И прошло всё, как по маслу.
Я бодрячком проговорил своё вступление среди обломков разрушенного театра. Потом включили киноканал. И пока диктор начитывал текст, а на экране шли кинокадры о достижениях стройотрядовцев, я кубарем скатился по корявым ступенькам вниз, а потом побежал туда, в сквер, где нужно было брать интервью…
А потом было выступление самодеятельности. И это получилась лучшая страничка передачи.
Потому что в сквер заглянуло солнце. И в естественном его, контровом освещении красавица-студентка исполнила весёлую песню, в которой сочетались любовь к труду и к отдельно взятому человеку.
Я до сих пор помню эти планы – девчонка с микрофоном, с пышными волосами, которые сияющим ореолом, нимбом окружали её голову…
Ну – повезло. Солнца могло и не быть.
Помню чувство облегчения, почти счастья, когда всё благополучно, без накладок, закончилось.
В телевидении это чувство коллективное.
Прямой эфир – это жизнь, прожитая вместе с участниками передачи, вместе со зрителями в одно время. Мало чем отличается от театра.
Только те, кто делает на телевидении прямой эфир, своего зрителя не видят …
"Танец в противогазе"… Вообще-то это фильм. Документальный. Оренбургская студия телевидения в 91-м году объявила конкурс документальных фильмов на экологическую тематику. К участию в конкурсе приглашались телерадиокомпании, которые расположены в бассейне реки Урал. Уральская, Гурьевская, Актюбинская…
Естественно, рассказать нужно было о том, в каком состоянии находится Урал и его притоки.
Меня на тот момент только-только назначили главным редактором, ну и сразу и эти карты мне в руки: сделать фильм для регионального конкурса.
В те времена понятие "экология" не сильно было распространено. Страна у нас большая, засорять её можно ещё тысячу лет, никто и не заметит. Какая тут экология? Но зашевелились уже в разных местах защитники рек и лесов, журналисты. Слово "экология" стало входить в моду, как "спутник", "космонавт", "перестройка".
Я тоже не был экологом от рождения. Ну, раз сказали – сделать фильм, значит нужно делать.
То, что меня назначили главным редактором, не давало мне никаких преимуществ. У меня за годы пребывания в этой должности так и не выработалось основное для начальника качество: запугивать окружающих. Я стал главным редактором, но меня никто не боялся.
Поэтому машина, предназначенная мне для съёмок, всё время уезжала куда-то по более важным делам. В нужный момент не находилось оператора. И запись уже готового материала тоже делалась задней ногой: был день зарплаты, все торопились быстрее получить денежку.
Но фильму было суждено стать призёром. Поэтому многие препятствия даже шли ему на пользу.
Один из ключевых кадров – полудохлую рыбку на берегу Актюбинского водохранилища нам удалось снять потому, что накануне в машине нам было отказано. Поехали на следующий день – и нас, вяло двигая хвостом, ждала у берега та самая рыбка. Её не было в сценарии. А, если бы и была, то нужно было бы потратить уйму времени, чтобы всё это найти, подкараулить. Инсценировать, в конце концов.
Обычно для съёмок конкурсных программ за группой закреплялся отдельный оператор. Как правило – лучший.
В съёмках нашего экологического триллера приняли участие практически все операторы. Я просил, к примеру, Серика Айжанова, который ехал на съёмки на Актюбинский химзавод, снять для меня несколько планов. Говорил, каких – и всё. Серик привозил сюжет. Саша Семиков снял кадры Алгинского химзавода. Толочков – брейк-данс. Саша Карачун – эротическую сцену в реке Илек.
Когда не было оператора, брал в руки камеру я сам…
Фильму было суждено стать призёром, поэтому, спустя годы, мне стало казаться, что он сам себя снимал…
Виолетта Костыряченко… Одна из самых красивых девушек нашего комитета… Я предложил ей сняться в эпизоде. В очень открытом, откровенном купальнике. Естественно, в речке. Потому что река Илек была нашей главной героиней.
Виолетта весело согласилась.
Купальник и действительно, по тем временам, был достаточно призывным. Виолетте нужно было в нём бегать по мелководью, она бегала, тряпочки тонкой ткани готовы были вот-вот соскользнуть.
Саша Карачун, насколько это было возможно, старался сохранять спокойствие, камера хладнокровно фиксировала кадры с нашей восторженной Эммануэль.
Хорошее кино, в том числе и документальное, должно, по возможности, воздействовать на глаза, мозги и уши. Все это будто бы знают, но мало кто воплощает реально в свои творения. Хороший текст – это, действительно, важно. Но, если видеоряд слабый, это уже не кино.
Как часто на телестудиях редакторы, авторы фильмов прописывают в сценариях необходимую музыку? Звуки? Шум?
Почти всегда полагаются на выбор, вкус звукорежиссёра. В лучшем случае – простое несовпадение с мыслью автора. В худшем – дежурная, слышанная и прокрученная уже в эфире тысячу раз, фонограмма.
Для своего "Танца" я принёс Берта Кемпферта, "Тюльпаны из Амстердама", Чеслава Немэна, "Катарсис", Высоцкого "Утреннюю гимнастику".
До секунды всё расписали, согласовали со звукорежиссёром.
Режиссёром фильма была наша студийная интеллектуалка, Нина Васильева. Ввиду того, что со своими идеями и замыслами я был уже похож на разогнавшийся поезд, Нина корректно посторонилась и просто аккуратно соединила при записи все изобразительные и звуковые куски.
Сама запись произошла как-то между делом, на бегу.
Ассистенты, телеоператоры торопились к окошку бухгалтерии.
Название фильма толком не вписали в кадр, не навели фокус.
Камера! Мотор!!!
Я, конечно, видел накладки, которые возникали по ходу записи. Но не останавливал. Всё записали с первого раза, единым куском. Без дальнейшего монтажа и поправок. Ну, торопятся все. Будет ли лучше?
По сути, это был ещё один прямой эфир. Только первыми его зрителями был коллектив нашей студии.
В Оренбурге наш фильм занял первое место. Потом его ещё показали по Второй Всесоюзной программе ТВ.
Мой старший сын Дима был тогда в армии. Служил в посёлке Бада Читинской области. Ему там этот фильм удалось посмотреть.
И радовался он, что увидел родной город, папу…
А потом в эфир стала выходить информационно-публицистическая программа "10 ;". Три раза в неделю в прямом эфире. В это время у тележурналистов завязался практически напрямую разговор со зрителями. Пошли письма, телефон был красным от непрерывных звонков.
Не на пустом месте возникла эта программа. До этого на всю страну уже прогремел "Взгляд". Прямой эфир. Самые разные темы – музыка, политика, шутки. Влад Листьев со своими программами-бестселлерами. "Намедни" Парфёнова…
Казалось, как всё просто: будь искренним со зрителем, рассказывай ему всю правду, живи его проблемами – и будет тебе счастье, рейтинг. Но, как и десять библейских заповедей, эти простые истины для большинства журналистов оказываются неподъёмными, недостижимыми. Что и позволяет периодически вспоминать, что есть ещё одна профессия, с которой современная журналистика во многом схожа…
Ну, так вот: "10 ;", прямой эфир. Вели программу обычно двое. Перед каждым из ведущих листок с информациями, которые сегодня, сейчас, нужно прочитать. Они все разные. Есть что-то из официальной хроники, серьезные сообщения, есть криминальная хроника, иронические сюжеты. До десяти – двенадцати информаций в десятиминутном выпуске. Журналисту в "10 ;" нужно было обладать самыми разными талантами: официальная информация – ты должен её читать, как диктор Центрального ТВ, коммунальные темы – лексика приближена к разговорной, бытовой. И журналист в это время – друг, сосед зрителя, у которого прохудилась крыша, потёк кран.
Ведущие следят друг за другом, подхватывают разговор, вставляют реплики, иногда комментируют. В голове отсчитываются секунды – прямой эфир. На тебя смотрят тысячи глаз. Всё время чувствуется это напряжённое к тебе внимание.
Сатирическая зарисовка – тут можно подурачиться, изменить интонацию, голос.
Погода – зрителю после всего нужно дать расслабиться. Про дожди и солнце журналист рассказывает уже с тёплыми, домашними интонациями. Всё будет хорошо. Всё уже хорошо…
Десять минут прошли. Заставка.
Кажется, во врЕмя уложились. Всё удалось сказать? Так ли? Какая-то опустошённость, облегчение. Наверное, даже счастье.
Ну, тот, кто хоть раз испытывал оргазм – ну, вот что-то похожее…
Сейчас говорят: прямой эфир – да что вы? Мало ли чего кто может сказать? В прямом эфире ошибки, шероховатости. Которые прекрасно исправляются при монтаже…
При монтаже телепрограмма убивается.
Приходит монтажёр, который даже не пластический хирург, а, скорее – патологоанатом, и они, вместе с мудрым редактором, сшивают своего Франкенштейна…
И вообще, говорят, нужна цензура. У экранов могут находиться дети…
Могут. Да. Но не нужно переводить стрелки. И не нужно днём показывать фильмы и телепрограммы со значком 18+.
И, потом – зачем цензура, если есть Закон о печати? Не оскорбляй, не разжигай расовую, религиозную ненависть…
А, в остальном – пусть будет эта свобода.
Есть, к примеру, разные СМИ: Жириновский, Петросян, Жванецкий. У каждого своя аудитория. И каждый в пределах своей информационной досягаемости позволяет себе то, чем его наградила или обидела природа.
И – пусть.
Лишь бы не оскорблял никого. Не призывал…
Когда-то Осип Мандельштам написал стихотворение "Собачья склока". Перевод из Огюста Барбье.
Он долго его не мог опубликовать.
Потом вдруг – получилось.
Случился какой-то короткий промежуток в политике, когда новые революционные советские власти ещё толком не разобрались, чего писателям и поэтам можно, а чего – нельзя. И в этот-то короткий промежуток истории и времени стихотворение Мандельштама и опубликовали.
По утверждениям критиков, ни до, ни после стихотворению "Собачья склока" увидеть свет не удалось бы.
Хотя и не про нас оно совсем, а про французскую революцию…
Так и время прямых эфиров. Нет, не тогда, когда ещё не было этих волшебных средств записи и монтажа программ. А – время программы "Взгляд", время Влада Листьева, старых программ НТВ.
Когда Осип Эмильевич мог бы много ещё своего опубликовать.
То время прошло. И о нём уже можно только вспоминать.
– А, что это такое, – могут спросить молодые тележурналисты, – "Прямой эфир"?
Я ещё помню…
МОЁ СЕЛЬСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Накануне "жирных" нулевых я оказался в посёлке Слюдяное Адамовского района Оренбургской области. На ПМЖ. До этого жил и работал в Казахстане. Слюдяное – это отделение села Теренсай. В переводе с казахского Теренсай – это глубокая яма. Слюдяное расположилось в двенадцати километрах от своей центральной усадьбы – в другой яме. Из открытий, которые на меня падали случайно, как яблоко на Ньютона, были, к примеру, такие: радио в моей яме принимало только на коротких волнах. Подъезжаешь к Слюдяному на машине, и радио с FM и УКВ глохнет.
Долго я потом искал на базарах приёмник в машину, чтобы устойчиво брал короткие волны. Импортных таких не делали. Потому что и в Гонконге и на Тайване даже и представить себе не могли, что есть на земле ещё такие места, где приёмники не ловят FM. А наш "Урал авто" только хрипел и кашлял.
С телевидением не сказать, что было то же самое. Тут уж слюдянцы приспособились. Сооружали антенны-самолёты, которые на длинных металлических трубках возносили высоко в небо над посёлком. Укрепляя их потом длинными же растяжками. И можно было тогда, при известном напряжении и прилежности увидеть движущиеся изображения Первого нашего российского канала.
Но прогресс – явление неумолимое. И моногамность эфира над Слюдяным была поколеблена, а потом и вовсе разрушена установкой на центральной усадьбе спутниковой тарелки, а с ней и нескольких передатчиков, которые стали транслировать на десять километров вокруг ещё и Россию и Спорт.
В общем, умы сельчан стали растлеваться разномыслием российских государственных каналов.
И посетила меня в этой обстановке сумасшедшая мысль. Хоть я на своём ПМЖ и прививал себе навыки любви к простому физическому труду, хоть и пытался неумелым сквернословием интегрироваться в местное население, показать, что я "свой", но душа ко всему этому не лежала.
Когда выпадала свободная минутка, хватался за видеокамеру и снимал грозовое небо над Слюдяным, одинокую лошадь в степи. Свадьбу, если за год она вдруг у нас в посёлке случалась.
Сколько волка ни корми…
И вот – моя сумасшедшая мысль.
Приближался праздник 8 Марта. И я подумал: а не снять ли мне для местного населения фильму, которая женщинам в радиусе десяти километров от Теренсая будет подарком?
Снять, а потом и поставить магнитофон с записью в конторе у передатчика. Просто-то как! И женщинам радость.
И ко мне, к чужаку, возникнут почёт и уважение.
Ну, поскольку я уже в телевидении не одну собаку съел, то перед своей благотворительной акцией заехал в Теренсайский сельсовет, к председателю, Николаю Прокофьевичу Литвиненко, чтобы заручиться его одобрением и поддержкой. Получил и то и другое.
И предоставили мне возможность взять интервью насчёт любви к женщинам у простых рабочих Теренсая, а также – у работников среднего звена. И для телевизионного праздника предоставили мне лучшие творческие силы Теренсая – Нину Малых и Алексея Ковалёва. А ещё – пообещали встречу с бабушкой, которой уже, лет восемь, как отмечали столетний юбилей.
Нина Малых и Алексей Ковалёв для записи исполнения песен были приглашены в сельсовет. Я не ожидал увидеть чего-то поразительного. Самодеятельность – она и есть самодеятельность. Полноватая женщина будет петь под гармошку. Маленький концерт всегда украшает передачу. Даже, если это самодеятельность.
И вот – небольшой зал сельской администрации. Мои артисты – обыкновенные деревенские жители. Которые надели лучшие свои одежды, и пришли в сельсовет. Но это первое впечатление обыкновенности исчезло, растворилось, как только зазвучал баян Ковалёва и Нина Малых запела: "В лунном сиянии снег серебрится. Вдоль по дорожке троечка мчится…"
Живой звук! Без микрофона. Без компьютера. Баян – и песня старинная, русская, которая исполнялась удивительно приятным, задушевным, голосом…
Дуэт покорил меня сразу. Видео снимал одним, целым куском, чтобы не рвать фонограмму, переводил камеру то на Алексея, то на Нину, а сам уже думал, что неплохой у меня получается фильм, когда в нём будет присутствовать такое потрясающее в своей чистоте, естественности чудо исполнения…
Потом были интервью со столетней бабушкой и мужчинами Теренсая.
Бабушка оказалась в прекрасной форме. Рассказала о том, как пережила все лихие годы советской власти. Про коллективизацию, про которую до сих пор телевизор показывает нам, полные счастья, чёрно-белые художественные фильмы. – Только поженились, коровку завели, хозяйство, – рассказывала Дарья Семёновна Самойленко, как началась коллективизация. Пришли к нам, всё забрали. Даже кочан кукурузы… Потом – голод…
При разговоре присутствовали дочь Дарьи Семёновны, Наталья и любимый зять, Виктор.
Зять воспользовался случаем и поздравил жену и тёщу с женским днём, пожелал им здоровья.
В общем, набрал я для фильма материала. Дома смонтировал "на коленке". Два бытовых магнитофона, стыки, перезаписи – какое там качество! Но, в общем – всё смотрелось. Дело оставалось за немногим – отдать кассету в узел связи Теренсая, чтобы моя поздравительная программа вышла в эфир.
Но тут вышла заминка. Установку тарелок и передатчиков на конторе финансировал Теренсайский элеватор в лице директора Рудольфа Шульмана. И в узле связи наотрез отказались даже в руки брать мою кассету, если не будет на то личного распоряжения Шульмана.
Разрешение сельской администрации на благотворительную акцию на Шульмана не распространялось. Делов-то! Нужно найти Шульмана, прочитать в его глазах изумление и радость, получить разрешение – и бежать к телевизору, дожидаться премьеры.
А времени уже было к позднему вечеру. Нашёл я в сумерках дом Шульмана. Повезло мне – он как раз подъехал на джипе к воротам, и вопрос можно было решить уже тут, на месте.
И тут, на месте, я узнал своё место:
– Пришёл тут какой-то! – Ишь, чего захотел!.. Да, знаешь ли ты, что ничего никуда нельзя передавать в интересах госбезопасности!..
В общем, сделал мне Шульман краткий инструктаж о том, как нужно стоять на страже эфирных рубежей нашей Родины.
И было в подтексте: – Нашёлся тут! Катись-ка ты со своей кассетой подальше, откуда пришёл!..
Наверное, у него в этот день ещё были какие-то неприятности.
Вот и вся история с моим Поздравлением.
Спустя пять лет фильм всё-таки показали. Уже с крыши другой конторы. И где другой начальник, Ильдар Насыбуллин, ничего против этого не имел.
P.S. А Нине Малых на дуэты не везло. Алексей Ковалёв ушёл из жизни. Как рассказывали, у него был варикоз. И однажды, из баньки он шёл в дом в сапогах, и у него произошёл разрыв вены. Крови натекло полный сапог. Спасти Алексея уже не смогли. В автомобильной катастрофе погиб и другой её партнёр – Михаил Турманов.
Спустя пару лет встретил я знакомых из Теренсая. И зашёл разговор о старушке, Дарье Семёновне Самойленко. – Жива Дарья Семёновна, всё у неё хорошо, – сказали знакомые. Только вот её зять, Виктор, умер…
"10 1/2""
" Мы уже объявляли о своём намерении принять в штат человека, который готовил бы и вёл программу "10 1/2 ". Естественно, конкурс. До декабря. Условия самые простые: образование любое, кроме среднего, умение читать и писать.
И к нам уже приходят конкурсанты. Безусловно, всё это милые и обаятельные люди, но почему-то многие не обратили внимания на деликатный намёк иметь высшее образование. Умение читать и писать было понято буквально. Разъясняем: в идеале, как хотелось бы, это – читать, как Качалов, писать – как Пушкин. При этом на национальность внимания не обращаем, принимаем и абиссинцев.
Конечно, 300-350р. – не Бог весть, какие деньги для уважающего себя интеллектуала, но ведь миссионеры в далёких землях вообще работают за просто так.
Из уважения к телезрителям в лучшую программу Актюбинского телевидения мы не возьмём, кого попало, но даже самый достойный не будет застрахован, как от зрительских симпатий, так и от самых обидных телефонных звонков".
Объявление в информационно-публицистической программе "10 1/2 " Актюбинского областного телевидения.
1991г.