Другой такой случай произошел в районе Врешена. В городе еще были фашисты, а один из подвижных батальонов аэродромного обслуживания внезапно атаковал вражеский аэродром, где немцы занимались уничтожением собственных самолетов, выбил их с летного поля, не дав его заминировать, и захватил стоянки с "мессерами", которые враг так и не успел взорвать. А когда группа аэродромщиков отправилась взглянуть, что происходит в городе, их автомашина выскочила прямо на наши танки. Командир 9-го танкового корпуса, оказавшийся в головной машине, сказал по этому поводу, что гнался за противником и никак не ожидал встретить здесь вместо немцев наши авиационные части. А на другой день аэродром под Врешеном уже вел боевую работу.
Однако я несколько забежал вперед. В тот день, когда мы захватили аэродром в Сохачеве, авиация 1-го Белорусского фронта сделала 3431 вылет . Причем почти половина из них пришлась на штурмовку наземных целей. В одном из таких вылетов отличился капитан Джабидзе. Наши танкисты обстреляли двигавшийся на предельной скорости вражеский железнодорожный состав. Однако догнать его не смогли - на гусеницах за колесами не угонишься. Эшелон уходил, что называется, на всех парах. Тут-то в дело и вмешался Джабидзе. Четверка "яков" с первого же захода вывела из строя паровоз. Остальное довершили подоспевшие к остановившемуся эшелону танки. В тот же день комэск Джабидзе уничтожил по наводке с земли "раму" - так мы называли фашистский самолет-разведчик. В связи с этим его портрет и небольшую заметку напечатали во фронтовой газете.
Всего же за 16 января истребители 16-й воздушной армии, проведя 24 воздушных боя, уничтожили в воздухе 18 вражеских самолетов. Авиация противника, несмотря на установившуюся погоду, особой активности не проявляла, а вражеские истребители встреч с нашими "яками" не искали. За них это с успехом делали мы.
Стремясь остановить продвижение наших танковых частей, немцы все чаще использовали свои истребители не в воздушных схватках, а в качестве бомбардировщиков и штурмовиков. Лучше всего подходил для этих целей "Фокке-Вульф-190". Эта машина могла нести бомбовый груз значительно большего веса, чем Ме-109. Но мы обычно срывали планы немцев, не позволяя им не только бомбить танки, но и вообще появляться над их боевыми порядками. Используя данные радиолокационных станций - а они к тому времени имелись и в корпусе, - мы перехватывали самолеты противника до того, как они выйдут на цель.
Но однажды, когда радиолокационная установка меняла позиции, девятке "Фокке-Вульф-190" удалось все же скрытно подобраться к шоссе, по которому двигалась большая колонна танков. Пункты наблюдения, имевшиеся в каждом танковом соединении, не засекли их из-за облачности, маскировавшей подход немецких истребителей. Оставался последний заслон - четверка "яков" лейтенанта А. И. Филиппова, патрулировавшая именно на такой случай над дорогой. На нее-то и напоролись немцы. Правда, выскочили они из-за облаков внезапно, да и численное преимущество было на их стороне, но тем не менее ни одна бомба на танковую колонну не упала.
Филиппов, понимая, что нельзя допустить, чтобы немцы подошли к шоссе, открыл огонь с дальней дистанции, чтобы сразу обнаружить всю недвусмысленность своих намерений. Ведомые повторили его маневр. И немцы поняли, что, прежде чем штурмовать колонну, им придется выдержать жестокий воздушный бой. А для этого сперва надо освободиться от бомб. И они их сбросили куда попало. Завязалась схватка. Два "фоккера" оказались срезанными в первые же минуты, загорелся и один из наших истребителей. У Филиппова кончился боезапас, но он заметил, что бомбы сбросили не все вражеские истребители. Четверка "Фокке-Вульф-190" попыталась прорваться к шоссе. Филиппов вместе со своим ведомым связал их боем. Но если трассы ведомого достигали врага, то и пушка и пулеметы Филиппова молчали. И фашисты поняли, что он для них не представляет опасности. Однако они не учли, с кем имеют дело. Стремясь не допустить врага к танковой колонне, Филиппов решил идти на таран. Разогнав машину, он срезал плоскостью хвостовое оперение одного из вражеских истребителей. Ведомый Филиппова, у которого к тому времени тоже кончились снаряды, хотел сделать то же самое. Но немцы, видимо, решили, что с них хватит, и дружно повернули на запад.
Филиппов успел выброситься с парашютом, благополучно приземлился на своей территории и на попутной машине живым и невредимым добрался до аэродрома, где базировался его 812-й авиаполк. Танкисты, наблюдавшие за боем, рассказали о воздушном таране генералу Богданову.
- Лихо деретесь, ничего не скажешь, - высказал тот свое одобрение мне. - Хоть в воздухе, хоть на земле.
На земле нам действительно приходилось сталкиваться с противником довольно часто. Не знаю, что конкретно имел в виду генерал Богданов, но оружия в те дни мы из рук не выпускали. Стараясь не отстать от танков, наши передвижные пункты наведения постоянно забирались в такие места, откуда немцев еще не успевали окончательно выкурить. Однажды пришлось ночевать в костеле, в подвале которого скрывалось до сотни вооруженных немецких солдат. Я с разрешения тамошнего ксендза пробовал перед сном сыграть по памяти какой-то вальс, а немецкие автоматчики сидели прямо подо мной и слушали, как я пытаюсь совладать со столь необычным для меня музыкальным инструментом. В конце концов ксендз не выдержал и, видимо пытаясь переключить мое внимание с церковного органа на вещи, более для меня привычные, по секрету сообщил о том, кто находится под каменными плитами пола польского храма.
- Третий день голодными сидят, - закончил свое неожиданное сообщение ксендз.
- Подвал-то хоть заперт? - поинтересовался я.
- Вдвоем с дочерью замок навешивали. Да и дверь железом окована.
Наутро мы с помощью танкистов разоружили немецких солдат, а затем, не зная, что с ними дальше делать, загнали вновь - уже безоружных - в подвал, где и заперли до подхода пехотных частей.
В другой раз фашисты угнали у нас из-под носа "виллис".
Нашли мы в одном из сел подходящий дом для оборудования передвижного командного пункта. Загнали грузовик с радиостанцией во двор, залезли на крышу, чтобы установить антенну - чем выше, тем больше дальность радиосвязи, - а "виллис" оставили прямо на улице. Возимся мы на крыше с антенной, вдруг слышу, прямо под нами, из окна верхнего этажа, затрещали автоматные очереди. Спустились вниз, видим: огонь ведет мой шофер В. И. Авдеев.
- Фрицы! - кричит. - Фрицы, товарищ генерал, на нашем "виллисе" уехали.
- Как - уехали?
- Да я сдуру ключ зажигания в машине оставил. Думал, никого в селении нет. А они влезли и уехали. Шесть человек.
- Ладно, не переживай. Новую машину добудешь. Только уж в следующий раз ключ в ней не оставляй, - пошутил я, радуясь, что догадались загнать грузовик с радиостанцией во двор.
- Так точно, товарищ генерал. Теперь не оставлю.
Авдеев, оказывается, слова мои принял всерьез. Когда вечером сели ужинать, его с нами не оказалось. Куда пропал, никому не известно. А утром явился и докладывает:
- Товарищ генерал, ваше указание выполнено! Немецкий "опель-капитан" стоит у подъезда дома. Почти новый совсем. Всего каких-то двадцать тысяч километров на спидометре накрутить успел.
Шутка моя, как вскоре выяснилось, обернулась для фашистов весьма плачевно. И речь шла отнюдь не об угнанном у них легковом "опеле".
Авдеев рассказал, что в поисках замены пропавшему "виллису" обнаружил неподалеку от нас хутор, где обосновалось какое-то подразделение фашистов.
- Возле каждой хаты мотоциклы стоят, а самих немцев не видать - спят, что ли. Я же туда, чуть только рассветать стало, подобрался. Гляжу, возле одного из домов "опель" этот стоит. Ну и реквизировал его взамен "виллиса". Шофер немецкий - разиня вроде меня, ключ от зажигания тоже в машине оставил.
На Авдееве была офицерская фуражка, а на груди висел немецкий автомат - тоже трофеи, пояснил он.
- Сколько до хутора? - спросил я.
- Километров десять, - сказал Авдеев. - От силы двенадцать.
Соседство такое нам вовсе ни к чему, подумалось мне. И я связался по радио с КП танковой части, которую мы прикрывали. Мне сообщили, что в двадцати километрах от нас находится танковая рота, но связи у них с ней нет, и нам дали ее позывные, чтобы мы сами попробовали связаться. Радиостанция у нас была достаточно мощная, да и антенну мы подняли над крышей высоко. В общем, через час девять тридцатьчетверок подошли к нашему командному пункту. Командир роты оставил танковый взвод для охраны нашего командного пункта и, прихватив с собой Авдеева, укатил с двумя взводами в сторону хутора.
Когда танкисты вернулись, командир роты сказал, что на хуторе находилась разведывательная рота мотоциклистов и что она вполне могла наткнуться на наш командный пункт.
- Орудийную стрельбу мы слышали. Но она быстро закончилась, - сказал я. - Потерь нет?
- Потерь нет, - ответил командир роты. - Правда, у одного танка оборвало фаустпатроном гусеницу. Экипаж остался на хуторе, траки меняют. Фашисты, судя по всему, думали, что это их танки к хутору подходят… Не ждали, словом, что мы уже здесь.
Немцы не ожидали не только этого.
Гитлеровское командование, создав между Вислой и Одером мощную оборонительную систему, включавшую семь укрепленных рубежей и большое количество отсечных полос, никак не рассчитывало, что нашим войскам понадобится всего-навсего двадцать дней, чтобы сокрушить их оборону и победоносно завершить Висло-Одерскую операцию. Через девять дней с начала наступление 1-я и 2-я гвардейские танковые армии, обойдя с севера и юга Познань и соединившись с частями 8-й гвардейской армии и 11-го танкового корпуса 69-й армии, отрезали противнику пути отхода на запад. В котел под Познанью попала 62-тысячная группировка немецких войск. Добивать ее предстояло 8-й гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова.
А танки генерала Богданова, обойдя Познань, продолжали быстро продвигаться на запад и в последний день января во взаимодействии с частями 5-й ударной армии вышли к Одеру, форсировали его и захватили на западном берегу реки плацдарм северо-западнее немецкого города Кюстрин. 3 февраля войска 8-й гвардейской армии заняли три плацдарма южнее Кюстрина. Войска 1-го Украинского фронта также вышли на Одер, захватив плацдармы в районе Бреслау и южнее Опельна. Таким образом, советские войска, наступавшие в полосе более 500 километров, разгромили немецкую группу армий "А" и продвинулись за 20 дней наступления на глубину 500 километров. Значительная часть Польши оказалась очищенной от гитлеровских войск, а наши войска, вступив на территорию Германии, вышли на ближайшие подступы к ее столице - Берлину. Цели, поставленные Ставкой Верховного Главнокомандования при планировании Висло-Одерской операции, были достигнуты, но наступление 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов продолжалось.
Продолжались бои и на главном направлении. От Кюстрина до Берлина оставалось всего шестьдесят километров. И бои за кюстринский плацдарм, которому предстояло стать исходными позициями, откуда войска 1-го Белорусского фронта нанесут решающий удар по Берлину, приняли крайне ожесточенный характер. Они длились весь февраль. Овладеть Кюстрином и объединить несколько небольших по площади, разрозненных плацдармов в единый кюстринский, занимавший по фронту сорок четыре и в глубину от четырех до десяти километров, удалось только в марте 1945 года. А пока противник, подтянув сюда свежие дивизии, делал все, чтобы не допустить этого. Немецкие танки и пехота настойчиво предпринимали одну за другой попытки контратаковать позиции наших войск. Резко активизировалась и вражеская авиация.
В то время как наземные части вели тяжелые бои за удержание и расширение плацдармов на западном берегу Одера, для нас, как никогда остро, встал вопрос о новых взлетно-посадочных площадках. Если немцы летали со стационарных аэродромов, расположенных в районе Берлина, то мы базировались на раскисших от ранней распутицы грунтовых площадках. Да и те находились на значительном расстоянии от передовой. Подобное положение привело к тому, что немецкая авиация сумела временно перехватить инициативу в воздухе. Правда, командующий фронтом маршал Жуков принял самые решительные меры, обязав срочно развернуть широкие работы по строительству новых аэродромов, но на это требовалось время. А ждать было некогда. Необходимость придвинуть авиацию к линии фронта становилась с каждым днем все настоятельнее.
И командующий 16-й воздушной армией генерал Руденко решил рискнуть. Дело в том, что поблизости от переднего края в расположении наших наземных войск находились три полевых аэродрома - Морин, Кенигсберг-малый и Реппен. И хотя они тоже были грунтовыми, но грунт там оказался крепкий, и их взлетно-посадочные полосы вполне могли обеспечить истребителям условия для нормальной боевой работы. Проблема заключалась в том, что все они обстреливались минометами и артиллерией противника. Однако другого выхода я не видел и потому настаивал, чтобы посадить там полки истребителей.
- Так снаряды же рвутся. Как работать будем? - не хуже меня понимая, что выбора у нас нет, высказал свои последние сомнения Руденко. И сам же ответил на поставленный вопрос: - Самолеты в капонирах укроем, личный состав - в окопы и землянки. Ну и количество зенитных батарей увеличим… Так?
Я сказал, что при схожих условиях нашим "якам" уже доводилось работать. Например, под Сморгонью. А заодно напомнил слова маршала Жукова, сказанные им, когда наши части впервые вышли к старой германо-польской границе. Теперь, выразился маршал, нам необходимы такие аэродромы, чтобы не только бомбардировщики, но и истребители могли доставать до Берлина.
- Ну если и командующий фронтом у тебя в союзниках, считай: убедил! - рассмеялся Руденко, сделав вид, будто не сам же и пересказал мне недавно разговор с маршалом Жуковым, на который я теперь сослался. - Действуй! Сажай свои истребители.
Итак, разрешение получено. Но прежде чем сажать полки на новые аэродромы, надо их сперва поднять со старых. А некоторые из них настолько раскисли, что с них не то что взлететь - рулить не представлялось возможности. В перемешанной с талым снегом грязи колеса шасси вязли до самых полуосей. Особенно плохо дело обстояло в дивизии Орлова. Аэродром, где базировались полки Рубахина и Власова, превратился в настоящее болото. Единственным выходом из положения было использовать вместо взлетной полосы ближайшую от аэродрома дорогу.
Но об этом надо сказать отдельно. С шоссе позже взлетали многие: нужда заставила. Мы лишь показали пример, став своего рода пионерами в этом деле. Кое-какой опыт у меня имелся: довелось во время Белорусской операции взлетать с проселочной дороги, о чем я вскользь уже упоминал. Но дорога дороге рознь. И потому хочу рассказать, как взлетал полк майора Рубахина, более подробно. Высветить, так сказать, наши тогдашние трудности во всех деталях.
Прежде всего, истребителю для разбега нужна полоса длиной в тысячу метров и шириной в пятьдесят. Шоссе же, на которое меня вывел Рубахин, если иметь в виду единственный подходящий для взлета прямой участок, насчитывало всего четыреста метров в длину и четырнадцать в ширину.
- Ничего не выйдет! - сказал с досадой Рубахин. И предложил: - А что, если металлическую полосу в штабе армии попросить? Я слышал, что будто бы целых шесть комплектов таких поступило.
- Значит, слышал и то, сколько один такой комплект весит? - не без иронии поинтересовался я. - Две тысячи шестьсот тонн. На чем доставлять их к тебе на аэродром прикажешь? Да и укладка металлических плит требует специальной подготовки грунта. А где у тебя грунт? У тебя грязь вместо него.
- Но с дороги же не взлететь! Узкая…
- А мы ее расширим. Разберем на доски сараи в соседней деревне, околотим щиты и закроем ими обочины вдоль дороги.
- А длина прямого участка? - оживился Рубахин, догадываясь, что у меня есть какая-то мысль в запасе. - Четыреста же метров всего!
- Знаю, что четыреста. Вместе мерили, - усмехнулся я и выложил свой главный козырь: - Вставим колышки под закрылки, увеличим угол атаки и взлетим. Еще вопросы есть?
- Самый последний, командир! - Широкоскулое лицо майора Рубахина сияло в откровенной улыбке. - На чем "яки" с аэродрома до шоссе тащить? Не на руках же?
- А об этом мы с местным населением потолкуем, - заключил разговор я.
Население - польских крестьян - уговаривать не пришлось. Едва сообразив, что от них требуется, они принялись разбирать на доски хозяйственные постройки и даже крыши собственных домов; таскали землю, засыпали обочины, настилали сверху дощатые щиты, валили телеграфные столбы и деревья вдоль дороги. Вместе с ними работали и мы - от рядового техника до командира полка. Про себя не говорю - сидеть без дела не в моем характере. Я за всю свою жизнь ни разу сантехника или электромонтера не вызвал. Не то что с лопатой там или двуручной пилой - с любым инструментом еще с молодых лет обращаться привык. Короче, через сутки самодельная полоса была готова. Дорогу привели в порядок, расширив до двадцати метров, а вот длины прибавить - было уже не в наших силах. Решил, что первым буду взлетать сам.
Утром польские крестьяне привели упряжки быков и помогли доставить самолеты к дороге. Отобрал для первых взлетов самых опытных летчиков; распорядился, чтобы за порядком на земле наблюдал капитан И. В. Федоров, которому предстояло взлететь последним, и залез в кабину. По моим расчетам, с закрылками, подпертыми деревянными колышками, самолету должно было хватить для разбега 385 метров. Конечно, я хорошо понимал, на какой риск иду, но без риска на войне не обойтись. Больше одной машины все равно не разобьем, взлетать-то полк будет по очереди…
Казалось, что "як" разгоняется нехотя, как бы не веря, что удастся набрать необходимую скорость отрыва. До неспиленного телеграфного столба - ориентира, где дорога делала поворот, - оставалось метров пятьдесят, а машина еще как бы висит на ручке управления, не набрав необходимой подъемной силы. Оторви ее сейчас - снова плюхнется на шоссе. Рано… Еще чуть-чуть… А вот теперь пора! Ощутив появившуюся в ручке управления упругость, я аккуратно беру ее на себя.
Кажется, пронесло, мелькнула мысль. А почему, собственно, кажется? Я же все рассчитал. И те запасные пятнадцать метров - может, чуть меньше или чуть больше - тоже были! И на сердце у меня сразу отлегло. Почувствовал: взлетит полк. Взлетит, как я только что взлетел.
Так оно и произошло. Летчики один за другим взлетали с шоссе, набирали высоту и затем четверками брали курс на новые аэродромы.
На аэродроме Морин, куда я прилетел с первой группой истребителей, уже успел обосноваться батальон аэродромного обслуживания, которому я поручил оборудовать здесь КП корпуса. Помимо боеприпасов и горючего аэродромщики завезли продукты питания и все необходимое для нормальной жизни и боевой работы. Действовала уже и радиостанция, которой, кстати, пришлось сразу же воспользоваться.