Видимость к тому времени улучшилась, и истребители корпуса начиная с восьми часов утра непрерывно вели боевые действия непосредственно над полем боя. Оставив за себя начальника штаба, я перебрался на подвижной КП корпуса, который размещался вместе с командным пунктом танковой армии генерала Богданова. Обстановка в воздухе быстро накалялась. Авиация противника стремилась прорваться к боевым порядкам наступающих танковых частей. Груженные бомбами ФВ-190 шли группами по пятнадцать - двадцать машин. Не успевала закончиться одна воздушная схватка, как тут же завязывалась другая. Особенно жарко было в районе Зееловских высот, где немцы оборонялись упорнее всего. Крутые склоны, вдоль и поперек изрытые траншеями, рвами, буквально нафаршированные долговременными фортификационными сооружениями и минными полями, сильно затрудняли продвижение наших танков. Танкистам то и дело приходилось ждать, пока пехота не разминирует дороги, не расчистит завалы из бревен и металлических балок на подходах к ним. Немецкие летчики, учитывая обстановку, не оставляли попыток прорваться к то и дело останавливавшимся танкам. Наши истребители не давали им отбомбиться, перехватывая на подходах к целям, и навязывали бой.
То же самое происходило над переправами через Одер. Немецкая авиация делала все, чтобы их разрушить, но достичь цели противнику так и не удалось. Вражеские самолеты либо сбрасывали бомбы куда придется и уходили на запад, либо падали, подожженные нашими летчиками, вместе с бомбами на своей территории.
Летчики корпуса уничтожили за первый день наступления 50 вражеских самолетов. Командующий 5-й ударной армией генерал Н. Э. Берзарин, отзываясь о самоотверженной работе истребителей, прислал вечером на мое имя телеграмму:
"Прошу объявить благодарность летчикам Вашего корпуса, отлично действовавшим в сложных метеорологических условиях при обеспечении войск и переправ через Одер. 16.4.45 г."
Все мы хорошо понимали, чего стоит подобный отзыв. Во время тяжелых, кровопролитных сражений не до реверансов. Если уж Николай Эрастович Берзарин улучил минуту, чтобы выразить удовлетворение работой истребителей, значит, мы недаром ели свой хлеб.
В целом за 16 апреля летчики 16-й воздушной армии провели 140 воздушных схваток, сбив 165 самолетов противника . Немалыми оказались и наши потери: 87 боевых машин не вернулись на аэродромы . Немецкая авиация не оставляла попыток перехватить инициативу в воздухе, но все они решительно пресекались. Хотя обходилось это нам, понятно, недешево.
Помимо пехоты генерала Берзарина и танков генерала Богданова истребители корпуса прикрывали также действия штурмовой и бомбардировочной авиации. Но в небе одновременно находилось порой такое множество самолетов - и наших, и вражеских, - что обстановка в воздухе постоянно менялась и требовала принимать мгновенные решения.
Шестерка старшего лейтенанта А. П. Филатова прикрывала группу "илов" 6-го штурмового авиакорпуса, когда в воздухе появились пятьдесят ФВ-190, груженных бомбами и стремившихся прорваться к боевым порядкам наших наземных войск. Филатов принял единственно верное решение. Оставив пару "яков" прикрывать штурмовики, он отдал приказ второй паре атаковать противника с фланга, а сам с ведомым ринулся на колонну "фоккеров" в лобовую. Немцы, не ожидавшие столь стремительных действий, потеряли в первые же минуты четыре машины, рассыпали строй и в конце концов оставили поле боя, повернув на запад. А Филатову в тот же день удалось, по его собственному выражению, "вогнать в землю" еще один вражеский истребитель .
И 17 и 18 апреля продолжались ожесточенные бои в воздухе, нередко переходившие в сражения, в которые втягивались с обеих сторон до пятидесяти и больше самолетов. Оборона противника рушилась под ударами наземных войск, и в активных действиях своей авиации фашисты видели единственное средство, способное если не остановить, то хотя бы замедлить их продвижение. Но мы надежно удерживали господство в воздухе.
Особенно сложная воздушная обстановка сложилась 18 апреля. Летчики 3 иак, делая по 4 - 5 боевых вылетов в день, провели с рассвета до позднего вечера 84 воздушных боя, уничтожив 76 вражеских самолетов. Это был рекордный по числу одержанных побед день - и для корпуса в целом, и для отдельных, особо отличившихся летчиков. Старший лейтенант И. Г. Кузнецов и капитан С. Н. Моргунов сбили по четыре самолета каждый. По три самолета уничтожили капитаны В. В. Калашников и Е. Ф. Тужилин, а также младший лейтенант В. С. Ткаченко.
Одно из таких сражений произошло вечером 18 апреля. Находившаяся на КП корпуса радиолокационная станция засекла большую - около 35 машин - группу вражеских "юнкерсов" и "фокке-вульфов", направлявшихся в район боевых действий 2-й гвардейской танковой армии. В воздухе в тот момент патрулировала шестерка Як-9 во главе с командиром звена старшим лейтенантом Кузнецовым. Подняв ей в подмогу еще одно звено "яков", я вывел шестерку Кузнецова на противника таким образом, чтобы он смог начать атаку внезапно, маскируясь облачностью .
Шестерка, имея преимущество в высоте, скрыто подошла к немцам и атаковала их столь стремительно, что те в первые же минуты потеряли три машины. Затем Кузнецов поджег еще одну. Когда подошло высланное мной на помощь звено "яков", врагу было уже не до танков. "Юнкерсы", рассыпав строй, поворачивали на запад, а ФВ-190, отделавшись от бомб, вели бой с истребителями Кузнецова над своей территорией. С локатора между тем поступили данные о подходе еще 30 самолетов противника. Я тотчас поднял на перехват им до четырех десятков "яков". Одну из групп вел капитан Моргунов, другую - капитан Федоров. Потеряв в общей сложности еще шесть машин, немцы оставили поле боя, а вместе с тем и мысль прорваться к боевым порядкам танковых частей генерала Богданова.
Несли потери и мы. 18 апреля погиб старший лейтенант Филатов. Его звено прикрывало группу штурмовиков, когда на "илы" набросились шестьдесят "фоккеров". Филатов связал немцев боем, в результате которого те потеряли пять самолетов, но и сам не уберегся от вражеской трассы…
Но постепенно напряженность воздушной обстановки стала снижаться. Если за эти два дня летчики 16-й воздушной армии провели 312 боев, сбив в общей сложности 173 самолета противника, то 20 и 21 апреля число воздушных схваток сократилось почти наполовину . Немцы, судя по всему, отказались от борьбы за инициативу в воздухе. Фашистская люфтваффе доживала последние дни. Как, впрочем, и сам "тысячелетний рейх" Адольфа Гитлера и его нацистской клики.
К исходу 21 апреля наши передовые части завязали бои на улицах столицы Германии. Началось сражение за Берлин. А 22 апреля войска 1-го Белорусского фронта, прорвав внутренний оборонительный обвод, устремились в глубь городских кварталов. Одновременно танковые соединения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, взаимодействуя с общевойсковыми армиями, продолжали маневр по окружению и расчленению берлинской группировки.
Прикрывать танки с воздуха оставалось нашей главной задачей. Чтобы не отрываться от них, приходилось выдвигать подвижной командный пункт корпуса на многие десятки километров впереди пехоты. Однажды развернули мы его в небольшом городке, название которого теперь не припомню. Танкисты продолжали продвигаться на запад, а мы остались, чтобы организовать управление авиацией. Присмотрели подходящее здание, установили на крыше радиоантенну. Бронетранспортер и три грузовых "студебеккера" поставили во дворе, выставили охрану. Всего нас было человек тридцать, считая и девушек-связисток, а из вооружения - автоматы, гранаты, пара ручных пулеметов и ящик противопехотных мин. Не бог весть что, но отбиться, если сунутся немцы, на первых порах можно. Во всяком случае, мы к подобному положению вещей успели привыкнуть, да и выбора у нас не было.
Вышел я на связь со штабом армии и доложил генералу Руденко, что находимся в таком-то населенном пункте и готовы приступить к управлению боевыми действиями авиации. В ответ радиограмма: "Уточните местонахождение. По нашим данным, этот населенный пункт находится в руках противника".
Может, название перепутал, подумалось мне. Сверились еще раз с картой: нет, все сходится. Спросили на всякий случай старуху немку, оказавшуюся вместе с нами в пустом, брошенном жильцами трехэтажном здании; та подтвердила, что городок именуется именно так, как я и назвал его при своем докладе Руденко.
Выхожу вновь на связь, докладываю вторично, что местонахождение наше указано правильно. Немцев в городке нет. Неподалеку от нас на окраине имеется небольшой пятачок, подходящий для посадки связного По-2. Какие будут указания?
Руденко после довольно продолжительной паузы ответил, что завтра в семь утра к нам вылетит офицер связи, и дал данные, необходимые для управления авиацией - причем не только истребительной, но штурмовой и бомбардировочной.
А поздно вечером, когда мы в одном из помещений верхнего этажа заканчивали собранный на скорую руку ужин, на улице послышался гул моторов. Сперва подумали: наша пехота подошла. Заместитель начальника связи капитан Штейн подошел к окну, бросил взгляд на улицу и, тотчас обернувшись ко мне, негромко сказал:
- Немцы, командир! И много их…
Улица действительно была запружена машинами и мотоциклами, кругом полно солдат, но видно, что о нашем присутствии никто не подозревает… Стоят возле машин, о чем-то совещаются. Судя по всему, на ночлег собрались устроиться.
На решение у меня оставались считанные секунды: вот-вот в дом войдут или во двор, где наш бронетранспортер с грузовиками стояли. Если они нас обнаружат первыми, нам несдобровать. Единственный шанс - ошеломить противника внезапностью, напасть, пока он того не ожидает.
Не теряя времени, я послал обоих пулеметчиков на крышу, расставил людей у окон, распорядился, чтобы подтащили ящик с противопехотными минами и по команде - выстрел из пистолета - открыли боевые действия. В окна на головы вражеских солдат посыпались мины и гранаты, с крыши ударили пулеметы, хлестнули автоматные очереди. Атака из всех видов имевшегося у нас оружия оказалась для немцев столь неожиданной и сокрушительной, что через несколько минут улица опустела. Остались только несколько горящих машин да трупы немцев.
Спустившийся с крыши пулеметчик рассказал, что при первых же взрывах мин немцы бросились кто куда и быстро скрылись в переулках, ведущих в поле за окраинными домишками городка.
- Кто на машинах, кто на своих двоих! - не скрывая чувства радостного торжества, пояснил пулеметчик. - Они, видимо, решили, что по ним танки из орудий бьют. Уж очень внушительно мины эти взрывались. Все стекла в соседних домах повылетели.
Выслал я вниз двух автоматчиков на разведку: не осталось ли поблизости кого? А сам связался по радио со штабом корпуса, сообщил о случившемся. В ответ радиограмма: "У вас на подходе танковая бригада второго эшелона. Займите оборону и ждите".
Об обороне напоминать нам было незачем. Сами, как говорится, в курсе. Только немцы, подумалось, вряд ли вернутся. Удар получили чувствительный: девять автомашин под окнами догорают. А какие у нас силы в действительности, немцам неизвестно, иначе бы сломя голову не бросились в разные стороны.
Вскоре подошли наши танки. Правда, охраняли они нас всего одну ночь, а с рассветом двинулись дальше, на запад. Но больше нас никто не тревожил, и наш подвижной КП сразу же после ухода танкистов приступил к работе.
Днем позже мы вместе с начальником оперативного отдела корпуса полковником Чернухиным возвращались на связном самолете - "кукурузнике" - к себе в штаб. Идем низко, скорость тоже соответствующая - не истребитель все-таки. Но и расстояние невелико, лететь каких-нибудь пятнадцать, от силы двадцать минут. И хотя на "кукурузнике" всех огневых средств - личный пистолет летчика, однако за обстановкой в воздухе наблюдаю внимательно - будто на "яке" в свободной охоте. Привычка сказывается. Пусть и нечем врага атаковать, а глазами его ищешь. Сыскался он, как на грех, и на этот раз. Вижу: показалась в небе пара Ме-109, и, главное, чувствую, они наш "кукурузник" тоже заметили. Так и есть! Оба "мессера" разворачиваются в нашу сторону и переходят в пикирование. А как же иначе: легкая добыча! Что делать? Уйти - и думать нечего: скорости не хватит. Хочешь не хочешь, придется принимать бой.
Немцы, снизившись почти до бреющего, заходят в атаку.
Я делаю, что могу: иду им в лоб. Скорости наши складываются, и немцы, не ожидая такой наглости со стороны "русфанеры", как они называли наши По-2, проскакивают мимо, не успев прицелиться. Один - ноль, усмехаюсь про себя я. Каким-то будет конечный счет? "Мессеры" разворачиваются, чтобы повторить атаку. Я - тоже. И все повторяется. Третий раз - то же самое. Не шибко опытные, к счастью, "асы" попались, из наспех обученного пополнения, видать. Однако понимаю, что долго это продолжаться не может. Слишком уж велика разница в весовых категориях… И, заметив впереди небольшой пятачок, внезапно иду после очередной неудачной атаки противника на посадку.
Пятачка едва хватило, чтобы не врезаться в подступившие к нему деревья, - "кукурузник" чуть не уперся носом в стволы разлапистых сосен. Выскочили мы с Чернухиным из самолета и со всех ног в лесок. Наблюдаем оттуда: потеряли нас немцы. Рыскают, а найти не могут - самолет почти скрылся под ветвями деревьев. Покружили немного и улетели. А нам с Чернухиным пришлось добираться до штаба корпуса пешком. Во-первых, винт при посадке погнули. А главное, пятачок оказался столь крохотным, что взлететь с него не представлялось никакой возможности. Как сесть умудрились - ума не приложу. Одно объяснение: великая нужда заставила. Инженеру корпуса полковнику Суркову пришлось потом на части "кукурузник" наш разбирать, чтобы можно было вывезти на автомашинах.
- Совсем иссяк противник! Ослабел от страха, - иронично отозвался по этому поводу Сурков. - Шутка сказать: два "мессера" с одним "кукурузником" справиться не смогли. Сразу видно: к концу дело идет.
До победы и в самом деле оставались считанные дни. И хотя сил у врага еще хватало, и сопротивлялся он с величайшим упорством и ожесточением, но все мы понимали, что изменить это уже ничто не может.
24 апреля войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, обойдя Берлин с севера и юга, рассекли вражескую группировку и отрезали почти всю 9-ю армию и часть 4-й танковой армии противника от города, а 25 апреля соединились в районе Кетцина и окончательно замкнули кольцо окружения .
Однако хотя Берлин и был окружен, его еще предстояло взять. Фашисты цеплялись за каждый квартал, за каждое отдельное здание. Чтобы помочь ведущим ожесточенные уличные бои наземным частям, авиацией фронта был осуществлен 25 апреля ряд ударов с воздуха под кодовым названием "Салют". В ночь на 25 апреля 600 Ил-4 обрушили бомбы на центр города и прилегающие к нему кварталы. Вскоре после полудня и вечером были совершены еще два налета: в первом участвовало 896 и во втором - 590 бомбардировщиков . Чтобы бомбардировщики могли работать без помех, истребительная авиация блокировала оставшиеся у противника аэродромы. Летчики нашего корпуса, в частности, держали под контролем аэродромы Нейруппин, Дальгов, Вильгельмштадт; осуществляли над Берлином и пригородами свободную охоту, с тем чтобы очистить небо от вражеских истребителей, находившихся в воздухе.
В результате этих массированных ударов было уничтожено значительное число артиллерийских батарей, разгромлена часть опорных пунктов и дзотов противника, разрушены башни ПВО в парке Тиргартен.
Кстати сказать, над Тиргартеном двумя днями позже мне удалось побывать самому. И разумеется, не ради праздного любопытства. Дело в том, что немцы, утратив к тому времени практически все свои аэродромы, собирались, по данным разведки, использовать центральную аллею парка как взлетно-посадочную полосу. Возник также слух, будто именно оттуда собираются вывезти самолетом из осажденного города Гитлера. Вот я и решил взглянуть собственными глазами, что происходит в парке Тиргартен.
Говоря об этом боевом вылете, лучше всего, пожалуй, сослаться на рассказ Сергея Игнатьевича Руденко, который в своих воспоминаниях коснулся этой истории довольно подробно.
"В те дни дым от пожаров поднимался над городом в высоту до двух километров, - писал Герой Советского Союза маршал авиации Руденко. - Облака перемешивались с пеплом. И в таких условиях летчики должны были поддерживать пехоту, буквально прокладывать ей дорогу через завалы и баррикады.
Генерал Евгений Яковлевич Савицкий, бывший в то время командиром 3-го истребительного авиационного корпуса, поднялся 27 апреля в воздух. И вдруг увидел, что с центральной аллеи Тиргартена взлетает двухместный связной самолет. Савицкий уничтожил его и тут же сообщил об этом в штаб армии. Нам не надо было объяснять, кто и для чего стартует на таком самолете из самого логова Гитлера.
Послали мы к Бранденбургским воротам одного из наиболее опытных разведчиков, летчика-истребителя В. Оганесова в паре с ведомым. Вернулись они и подтвердили: действительно, вблизи имперской канцелярии замаскировано два или три самолета и несколько танков.
На следующий день Оганесов вылетел уже во главе двух восьмерок бомбардировщиков и штурмовиков. Видимость минимальная. Но разведчик по ему лишь известным ориентирам вывел обе группы на цель и даже указал очередью из трассирующих пуль, где она расположена. Бомбардировщики нанесли по парку и по главной аллее удар, а штурмовики прочесали местность из пулеметов. Оганесов сделал повторный заход, чтобы уточнить результаты. На месте самолетов горели обломки, вся аллея была изрыта воронками. Но тут очухались вражеские зенитчики. Один из снарядов разорвался совсем рядом, летчик получил ранение, однако сумел вернуться на аэродром и совершил посадку. Позже В. Оганесову было присвоено звание Героя Советского Союза.