Большую заботу вызывали китайцы: свободные места были только около японцев, но оказывается, что они никогда не садятся с японцами и ненавидят друг друга самым искренним образом. Недаром мне кто-то передавал во Владивостоке вопрос китайцев: когда же мы будем гнать японцев? – они, китайцы, обязательно помогут нам.
Китайцы, все трое, – весьма безобразные с виду и очень чувствительные к качке. Они подсели к особому дамскому столу.
Дамы были в ужасе, тем не менее должны были переносить общество своих желтых кавалеров. Что сказали бы английские леди? Столы, впрочем, очень быстро опустели. Качка делала свое дело. Ночью почти никто не спал. Трепало отчаянно, да и душно было до невозможности, несмотря на открытые люки и снег на море, – топили немилосердно.
Цуруга. 30 декабря
Разбудили в 6 часов. "Симбирск" уже стоял на якоре в бухте Цуруга, ближайший к Владивостоку северный порт Японии. Кругом чудесные, несколько суровые горные виды. Перед глазами тонкая, мастерски сработанная гравюра.
Торопят на медицинский осмотр. Вскоре появляется японский врач и фельдшер. Осматривают по классам и больше по внешнему виду. Конечно, ряд недоразумений, путают фамилии, не могут всех собрать. Вообще, порядок не налажен, а наша публика слишком отвыкла от какой-либо дисциплины.
Третьеклассный осмотр особенно затянулся. Там какая-то резвая девочка все время убегала, за ней металась по палубе мать, ловили ее представители пароходной администрации, а шалунья все время пряталась и задерживала осмотр. Японцы добродушно улыбались, здесь, видимо, не принято сердиться на детей.
Привалили к пристани прямо у железнодорожного вокзала.
Процедура выдачи паспортов оказалась значительно сложнее медицинского осмотра и, во всяком случае, гораздо бестолковей. Администрации явилось слишком много; публику разбили "по языкам" и в конце концов все перепутали. Мой паспорт, подготовленный к выдаче в первую очередь, куда-то исчез. Все нервничали, так как все яснее становилось, что к 9-часовому экспрессу никто не поспеет. Придется тащиться целую ночь.
У стола, где говорили по-русски, моего паспорта не было. Говоривший с японским чиновником наш соотечественник никак не мог объяснить японской власти, что такое надворный советник. Власть начинала подозрительно коситься на смущенного соотечественника. Прошло добрых четверть часа – задача оставалась неразрешенной.
Рядом слышались вопросы, на которые потом пришлось отвечать и мне: кто ваша бабушка? какой она национальности? где живет? где вы были в таком-то году и чем занимались? Вопросам анкеты не предвиделось конца. Среди русских пассажиров большинство – евреи, это удваивало любознательность японских чиновников. Всего любопытнее то, что чем нетерпеливее делался пассажир, изведенный допросом, тем все любезнее и любезнее улыбался японец.
До отхода экспресса оставалось немного времени. Я пустил в ход бывшую у меня визитную карточку знакомого по Владивостоку японского офицера – желтые чиновники стали сговорчивее.
Вскоре появилась новая неожиданная помощь. Сквозь толпу протискивался японский полковник Генерального штаба Исомэ, прибывший по поручению японского военного министра встретить меня и доставить, со всевозможными удобствами, до места назначения. Я направлялся в Йокогаму. После обмена приветствиями принялись вместе за поиски паспорта, что вскоре увенчалось успехом.
Необходимо отметить, что при некотором уважении к полковнику особого раболепства перед ним ни с чьей стороны не замечалось, и контролер билетов при нашем выходе на берег настоятельно просил предъявить паспорт, несмотря на присутствие посланца военного министра. Исомэ что-то поговорил с чиновником, на багаже были поставлены какие-то иеро глифы в виде буквы Д – этим все формальности были закончены.
Вошли в станционный ресторанчик, очень тесный, совершенно переполненный пассажирами с "Симбирска"; на экспресс действительно никто не попал.
Со стороны железнодорожной администрации и прислуги ресторана началось подчеркиваемое внимание – это меня стесняло, но делать было нечего. Всем распоряжался полковник Исомэ. После завтрака перешли в парадные комнаты вокзала; холод в них был адский. До 3/2 часов, когда отходил следующий поезд, от скуки еще раз позавтракали. Гулять было нельзя – валил мокрый снег. После появилось солнце, окрестные виды сделались очаровательными.
Исомэ извинился за отсутствие отдельного вагона; место получили в спальном вагоне, очень спокойном и чистом. Соотечественники и другие пассажиры увлекались сочными мандаринами, сейчас как раз их сезон, бросали на пол корки и другой мусор, но вагонная прислуга, маленькие, юркие boys, быстро наводили чистоту. Удивительно ловко и скоро приготовляли они места для спанья. Вагон с продольными, вдоль стен, скамейками быстро разбивался на несколько отделений выдвижными перегородками. Коротким поворотом ключа опрокидывалось и становилось, где следует, верхнее спальное место, до этого времени составлявшее потолок вагона.
Чистое белье, перина, вместо одеяла занавеска к стороне прохода – и все. Создается обособленное закрытое помещение в два этажа, где можно раздеться, не стесняясь и не мешая другим, не считая, конечно, своего верхнего или нижнего соседа.
Выспался отлично. По пути Исомэ успел нас покормить предупредительно заказанным обедом. Его забота коснулась и Высоцкого, невольно попавшего в мою свиту.
В Йокогаме
Йокогама. 31 декабря
Проснулись рано, в окна вагона виднелись туман и залитые местами замерзшей водой рисовые поля. Прибыли в Йокогаму с опозданием. Любезность Исомэ была исключительной: он не только проводил меня до отеля, но и распоряжался моим водворением в номер.
Комната сравнительно скромная, но с ванной и уборной. Плата высокая – 14 иен, это по курсу более 70 рублей, не считая добавочного расхода на уголь. При холоде, которым отличаются японские помещения зимой, ежедневно приходится нести расход на уголь в 35–30 сен.
Отель скромный и по укладу жизни. Здесь разместилось большинство прибывших с "Симбирском" пассажиров.
Дамы бегают целыми днями по магазинам, мужчины по делам, и днем отель пустеет.
Канун Нового года – большой праздник у японцев. Улицы в огнях. Днем брились у японцев; работают отлично, неприятно глубоко запрокидывают голову бреющемуся. Чисто.
Приезжал "представиться" помощник нашего военного агента подпоручик А., извинился, что не мог приехать сам полковник Подтягин (в отсутствии), и спросил, поеду ли я и когда к послу В.Н. Крупенскому.
Новый год встретил у Авксентьева. Совершенно случайно узнал о приезде; он и его спутники только что прибыли из Шанхая.
На встрече была и бабушка Брешковская, чета Крымовых (бывший редактор петербургского журнала "Усадьба и деревня"), Роговский, Зензинов и еще несколько человек. Познакомился с бывшим военным агентом в Японии генералом Яхонтовым.
Просидели часов до трех ночи. Чужбина роднит.
Все они собираются в Америку – "выяснить истинный смысл сибирских событий". Отъезд задерживается визами, хотя американский посол Морис, с которым беседовал Авксентьев, обещал ускорить этот вопрос.
Авксентьев несколько подался после пережитых треволнений, остальные мало.
Йокогама. 1 января 1919 года
Почти весь день бродил по улицам города. Они полны разряженного народа. Военные в парадных мундирах старой, заимствованной у французов формы – нелепый петушино-опереточный вид. Горожане в лучших костюмах. Все спешат с визитами, у каждого в руках большой запас визитных карточек. Здесь это очень любят.
Дети и молодые женщины с увлечением играют в "ханахота", что-то вроде волана. Твердый шарик с пестрыми лепестками из цветной бумаги отбивался особыми красиво разрисованными лопаточками при бросании его друг другу играющими.
Время от времени проходят представители цехов со знаменами и музыкой. Лошади, повозки – все убрано лентами, флагами с пестрыми рисунками и иероглифами.
Всюду зелень и цветы – в декабре это возможно только в вечнозеленой, богатой цветами Японии.
На улице сухой, непрерывный звук от гета – деревянной обуви японцев (деревянная дощечка с двумя деревянными же подставочками). Довольно много подгулявших, на них добродушно посматривают чистенькие, прекрасно одетые, в белых перчатках, весьма корректные японские полицейские. Для них на перекрестках улиц особые бетонные будочки, где висят: план города, часы, телефон. Уютно и тепло в непогоду. Образцово чисто.
На площадях с увлечением запускаются бумажные змеи самых различных размеров, красок и рисунков. Тут всё – от комического изображения японца до крокодилов, драконов, коршунов, безобразных богов и просто пестрых рисунков.
Увлекаются этой забавой не только баловни Японии – дети, но и взрослые. Я сам с большим увлечением следил за змеем-японцем, который весело блестел на солнце и трепыхал бумажными руками и ногами. От порыва ветра или другой причины он вдруг нырнул вниз, нитка зацепилась за деревья, надо было видеть заботливое выражение почтенного гражданина Йокогамы – владельца змея, пока распутывал эту нитку посланный им подросток. Змей снова поднялся, и я, довольный не менее, чем его владелец, двинулся дальше. Многих преследовали неудачи – ни ругани, ни раздражения не было слышно. Если это и имело место – я в этом совершенно не уверен – то, вероятно, шепотом, про себя. В этом большое преимущество для прохожих.
Вся жизнь на улице. Тепло. Я невольно вспомнил Омск с его стужей, ветром и интригами, и все-таки вернулся бы туда на работу для своей страны, которую на чужбине любишь еще больше.
Соотечественники проявляют себя. В Grand H’otel’e, наиболее дорогом из местных отелей, на встрече нового года разразился скандал. Русский офицер ударил американского еврея. Началась общая драка, причем особенно пострадал какой-то господин М. из контрразведки не то английской, не то американской. Вообще, в этом храме спекулянтов и жуиров нравы оставляют желать многого.
Вечером настоящий тайфун (ураган), гасло электричество. Гроза закончилась ливнем.
Йокогама. 2 января
Утром выехали в Токио. Без языка очень трудно. Живешь исключительно зрительными впечатлениями, как будто сидишь все время в кинематографе.
В вагоне японская чета. Отец и молодая мать восхищались своим младенцем. И право, стоило. Японские дети примерные, им, видимо, нет основания плакать. За все время я только один раз видел плачущего мальчика, но и того случайно зашибли при игре в мяч. А это грудной ребенок. И ни звука, смотрит выпученными черными глазенками и, видимо, всем доволен.
Миловидная японка-мать без стеснения кормила сына грудью. Здесь этим не кокетничают и не стесняются.
Мы ехали в вагоне электрической дороги, которая идет параллельно железнодорожной линии. Путь Йокогама – Токио, около 50 километров, занимает 50 минут. Поезда в составе двух-трех вагонов отходят через каждые четверть часа. Очень удобно. Высадились на станции Симбаши, не доезжая главного токийского вокзала, оттуда на рикшах двинулись в русское посольство. Я очень предусмотрительно запомнил название посольства по-японски ("Рококу тайсикан"), рикши поняли. По узким чистым улочкам, после двух-трех оживленных проспектов, быстро прибыли к прекрасному особняку с дивным полупарком перед подъездом.
Крупенский оказался дома. Беседа не была длинной. Крупенский явно сочувствует омскому перевороту, но жалуется на трудность представительства России в настоящих условиях, что, конечно, вполне понятно. Мне он не показался симпатичным, и теплоты соотечественника в его разговоре я не заметил. Как дипломат и сообщник, до известной степени, Колчака, он, конечно, прав, тем более что я все же был в коалиции с ненавистными ему, как крупному помещику, социалистами, был генералом, к которому – он это чувствовал – внимательно относятся японцы. А ими он, видимо, имеет основание быть недовольным.
В общем Крупенский был очень любезен, начертил мне план, при помощи которого, хотя и с трудом, я разыскал квартиру военного агента, полковника Подтягина. По пути все время встречались офицеры и чиновники в парадной форме. Кажется, на второй день Нового года приносятся поздравления во дворце микадо (императора) и принцев. К кому мы ни обращались, никто не мог нам помочь в наших розысках, пока случайно не встретили русского – это была особая удача. В Токио европейцев мало. В этом глубоко интересном и чрезвычайно своеобразном городе скучно приезжим людям, ищущим привычных европейских развлечений.
Почти до самого вечера бродили по паркам и оживленным улицам – зрелище новое и крайне интересное.
В Хабиа-парке встретили проповедников и их учеников обоего пола (местный отдел Американского общества христианской молодежи). Пели гимны под бой барабанов и издавали особый свист, временами останавливались и говорили проповеди. Толпы не собиралось, прохожие слушали, задерживаясь на одну-две минуты, и затем каждый шел своей дорогой.
На главной улице Гинза сплошные залитые морем электричества магазины – постоянная выставка Японии. Взад и вперед прошли ее огромную длину – интерес неисчерпаемый.
Закончили ужином по-японски и посещением императорского театра, где вместе с удовольствием лицезрения очень интересной пьесы из XII века получили еще по подарку, в виде коробочки пудры, крема и флакона какой-то буро-молочной жидкости, видимо, с целью рекламы.
Пьеса очень интересно обставлена. Костюмы чудесны. Игра артистов – с большим уклоном к гимнастическим упражнениям и маршировке. По сторонам сцены певцы и музыканты. Кончилось торжеством добродетели и смертью злодея.
Вторая пьеса, современная, интереса особого не представляла. Но, видимо, говорилось что-то очень смешное: японская публика хохотала и выражала одобрение.
В японском театре классические женские роли до сих пор еще играют мужчины; это очень ценится, есть знаменитости. Грим грубый. Японки классических пьес по справедливости уступают их живым соотечественницам. Но о вкусах не спорят. Возможно, что это впечатление профана.
Домой, то есть в Йокогаму, вернулись усталые и очень голодные после японского ужина.
Йокогама. 3 января
Кажется, теплые утренние ванны придется бросить – простудишься в своем леднике. Я уже с меньшим увлечением отношусь к камину, он греет, пока его топишь. Втайне вздыхаю по русской "галанке".
Все – дело привычки, постоянная ванна под боком, конечно, неплохо.
Вечером беседовал с Е.К. Брешковской. Сколько, однако, у нее поклонниц различных наций, в том числе и японок. Комната полна цветов, различных вязаных и шелковых кофточек, шарфиков и прочих знаков внимания. Здесь не принят поцелуй, но Брешковская все-таки поцеловала одну из приветствовавших ее японских курсисток. Произошел целый переполох.
У "бабушки" заготовлены уже на английском языке тезисы будущих статей для американцев.
Выносливая старуха, и ум до сих пор восприимчив.
Йокогама. 4 января
Проводили Брешковскую; поплыла на одном из огромных японских "Мару" (корабль). 14–17 дней пути по океану – не шутка. Много корреспондентов токийских газет. Фотографировали. Взаимные пожелания.
Звонил Исомэ, зовут в Токио. К 6-му будет приготовлено помещение Station H’otel.
Познакомился с проезжавшими в Сибирь английскими сестрами милосердия.
Йокогама. 5 января
Заходил Ассанович. Он едет в Омск. Намекнул на сочувствие ко мне со стороны нашего посольства и военной агентуры. Сам он по-прежнему крайне внимателен, но и очень любопытен – в Омске будут спрашивать.
Вечер провел у Высоцких, много беседовали, слушал в отличной граммофонной передаче грациозную скрипку Крейслера. Познакомили с русским, очень плохо говорившим по-русски, – Свирский, хороший пианист, блестяще закончивший музыкальное образование в Париже.
Йокогама. 6 января
Беседовал с одной из вчерашних английских сестер милосердия, бывшей два года в плену у болгар. Знает почти всех политических деятелей Болгарии. Много наблюдательности. По происхождению – дочь крестьянина.
Парадный обед у В. Познакомился с четой Гинзбург – известный дальневосточный богач, хорошо нажившийся на поставках угля для нашего Дальневосточного флота. Гинзбург надеется, что к маю у нас наладится порядок. Конечно, малообоснованное предположение. Придерживается французской ориентации. Жаловался, что не знает, что делать с домами в Артуре. Предлагает их даром для беженцев. Город, со времени перехода к японцам, замер.
После очень хорошего обеда два местных дипломата – француз и голландец – и дамы танцевали столь модные теперь, изящные, но весьма легкомысленные американские и гавайские танцы. Хорошая школа для молоденьких целомудренных мисс.
Возвращался домой с голландцем – слегка побаивается большевиков. Они, по его мнению, недостаточно почтительны в отношении королевы Вильгельмины.
Токио
Токио. 7 января
Рождество по старому стилю. Переезжаю в Токио. Возился с портным. Без языка это очень трудно. Бой все перепутал: вместо портного вызвал мотор.
В вагоне опять парочка молодоженов, японка очаровательна – восток с примесью французской живости.
Помещение в Station H’otel’e Токио превзошло все мои ожидания. Салон, спальня с чудесной кроватью и большая ванная комната, где я, однако, заметил тараканов, видимо, завезли соотечественники. Тараканы, храбро бегавшие по изразцам, смутили всю мою многочисленную свиту, которая составилась из всех боев коридора, японок-горничных и мальчиков-посыльных.
Во всяком случае, это было больше, чем комфорт – тараканов обещали устранить. Цена очень мало разнилась от Йокогамы. При недостатке свободных помещений в гостиницах, это была большая любезность. Я поблагодарил прибывшего вскоре ко мне полковника Исомэ, который не без удовольствия заметил, что в этом номере жил их начальник Генерального штаба барон Уехара.
Был с визитом у начальника Генерального штаба. Все высшие военные учреждения помещаются в лучшей центральной части города, недалеко от императорского дворца. Вошли в большое белое здание. Внутренняя обстановка очень скромная – японского типа. В коридоре и через отворенные двери видны многочисленные служащие различных отделов и отделений. Большинство – штатские.
Меня провели в небольшой, довольно прохладный зал, устланный чудесным ковром. Вся мебель – стол и два кресла. По стенам – портреты бывших начальников Генерального штаба, в том числе и маршала Ооямы, японского главнокомандующего в войне 1904–1905 годов.
Вошел молодой офицер Генерального штаба, начальник общего отделения. Я, видимо, позволил себе, с японской точки зрения, некоторую неловкость – спросил у сопровождающего меня полковника Исомэ фамилию этого офицера. Он почтительно мне ответил, что потом об этом мне доложат.
Слуга внес еще два кресла.
Вскоре вошел генерал Уехара, полный генерал в хаки со звездой, почтенного уже возраста, с ярко выраженным японским типом, бритый, со стрижеными усами и с умными, живыми темными глазами. Говорит, думая, и очень тихо.