К изложенному пониманию онтологического статуса мотива необходимо сделать два добавления. Первое из них связано с тем, что данное определение сохраняет некоторую терминологическую двойственность: мотивом называется как определенное системное качество, свойство предмета (точнее, комплекс свойств), так и предмет, обладающий этими свойствами. Хотя первое не существует вне второго, об этой двойственности, на неизбежность которой указывал еще Аристотель (Метафизика, 1043а, 30–35), необходимо помнить, чтобы избежать недоразумений. Так, когда говорится о том, что мотив к моменту начала деятельности еще не сформирован окончательно и процесс его становления и развития продолжается одновременно с протеканием побуждаемой им деятельности ( Смирнов , 1978), очевидно, что речь идет именно о специфических свойствах предмета, которые делают его мотивом, а не о самом мотиве-предмете.
Второе добавление касается самого понятия "предмет", неправильное понимание которого – скорее правило, чем исключение. Мы считаем необходимым отметить не только то, что предмет может быть "материальный или идеальный, чувственно воспринимаемый или данный только в представлении, в мысленном плане" (Леонтьев А.Н., 1971, с. 13), но и то, что предметом-мотивом деятельности могут выступать как дискретные материальные и идеальные объекты, так и целостные события (например, поступление в вуз, заключение брака или победа в спортивных соревнованиях), или же специфические действия субъекта (прочтение книги, выступление на научной конференции, выступление в соревнованиях за сборную команду). Таким образом, сформулированное выше определение мотива предполагает расширенную трактовку границ понятия "предмет", по поводу которых в современной философской литературе нет единого мнения. Так понимаемый предмет выступает, однако, во всех случаях как "единица мира" ( Василюк, 1984).
Итак, мотив формируется на основе актуальных потребностей и особенностей ситуации; первые обусловливают необходимость именно данной конкретной направленности деятельности, вторые – ее возможность. Как правило, мотив соотносится одновременно с рядом потребностей; различные типы их сочетания описаны И.В.Имедадзе (1981, с. 36). Выбор или изменение направленности деятельности связано с формированием мотива и одновременным оформлением структурного акта деятельности, направленной на этот мотив. Влияние ситуации на формирование мотива также является достаточно существенным и в отдельных случаях может даже оказаться решающим, что убедительно показывает Б.С.Волков (1982) на примерах преступлений, совершенных в состоянии аффекта или при превышении необходимой обороны, приходя к выводу, что "объективные обстоятельства могут в известной мере навязывать мотив и выбор поведения" (с. 23). Конечно, сами обстоятельства при этом должны быть достаточно экстремальными. Отличительной особенностью мотивации такого рода является то, что в ней отсутствует принятие личностью мотивов своего поведения (см. Файзуллаев, 1987).
Переходя теперь к характеристике функциональных связей мотива деятельности с функционирующими в рамках данной деятельности личностными смыслами и смысловыми установками, мы тем самым обращаемся к рассмотрению третьего класса мотивационных процессов – регуляторных механизмов протекания деятельности (Мотивация, 1985). Как отмечает Е.Ю.Патяева (1983 б), уже самому мотиву присущи, наряду с предметным содержанием, эмоционально-смысловая окраска и актуальная установка к осуществлению действия. Личностный смысл мотива обладает всеми характеристиками личностного смысла вообще (см. раздел З.1.). Вместе с тем для характеристики личностного смысла мотива особенно важны два обстоятельства. Первое – это возможность неадекватного отражения жизненного смысла мотива в его личностном смысле. В этом случае субъект не будет осознавать, чту реально направляет его деятельность, или же у него будет ошибочное представление об этом; реальный мотив деятельности будет бессознательным. Бессознательные мотивы следует отличать от неосознаваемых. Жизненный смысл неосознаваемого мотива адекватно отражается субъектом в его личностном смысле, который, однако, остается неотрефлексированным. При этом субъект не отдает себе отчет в том, на что направлена его деятельность; при желании он, однако, может легко это сделать. Осознание же бессознательного мотива – сложная задача, которая требует специальных, иногда длительных усилий и не всегда увенчивается успехом. Мотив деятельности может быть и осознанным; в этом случае субъект отдает себе отчет, на что именно направлена его деятельность.
Вторая важная особенность личностного смысла мотива – это возможность его изменения, в том числе отчасти произвольного, по ходу протекания деятельности. Как уже отмечалось, жизненный смысл мотива определяется всеми смысловыми связями и системами смысловых связей, в которые включен соответствующий предмет. В ходе деятельности, однако, могут раскрываться новые смысловые связи всех вовлеченных в нее объектов и явлений, в том числе и ее мотива, смысл которого будет вследствие этого обогащаться новыми компонентами, что, в свою очередь, может привести либо к усилению, либо к ослаблению побудительной силы мотива – в зависимости от характера новых определяющих его смысловых связей. Эта закономерность объясняет действенность таких средств волевой регуляции деятельности, как искусственное связывание мотива с теми или иными потребностями (создание ситуации награды и наказания), связывание себя обещанием, клятвой, обращение за поддержкой к другому человеку, идентификация с идеальными образцами и эталонами поведения (Патяева, 1983 б), связывание действия с воображаемыми мотивами (Иванников, 1985 а). Непроизвольные механизмы такого рода описываются понятием "мотивационное опосредствование" (Вилюнас, 1990), а произвольные – понятиями "мотивационная саморегуляция" (Файзуллаев, 1987) и "мотивационное действие" ( Иванников, 1991).
Другой аспект мотива – реализующая его побудительную и направляющую функцию мотивационная установка. Мотивационная установка – это частный случай смысловой установки (см. предыдущий раздел), наиболее общая из смысловых установок, функционирующих в актуальной деятельности. Она выполняет функцию стабилизации направленности деятельности в целом в соответствии с ее мотивом. Именно неосознаваемая мотивационная установка делает возможным осуществление деятельности, направленной на мотив, который не осознается или осознается неадекватно. Изменения мотивационной установки в ходе деятельности зависят от самого ее протекания, а также могут быть связаны с изменением жизненного смысла мотива.
Наряду с этими двумя неспецифическими формами интрапсихической репрезентации мотива существует и специфическая форма, присущая лишь одному мотиву, что связано с его особым местом в структуре деятельности. Мы имеем в виду побуждение, рассматриваемое нами как психическое состояние, выражающееся в энергетическом обеспечении той или иной деятельности. Уровень этого энергетического обеспечения отражает уровень мотивированности (с поправкой на энергетические возможности организма). Вводя здесь понятие побуждения, имеющее давние традиции, мы ориентируемся в основном на то, как это понятие раскрывается в работе
В.А.Иванникова (1985 б), хотя, в отличие от него, мы разводим мотив и побуждение не как устойчивое и конкретно-ситуативное мотивационные образования, а как дискретную и процессуальную составляющие конкретно-ситуативной мотивации. Побуждение представляет собой специфическую превращенную распредмеченную форму мотива-предмета – процесс, питающий энергией деятельность, направленную на этот предмет.
Принципиальный момент, который необходимо здесь подчеркнуть, заключается в том, что конституирующая функция мотива – функция побуждения (мы рассматриваем здесь побудительную и направляющую функции мотива в их единстве, трактуя их проявления как соответственно количественную и качественную стороны или аспекты направленного побуждения к деятельности в конкретной ситуации), в которой проявляются его динамические характеристики, – неотделима от его содержательно-смысловой характеристики и смыслообразующей функции. "Детерминация через мотивацию – это детерминация через значимость явлений для человека". "Значение предметов и явлений и их "смысл" для человека есть то, что детерминирует поведение" ( Рубинштейн , 1997, с. 30, 93). Смыслообразующая функция мотива проявляет себя в порождении СМЫСЛОВЫХ структур – ЛИЧНОСТНЫХ СМЫСЛОВ И СМЫСЛОВЫХ установок, осуществляющих регуляцию протекания деятельности в соответствии с этой направленностью. Выше мы уже показали, что жизненный смысл мотива определяется его связью с актуальными потребностями. Говоря теперь о функционировании мотива в деятельности мы выдвигаем и ниже аргументируем следующее положение, позволяющее рассматривать побуждение как феномен смысловой регуляции деятельности: жизненный смысл мотива определяет особенности побуждения к деятельности как в качественном, так и в количественном отношении.
Выше уже шла речь о том, что жизненный смысл мотива (как и его побудительная сила) определяется потребностями, реализация которых обусловлена деятельностью, направленной на данный мотив. Связи мотива с потребностями имеют смысловую природу. Как правило, смысл и побудительная сила мотива определяются, как указывалось выше, его связями с целым рядом потребностей, каждая из которых сообщает мотиву свой смысл. Мотив может иметь и амбивалентный смысл, включающий в себя, наряду с позитивными, негативные компоненты, если реализация в деятельности одних потребностей сочетается с ущемлением других. Нам теперь необходимо рассмотреть взаимосвязь побудительно-динамической и содержательно-смысловой стороны мотива.
Наиболее наглядным подтверждением зависимости первой от второй служат те случаи, когда смысловая связь мотива с потребностью не является естественной, сущностной, внутренне необходимой, напротив, осуществление некоторой деятельности внутренне не связано с реализацией потребностей субъекта. В этих случаях имеет место искусственная смысловая связь, заданная "извне" или отдельным человеком (людьми), от которого (которых) зависит реализация наших потребностей ("сделаешь уроки – пойдешь гулять"), или даже целой системой общественных отношений, условий жизнедеятельности, когда деятельность человека оказывается отчужденной от реализации его собственных потребностей, а мотивы, замыкающие эту смысловую связь, воспринимаются не как смыслообразующие мотивы, а как внешние "мотивы-стимулы" (Леонтьев А.Н., 1971). Эти мотивы тоже придают деятельности свой, отчужденный, смысл. "Для себя самого рабочий производит не шелк, который он ткет, не золото, которое он извлекает из шахты, не дворец, который он строит. Для себя самого он производит заработную плату… Смысл двенадцатичасового труда заключается для него не в том, что он ткет, прядет, сверлит, а в том, что это – способ заработка, который дает ему возможность поесть, пойти в трактир, поспать" (Маркс, Энгельс, 1957, с. 432). Смысл такой "отчужденной" деятельности, как отмечает А.А. Леонтьев (1969), оторван от ее значения, объективное и субъективное содержание деятельности не совпадают. Тем не менее, как мы видим из этого примера, и смысл отчужденной деятельности, так же, как и смысл любой деятельности, определяется отношением этой деятельности к реальным потребностям данного конкретного субъекта. Действенность самих "мотивов-стимулов" зависит от того, с какими реальными потребностями субъекта они связываются. Отметка не будет стимулировать школьника, лишенного контроля со стороны родителей и собственной мотивации движения. Высокая зарплата не прельстит человека, равнодушного к деньгам. В другом известном примере Маркса (1974, с. 122) о том, что для торговцев минералами минералы не имеют смысла минералов, подчеркивается, что для них в минералах на первый план выступает их рыночная стоимость, то есть что они имеют вполне определенный, хоть и отчужденный, смысл – смысл средства наживы. Более того, именно деньги, нажива выступают здесь реальным смыслообразующим мотивом.
Сказанное позволяет иначе взглянуть на ставшее уже традиционным различение двух классов мотивов: смыслообразующих мотивов и мотивов-стимулов (Леонтьев А.Н., 1971), а также на сходное по своей сути противопоставление "внутренней" (intrinsic) и внешней (extrinsic) мотивации. Это последнее весьма распространено в западной психологии и "почти столь же старо, как и сама экспериментальная психология мотивации" ( Хекхаузен, 1986 б, с. 234). С интринсивной (или внутренней) мотивацией мы имеем дело тогда, когда цель "тематически однородна" с действием, так что последнее осуществляется ради своего собственного содержания. С экстринсивной (или внешней) мотивацией мы имеем дело, когда действие и результат являются средством к достижению некоторой другой цели (вознаграждение, избегание наказания, соревнование и т. п.), с которой данное действие связано не имманентно, в силу своей природы, а неким произвольно заданным извне образом (там же, с. 239–241).
В последнее время, однако, многими отмечается относительность противопоставления внутренней и внешней мотивации, выражающаяся в том, что, с одной стороны, внутренняя мотивация всегда присутствует даже в деятельности, мотивированной преимущественно внешне (там же, с. 240–241), а с другой стороны, в том, что любая деятельность может выполняться ради чего-то иного. Действительно, можно выделить два типа мотивов, различающихся по характеру своей смысловой связи с деятельностью. Однако, во-первых, любой мотив выступает в том или ином качестве лишь в конкретной, определенной мотивационной структуре – ни один мотив нельзя назвать "внутренним" или "смыслообразующим" вообще, в отрыве от его места в системе конкретной деятельности. Любая деятельность может выполняться не ради ее самой, и любой мотив может вступить в подчинение другим, посторонним потребностям. "Студент может заниматься учебой для того, чтобы приобрести расположение своих родителей, но он может и бороться за их расположение, чтобы получить позволение учиться. Таким образом, перед нами два разных соотношения цели и средств, а не два принципиально различных вида мотивации" (Nuttin, 1984, р. 71). Во-вторых, само различие между ними заключается не в том, что одни из них обладают смыслообразующей функцией, а другие ее лишены. Различие, как мы пытались показать выше, заключается в характере связи деятельности субъекта с его реальными потребностями. Когда эта связь является искусственной, внешней, мотивы воспринимаются как стимулы, а деятельность – как лишенная самостоятельного смысла, имеющая его лишь благодаря мотиву-стимулу.
В чистом виде, однако, такое встречается относительно редко. Ведь деятельность, как уже говорилось, связана обычно не с одной, а с целым рядом потребностей. Общий смысл конкретной деятельности – это сплав ее частичных, парциальных смыслов, каждый из которых отражает ее отношение к какой-либо одной из потребностей субъекта, связанной с данной деятельностью прямо или косвенно, необходимым образом, ситуативно, ассоциативно или как-либо иначе. Поэтому деятельность, побуждаемая всецело "внешними" мотивами – столь же редкий случай, как и деятельность, в которой они полностью отсутствуют. По-видимому, целесообразно среди всего этого спектра потребностей, которые способны придавать смысл какой-либо деятельности, различать потребности, являющиеся по отношению к ней специфическими и неспецифическими. Специфической по отношению к данной деятельности потребностью является потребность, которую принципиально невозможно полноценно реализовать в деятельности иного рода. Например, из спектра возможных личностных смыслов сексуального контакта, перечисленных И.С.Коном (1989, с. 184–186), со специфическими потребностями связаны такие смыслы, как разрядка полового напряжения (релаксация), деторождение (прокреация), получение чувственного удовольствия (рекреация), интимное общение (коммуникация), а с неспецифическими – самоутверждение, поддержание ритуала, удовлетворение любопытства, компенсация, другие внешние мотивы. По-видимому, отраженный, отчужденный смысл приобретает деятельность, побуждаемая именно неспецифическими потребностями.
Положение о том, что смысл мотива определяет как количественные, так и качественные характеристики побуждения, хорошо иллюстрируется на примере побудительной силы такого универсального инструментального мотива, как деньги, ради которых люди могут выполнять разнообразнейшую по своей сути деятельность. Особенность денег как мотива деятельности заключается в том, что специфической потребности, которой бы необходимым образом отвечал этот мотив, не существует, если не брать патологические случаи формирования извращенной потребности в накоплении денег как таковых, в виде сокровища. Деньги, выступая как мотив деятельности, всегда светят отраженным смыслом, но в них отражается не одна и не две, а много потребностей, что и придает им в конечном счете ощутимую побудительную силу. Универсальность этого мотива обусловлена широтой спектра неспецифических потребностей, которые могут придавать ему смысл. Для одного человека деньги – это возможность путешествовать, интересно провести отпуск, возможность покупать дорогие антикварные или иностранные издания, нужные для работы или для расширения общего кругозора. Для других деньги – это возможность не работать, возможность покупать водку в неограниченных количествах, возможность превратить свою квартиру в склад престижных вещей. Деньги, как, впрочем, и все остальное, не являются мотивом сами по себе, мотивом деятельности их делают потребности субъекта, весьма различные. При отсутствии потребности, реализации которой могли бы способствовать деньги, они попросту лишаются побудительной силы, неспособны выступить как мотив. Поучительную в этом отношении ситуацию описывает В.Франкл: "Однажды президент одного из американских университетов предложил мне девять тысяч долларов за несколько недель семинарских занятий на факультете. Он не мог понять моего отказа. – "Вы хотите больше?" – спросил он. – "Вовсе нет, – ответил я, – но думая о том, как бы я использовал эти девять тысяч долларов, я вижу лишь одно стоящее применение этим деньгам, а именно, приобрести время для работы. Но сейчас у меня есть время для работы, так зачем же мне продавать его за девять тысяч долларов?"" ( Frankl, 1969, р. 96–97).