого еще не бывало в России. Лет около пятидесяти перед сим для русских книг даже не было лавок. Книги хранились в подвалах и продавались на столах, как товар из ветошного ряда. Деятельность и ум незабвенного в летописях русского просвещения Новикова дали другое направление книжной торговле, и книжные лавки основались в Москве и Петербурге, по образу обыкновенных лавок. Покойный Плавильщиков завел, наконец, теплый магазин и библиотеку для чтения, и Сленин, последовав примеру Плавильщикова, основал также магазин в той части города, где долгое время, подле модных тряпок, русские товары не смели появляться в магазинах. Наконец, Смирдин утвердил торжество русского ума и, как говорится, посадил его в первый угол: на Невском проспекте, в прекрасном здании… в нижнем жилье находится книжная торговля г. Смирдина. Русские книги, в богатых переплетах, стоят горделиво за стеклом в шкафах красного дерева, и вежливые приказчики, руководствуя покупающих своими библиографическими сведениями, удовлетворяют потребность каждого с необыкновенною скоростию. Сердце утешается при мысли, что, наконец, и русская литература вошла в честь и из подвалов переселилась в чертоги" (Цит. по: 83; 331–332).
Разумеется, смирдинская книжная лавка-библиотека была уникальна. Таких немного было по России даже во второй половине XIX в.: велик ли был спрос на книги? Но рост спроса в этот период вызвал и рост предложения: даже в захолустье лавки, торговавшие разным дрязгом наравне со случайными книгами, стали предлагать их для чтения, если уж не удавалось продать. Это были в полном смысле торговые заведения: читатели должны были вносить годовую плату за пользование и небольшой денежный залог за взятые на дом книги. Первая из сибирских частных библиотек открылась в 1859 г. в Тобольске, с платой за пользование 11 руб. и залогом читателей в 2 руб. В открывшихся в 1860–1861 гг. частных библиотеках в Омске, Ишиме, Кузнецке и Каинске плата колебалась от 3 руб. 60 коп. до 7 руб. Из-за высокой цены в Тобольской частной библиотеке читателей было мало, как и в открытой в Барнауле в 1862 г. купцом А. С. Гуляевым (76; 83). Но небольшие лавочки обходились копеечными залогами. В. Г. Короленко вспоминал, как его брат "получил "два злотых" (тридцать копеек) и подписался на месяц в библиотеке пана Буткевича, торговавшего на Киевской улице бумагой, картинками, нотами, учебниками, тетрадями, а также дававшего за плату книги для чтения. Книг было не очень много и больше все товар по тому времени ходкий: Дюма, Евгений Сю, Купер, тайны разных дворов и, кажется, уже тогда знаменитый Рокамболь" Кроме того, "книги он брал в маленьких еврейских книжных лавчонках" (68; 364–365).
Что же, книга – товар, не хуже хлеба, мяса, вина или женского тела, а предоставление ее для чтения ничем не отличается от предоставления крова в гостинице.
Таким же товаром является и театральный спектакль. О начале театра как зрелищного коммерческого предприятия можно говорить с 1783 г., когда петербургские придворные труппы стали давать платные спектакли для публики в городе, а затем была отменена казенная театральная монополия и введена свобода предпринимательства в области зрелищ.
Публика нуждалась в зрелищах, а следовательно, должны были найтись люди, готовые продать этот товар. В конце XVIII в. появляются театры и в провинции. В 1786 г. постоянный театр был создан в Тамбове, в 1787 г. – в Воронеже и Твери, в 1789 г. в Харькове, в 1798 г. в Нижнем Новгороде. Даже в Сибири театры были в Омске, Тобольске, Барнауле. В Барнауле театральное помещение на 110 мест было построено еще в 1776 г., а в 1794 г. был построен новый театр на 560 мест: 360 в партере, 178 в ложах и 24 – на балконе. За кресло в первом ряду платили всего 30 коп. Труппа состояла только из 12 актеров и 4 актрис; тем не менее, в 1800 г. театр должен был представить 42 спектакля, из них 11 премьер. Каково было качество представлений при такой интенсивности работы и при такой труппе, можно представить. Недаром этот первый в Сибири профессиональный театр закрылся в середине 10-х гг. XIX в. (76; с. 87).
Долгое время такие частные театры были помещичьи, с труппами из крепостных. Речь при этом идет не о театрах больших бар, вроде юсуповского в Архангельском (собственно, в полном смысле слова его и театром-то назвать нельзя) или шереметевских в Кусково и Останкино. Не Шереметеву с Юсуповым торговать зрелищами. Речь идет о небольших барах, и прежде всего провинциальных, для которых театр был средством наживы. Современники, например язвительный Ф. Ф. Вигель, не преминули отметить такие антрепризы. Вот театральные предприятия в Пензе: "Григорий Васильевич Гладков, самый безобразный, самый безнравственный, жестокий, но довольно умный человек, с некоторыми сведениями, имел пристрастие к театру. Подле дома своего, на городской площади, построил он небольшой, однако же каменный театр, и в нем все было, как водится, и партер, и ложи, и сцена. На эту сцену выгонял он всю дворню свою от дворецкого до конюха и от горничной до портомойки. Он предпочитал трагедии и драмы, но для перемены заставлял иногда играть и комедии. Последние шли хуже, если только могло быть что-нибудь хуже первых. Все это были какие-то страдальческие фигуры, все как-то отзывалось побоями, и некоторые уверяли, будто на лицах, сквозь румяна и белила, были иногда заметны синие пятна… За деньги (которые, разумеется, получал господин) играли несчастные по зимам…" (23; 148).
Разумеется, время все лечит, даже и те "язвы крепостничества", какими были ранние театры. В 1896 г. в Нижнем Новгороде был построен новый театр, красивейший во всем Поволжье: с голубой плюшевой обивкой лож и кресел, ярким электрическим освещением: на сцене горело 450 ламп, в зале – около 400. Правда, с доходами дело обстояло хуже: старая театральная труппа медленно умирала, театр заполнялся наполовину, антрепренер Волгин прогорел, не закончив антрепризы. Затем артист Собольщиков-Самарин организовал из артистов "товарищество на марках", и дело наладилось. Труппа получила от города театр в арендное содержание; через день давался спектакль в здании театра, а раз в неделю играли во Всесословном клубе (128; 561).
Изобилием театров и их высоким (во всех отношениях) качеством, разумеется, в первую очередь отличались обе столицы. Это не касается театров Императорских, которые хотя и давали платные публичные спектакли, но все были убыточны, так что здание Нового театра в Москве было в 1907 г. сдано в аренду купцу Зимину, который давал там оперные спектакли вплоть до 1917 г. В конце XIX в. на содержание Императорских театров ежегодно тратилось 2 млн руб. субсидий. Всего к началу ХХ в. в Петербурге было 12 театров, включая 3 основных Императорских (без придворных); в Москве – 11, из них 3 Императорских; в Варшаве – 4 правительственных. В прочих городах, в том числе и некоторых уездных, было по одному, редко по два (в Баку, Бердянске, Вильно, Витебске, Житомире, Казани, Козлове, Кременчуге, Курске, Люблине, Минске, Оренбурге, Полоцке, Саратове, Симбирске, Сызрани, Тамбове, Таганроге, Томске, Харькове, Царицыне, Ярославле), еще реже по три (в Екатерино славле, Киеве, Смоленске, Уфе) или по четыре (в Барнауле, Воронеже, Нижнем Новгороде, Одессе). С отменой театральной монополии Императорских театров возникло множество бродячих театральных антреприз. Предпринимателями для них строились специальные здания, сдававшиеся в аренду (например, помещение нынешнего московского театра им. Вл. Маяковского).